Живые - Старобинец Анна Альфредовна (бесплатные онлайн книги читаем полные версии TXT) 📗
– Так вот, значит, по вечерам она развлекается – а именно ходит на дискотеки! И вот вчера…
– Нет, дай лучше я расскажу, гы-ы, ну пажал-ста, можно, я расскажу? Ну очень хоц-ца!
– Ну расскажи! Чем не поступишься ради друга…
– Так вот, вчера Машенька пошла на дискотеку…
Я переключилась на “Европу”:
– …Простатаб – действительно самое эффективное лекарство не только при заболеваниях простаты, но и вообще при любых заболеваниях мочеполовых органов мужчины. У нас здесь в студии профессор Елена Гнушкина, участвовавшая в разработке простатаба. Елена Гнушкина – ученый, фармацевт, ну и, наконец, просто очень хороший доктор… Елена, здравствуйте!
– Здравствуйте.
– Ну, расскажите же нам, что это за волшебное такое лекарство – простатаб? От чего оно помогает?
– Простатаб – новое, качественное средство, которое в ста процентах случаев избавит мужчин от ненужных им… э-э-э… проблем. Проста-таб очень эффективен при раке простаты, аденоме простаты, простатите, ночном недержании мочи, импотенции, камнях в почках… Кроме того, простатаб помогает и женщинам. Да что там женщинам – он помогает даже роб… ой! неживым людям…
“Неживым людям”, – повторила я про себя, включив “дворники” (мелко заморосило снаружи), – вот кому, кому нужна эта идиотская политкорректность? Почему не сказать нормально – “роботы”? Ведь никто их все равно за людей не считает. Ну – помощники они хорошие по дому. Ну – строители, механики, сварщики. Ну – менты. Но они же скрипят при ходьбе! У них же глаза без выражения. У них же мозгов нет. У них же, черт возьми, кнопки на руках и затылке!
Хотя… эта вот новая “женская” серия, запущенная с прошлого года… Действительно, почти не отличишь. Иногда в супермаркете стоит какая-нибудь, с тележкой… Подтянутая, спортивная, гладкая, загорелая, равнодушная… Глаза с поволокой… Женщина-фея, женщина-воздух, женщина-полиэтилен… И не поймешь сразу: просто ухоженная (встречались ведь такие и лет десять назад – когда никакого производства в помине еще не было) или “неживой человек”? У этих, новых, кнопки не снаружи, а под кожей. Иногда на свету просвечивают… А иногда – вообще незаметно…
– …и даже для органов пищеварения. Проста-таб попросту воздействует на весь организм комплексно! Повышает иммунитет, а следовательно, помогает сопротивляться вирусам. Снижает риск заражения в транспорте во время эпидемий, скажем, гриппа. Кроме того, простатаб незаменим для детей, даже для самых маленьких! Он абсолютно безвреден. Новая формула…
Я поставила “дворники” на максимальную скорость (на улице уже шел настоящий ливень) и снова вернулась на “Максимум”:
– …познакомилась там с мужчиной своей мечты и в ту же ночь ему отдалась! Гы-ы!
– Ого-го!
– Алло! Алло! Маша?! Маша, вы меня слышите? Алло, отодвиньтесь вместе с трубкой подальше от радиоприемника. А то помехи! Вот так! Так гораздо лучше! Машенька!
– Я уже в эфире?
– Да! Вы в прямом эфире! Мы хотим задать вам один вопрос! Почему вы отдались мужчине вашей мечты в первую же ночь? Маша, алло?..
Что-то промелькнуло (человек?) в двух шагах от дребезжавшего под дождем капота моего “гольфа”. Промелькнуло, сразу нарушив меланхоличное оцепенение неподвижного стада машин, уже больше часа мечтательно вглядывавшихся передними противотуманными фарами в задние тормозные огни друг друга.
Секундой позже длинные грязные руки схватились за бьющиеся в ритмичных конвульсиях “дворники” и со скорлупным треском переломили их, оба, в суставах. Беспомощные обрубки еще пару раз встрепенулись – и замерли. На лобовое стекло мгновенно опустился непрозрачный целлофан апрельского ливня.
Я нажала кнопку блокировки дверей.
– …У вас вообще много было мужчин? Маша?
– Вообще да.
– И что – всем вы отдавались в первую же ночь?
– Вообще да.
– Ого-го! Гы-ы! А дальше ваши отношения продолжались?..
