Квадрат для покойников - Арно Сергей Игоревич (книга регистрации .TXT) 📗
Взял со стола ручку, зачеркнул "Зенит" и вместо него сверху написал "Спартак". Но Захарий не обиделся – ничто не могло омрачить его прекрасного настроения.
– Между прочим, Алексей крупный специалист – научный сотрудник смерти. Он и в институте смертяшном трудится. И работу свою любит, – сказал Захарий Николаю.
– Да, работа со смертью – это моя профессия. Но не с мертвыми. Наш институт занимается вопросами смерти только теоретически, – сказал новый знакомый Николая, отхлебывая из стакана чай. – А самих покойников я, честно говоря, не люблю… и все, что с ними связано. Сенека сказал, что атрибуты смерти устрашают сильнее самой смерти. Вот и меня так. Я же работаю со смертью, так сказать, в голом ее виде.
– А я наоборот вовсе. Я холодненьких страсть как уважаю. Для меня мертвый живого лучше, – сказал Захарий, беря ломоть колбасы с жиром.
У Николая аппетита не было, и он попивал пустой чай без сахара, которого то ли у Антисима не оказалось, то ли пожмотничал его выставлять.
– Вообще-то, о смерти постоянно нужно помнить. Мэ-мэнто мори. Например, Цицерон говорил, что жизнь философа есть постоянное размышление о смерти. Эта же мысль у всех древних сквозит, – Алексей поставил чашку на стол и вытер платком усы. – Например, в древнем Египте был оригинальный обычай вносить в торжественный зал, где принимали почетных гостей, наряду с яствами и хмельными напитками, для напоминания о скоротечности жизни, мумию покойника.
Антисим вдруг захохотал и изо всей силы саданул по столу кулаком так, что чашки и все, что было на нем, подпрыгнуло.
– Ну, хохма! – задыхаясь от смеха, заговорил он. – Сидят в Кремле наш президент с американским, обедают торжественно. Ну, тут их жены, конечно. Вдруг вносят мумию Ильича и бухают на стол. Приятного вам аппетита, икру черную жрать! Вот потеха!
Все рассмеялись. Один неулыбчивый Эсстерлис даже не скривил губ.
– А куда человек сразу после смерти попадает? – поинтересовался Николай.
– Это у кого как. Видите ли, в самый первый момент наступает интроспекция, ну, то есть человек видит себя будто со стороны. У Моуди, например…
– Ну вот, опять о покойниках. А твой Моуди по национальности кто? То-то и оно! Жиды – бич. От них великую державу спасать нужно. Вот у меня сейчас баб десять на сносях. Нарожают армию. Вот дело будет!
– Ты, Антисим, не перебивай, ежели тебе про покойников неохота слушать, так лучше иди еще чайничек поставь, а то у нас поезд через два часа.
– Как? Уже в Ленинград? – удивился Николай.
– Едем, нечего тут делать, – буркнул Казимир Платоныч. – Мы и тебе билет взяли, не волнуйся, не останешься.
– А то оставайся. Вместе повышением рождаемости займемся. А Ленинград город хороший, осталась там моя зазноба, дворничихой работала. И какой дворничихой! – он опять вздохнул. Из уважения к вечному чувству любви все молчали. – Сын у нее остался Иван. Эх, если б жидов выводить не нужно было, с ней бы остался. За великую идею страдаю. Решил со столицы начать – здесь бабы здоровее, родят лучше. Почва, что ли, другая – приплода больше. Вот поглядите, листовка. Тут вся правда написана.
Антисим пустил по рукам затертую листовку. Все прочитали ее без интереса.
– Вон как на самом-то деле, – заключил за всех Антисим и вышел из помещения.
– Антисим мужик хороший, – заговорил Захарий, угостившись сигаретой у Алексея и закуривая. – Только с прибабахом легким, сами видите. Втемяшил себе в голову, что к нему в кочегарку, сквозь крышу, НЛО на ночевку приземляется. А он потихонечку лежит на котле и смотрит, а если зашуметь, то тарелка улетает. Надо ж такой шизоты напридумывать.
– Пойдем, Захарий, – сказал Эсстерлис, вставая. – Упаковать его нужно.
Захарий спрыгнул со стула и вышел вслед за Казимиром Платонычем.
– Кого они упаковывать-то собираются? – спросил Николай. – Небось, опять покойника оживлять будут?