Смачно впечатываясь в студенистую слякоть, в окна машины замолотили два, четыре кулака, шесть, восемь. Кто-то ловко запрыгнул на крышу машины и принялся бодро пинать сверху податливую лакированную жестянку. Хлопнуло и с присвистом осело переднее колесо.
Не понимая, что делаю, не понимая вообще ничего, я разблокировала двери, быстро переползла с водительского сиденья на заднее (атаковали пока только спереди), выскочила из машины под ледяной, оглушительный дождь и побежала. Они не преследовали меня.
Мало кто выбежал тогда из своих машин (но все те немногие, кто это сделал, – спаслись). В основном люди оставались внутри – считая, видимо, что там безопаснее. Полагаясь на толщину стекол и на нелепые дверные затворы-пимпочки. Подсознательно исходя из того, что бежать ногами – это гораздо медленнее, чем ехать пусть и на минимальных 60 километрах в час.
Только вот ехать-то они не могли. Они были совершенно беспомощны в своих бессмысленно мощных авто.
Их размолотили кувалдами, руками, камнями, палками. За несколько часов Садовое кольцо превратилось в свалку исковерканного железа и исковерканных тел. В круглое, двустороннее, многополосное кладбище.
Я бежала от них, бежала от них, бежала от них. Мимо уродливых бесконечных витрин магазина “Людмила”, мимо коричневого больного здания, забинтованного в леса, мимо красных сусальных сердечек “Арбат-престижа”, мимо “Пицца-хат” и “Атриума”… За “Атриумом” я свернула направо и остановилась, прислонившись к мокрой, персикового цвета, стене. Подождала, пока колючий пульсирующий клубок, прочно застрявший в горле, снова укатится внутрь – ниже, левее – и я смогу свободно дышать.
Потом побежала снова. Уперлась в Курский вокзал.
На привокзальной площади эти – люди в рванье, люди с опухшими рожами – разделывались с ментами.
На каждого мента они нападали вдесятером, били ногами в живот, отключая (кнопки у милицейских “неживых” как раз там, на животе). А потом еще долго, с глухим металлическим звуком упавшей консервной банки, колошматили их, обездвиженных, об асфальт. Раскалывали их на части.
Из подземных глубин метро лился властный, счастливый, знакомый голос – да так громко, что отдавало болью в ушах. Упоенно и четко этот голос скандировал:
– Ура – граждане!
– Вперед – граждане!
– Нарушающие – спокойствие!
– Занимающиеся – попрошайничеством!
– Способствующие – уничтожению!
– Без определенного – жительства!
– Жительства!
– Жительства!
– Живые!
– Живые!
– Живые!
– Живые!
Так началась революция.
Против кого она была направлена, для меня осталось загадкой. Вроде бы они зачем-то хотели расправиться с роботами. Называли себя “Живыми” – и шли истреблять “неживых”. Но ведь – не только их. Они истребляли всех. Сначала тех, кто остался наверху, – кто не присоединился к ним. А потом и друг друга.
Мы вместе уже третий день.
Рано утром срабатывает будильник. В полвосьмого утра. Сквозь сон я слышу, как он встает и, зевая, плетется на кухню. Мне так страшно хочется спать, что я не сразу понимаю, в чем дело.
Через пять минут он приходит обратно. И говорит:
– Вставай, солнышко, а то опоздаешь.
– Куда? – спрашиваю все еще в полусне.
– На работу. Сегодня вторник. Тебе сегодня к девяти тридцати.
Я открываю глаза. Он стоит, поеживаясь, рядом с кроватью, в своей длинной домашней футболке с надписью “New York City”. Голые волосатые ноги беспомощно переминаются на полу. Он улыбается мне – сонной, замученной улыбкой. Ласково. У него в руках чашка кофе – подрагивает на блюдце, в кофейно-сливочной лужице.
Он говорит:
– Я принес тебе кофе.
Кофе. Я знаю, кофе – со сливками и корицей; немного слаще, чем я люблю; гораздо холоднее, чем я люблю (сливки из холодильника), – как раньше.
Как раньше, до революции. Когда я работала спецкорреспондентом в журнале и каждый вторник должна была появляться на редколлегии в девять тридцать (в остальные дни – когда угодно). Для этого мне нужно было выйти в восемь тридцать. А встать в семь тридцать – чего сделать без посторонней помощи (без его помощи) я практически не могла. Я сова. Для меня все, что раньше одиннадцати, – это ужасно рано.