– С покойниками, если честно говорить, не совсем ясно. Кто является покойником? Скажу вам, что понятие это чисто условное. Если считать человека без дыхания и сердцебиения, так это еще не покойник. Представьте, труп сохраняет электрическую активность вплоть до тридцать девятого дня.
Дверь открылась, вошел Захарий.
– Леха, пойди помоги Казимиру.
Алексей вышел.
– Значит, тут такое дело у нас, – начал Захарий, усаживаясь на стул и закуривая папироску. – Тут такое дело, – он замолчал, подыскивая слова и глядя на Николая с сомнением. – Тут, знаешь ли, мужика мы одного пробудить решили. Тоже, оказывается, летаргическим сном спит. Так вот мы и решили пробудить…
– Ну и правильно, – сказал Николай, заметив однако, что Захарий будто бы не договаривает что-то. – А давно спит?
– Давно, – неуверенно проговорил Захарий. – Помощь нам, наверное, потребуется. Вот мы и решили тебя к делу нашему привлечь.
Захарий бросил недокуренную папиросу на пол. Николай, от пожара, задавил ее ногой.
– Я всегда пожалуйста. Я уже с Казимиром Платонычем оживлял… в смысле пробуждал…
– Пробуждать не потребуется. Транспортировать его нужно. В Ленинград повезем. Там и пробудим.
– Перевезем, конечно. Если тащить нужно, так я – не против, – Николай закинул ногу на ногу и скрестил на груди руки. – Толстый он?
– Да нет, совсем мал. Честно говоря, Казимир против был, чтобы тебя в курс дела вводить, – боится он. Мы с Алексеем настояли. Непростой это соня…
– Да говори прямо. Я ж в милицию заявлять не потащусь.
– В милицию, конечно, не стоит заявлять, – Захарий замолчал, уставившись в пол.
– Так что за соня-то? – не выдержал Николай.
– Ленин это… Ульянов Владимир Ильич, – загробным голосом проговорил Захарий, не поднимая глаз.
Николаю показалось, что он ослышался.
– Кто, ты сказал? – переспросил он тихо.
– Ульянов-Ленин Владимир Ильич, – таким же замогильным голосом проговорил Захарий.
– Ха-ха-ха! – захохотал Николай. – Ну ты даешь!.. Ха-ха-ха!.. Ленина оживлять! Демократы нас не поймут…
Дверь заскрипела, и в комнату вошел Алексей.
– Я же предупреждал, что не поверит, – сказал он, присаживаясь рядом с хохочущим Николаем.
– Вот и Леха подтвердит. Ведь Ильича пробуждать будем. Точно, Леха?
– Его родимого, – кивнул Алексей, почему-то с сожалением глядя на Николая, будто это его будут оживлять.
– Вы что, серьезно говорите? – перестав смеяться, спросил Николай, переводя взгляд то на Захария, то на Николая.
– Чистая правда. Ильич у нас, – сказал Захарий, проводя по взъерошенным волосам рукой. – Пошли.
Ни Казимира Платоныча, ни Антисима видно нигде не было. Они зашли за котел, Алексей отставил большой лист фанеры. За ним в кирпичной стене оказался пролом. Оттуда потянуло сквозняком.
– За мной, – скомандовал Захарий и юркнул в дыру.
Николай вздохнул и, низко пригнувшись, чтобы не ушибиться о кирпичи, неохотно полез за карликом.
Он оказался в темноте на сильном сквозняке. Разогнуться не удалось, мешал низкий потолок; скудный свет поступал сюда только из пролома, поэтому видно ничего не было.
– Спички никак не найду, – шебаршил в темноте Захарий. – Ах, вот они!
Чиркнула спичка, но тут же, задутая сквозняком, погасла, не дав света. Захарий чертыхнулся и зажег другую, но она тоже не просветила обстановку. Стоять, согнувшись в три погибели, было неудобно и тяжело, но Николай терпел. Психологически он уже подготовился к встрече с величайшим человеком и, несмотря на телесное неудобство, про себя благоговел. Наконец, Захарию удалось зажечь спичку. Они стояли в длинной кирпичной трубе. Начало и конец ее терялись во тьме; у стены, прямо на земляном полу, лежало что-то завернутое в ватное одеяло.
– Разворачивай, – распорядился Захарий. – Светить тебе буду.
В трепещущих на ветру языках пламени согбенный Николай подошел к свертку и, пересиливая дрожь в ногах и руках, медленно стал отгибать угол одеяла. Он был очень взволнован – ведь здесь, в одеяле, если не врал Захарий, лежал не просто спящий, а человек-легенда. Дрожащие руки не слушались…
