Маленький зеленый бог агонии - Кинг Стивен (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
Дженсен и Мелисса с ужасом таращились на нее. Нижняя челюсть Ньюсома повисла. Если с ним когда-либо и говорили в таком духе, то это было давным давно. Лишь Райдаут выглядел спокойным. Теперь он улыбался. Так, как улыбается отец своему капризному четырех-летнему чаду. Это сводило ее с ума.
— К настоящему времени вы могли бы уже ходить. Видит Бог, я пыталась сделать так, чтобы вы поняли это, и видит Бог, я говорила вам — вновь и вновь — о том, каким трудом можно поднять вас с кровати обратно на ноги. Доктор Дилавар в Сан-Франциско имел смелость сказать это вам — он был единственным — а вы отплатили ему за это, обозвав педиком.
— Он и был педиком, — раздражительно сказал Ньюсом. Его рубцеватые руки сжались в кулаки.
— Да, вы испытываете боль. Конечно, испытываете. Однако, с ней можно справиться. Я видела, как с ней справляются, и не однажды, а множество раз. Но не то, как справляется с ней ленивый богач, пытающийся заменить чувство того, что ему все обязаны на простой упорный труд и слезы, благодаря которым можно поправиться. Вы отказываетесь. Я и такое наблюдала, и знаю, что за этим следует. Стекаются лжезнахари и мошенники, втирающиеся в доверие, подобно пиявкам, стекающимся к человеку, забредшему с пораненной ногой в застойный пруд. Иногда, у этих лжезнахарей есть волшебные кремы. Иногда, волшебные таблетки. Эти целители приходят с выдуманными заявлениями о силе Божьей, прямо как у него. Зачастую, раны получают частичное облегчение. Почему бы и нет, когда половина всей боли в их голове, выработанная ленивым разумом, который только что и понимает, что для того, чтобы выздороветь придется терпеть боль.
Она повысила свой голос до дрожащего детского голоска и близко наклонилась к нему.
— Папочка, болль-нооо-ооо-оо! Но облегчение никогда долго не длиться, потому что мышцы не в тонусе, связки все еще вялые, а кости еще не достаточно уплотнились, чтобы приспособиться к весовой нагрузке. А когда ты дозвонишься этому парню, чтобы сообщить ему, что вернулась боль — если у тебя получится дозвониться — знаешь, что он скажет? Что в тебе было недостаточно веры. Если бы ты сейчас поработал мозгами так, как ты это делал со своими предприятиями и различными инвестициями, ты бы понял, что внизу в твоем горле не сидит никакой живой теннисный мячик. Ты, мать твою, слишком стар, чтобы верить в Санта Клауса, Энди.
Тоня уже успела войти в комнату, и теперь стояла около Мелиссы, уставившись на все это широкими глазами c еле свисающей тряпкой для посуды в одной руке.
— Ты уволена, — сказал Ньюсом, почти что радушно.
— Да. — сказала Кэт. — Конечно. Однако, должна сказать, что не чувствовала себя лучше уже почти как год.
— Не увольняйте ее, — сказал Райдаут. — Если уволите, я буду вынужден покинуть вас.
Глаза Ньюсома повернулись к священнику. Его брови сошлись в недоумении. Его руки, теперь, начали потирать бедра и ляжки, как и всякий раз, когда запаздывало его обезболивающие.
— Ей нужно кое-чему научиться, во имя всего святого. — Райдаут наклонился к Ньюсому с сомкнутыми за спиной руками. Он напоминал Кэт одну картину со школьным учителем из произведения Вашингтона Ирвинга, Икабодом Крейном. — Она уже высказалась. Могу высказаться и я?
Ньюсом все больше покрывался потом, но вновь улыбался.
— Задайте ей жару, Райдаут. Я, пожалуй, хочу это услышать.
Кэт обернулась к нему лицом. Эти темные, впалые глаза были чудовищными, но она встретила его взгляд.
— И я тоже.
Со все еще сомкнутыми за спиной руками, отдаленно просвечивающимся сквозь редкие волосы розоватым черепом, и продолговатым мрачным лицом, Райдаут оглядывал ее. Затем он сказал:
— Сами вы никогда не страдали, не так ли, мисс?
Кэт порывало уклониться от этого вопроса, или отвернуться, или и то и другое. Она подавила это желание.
— Я упала с дерева, когда мне было одиннадцать и сломала руку.
Тонкие губы Райдаута округлились и он присвистнул: одна глухая, почти что нестройная нота.
— Сломала руку в одиннадцать лет. Да уж, это, должно быть, было мучительно.
Она покраснела. Она почувствовала это и рассвирепела, но ничего не могла поделать с жаром.
— Можете принижать меня, сколько угодно. Я основывала сказанное на годах опыта работы с пациентами, испытывающими острые боли. Это медицинская точка зрения.
Теперь он скажет мне, что изгонял демонов, или же маленьких зеленых богов, или как там они называются, с тех пор, как я ходила в детском комбинезончике.
Но он не сказал этого.
— Я не сомневаюсь, — успокаивал он. — Так же, как не сомневаюсь в том, что вы отлично делаете свою работу. Я не сомневаюсь, что вы вдоволь навидались симулянтов и притворщиков. Вы знаете таких, как они. А я знаю таких, как вы, мисс, поскольку уже повидал множество раз. Они, как правило, не столь прелестны, как вы… — И наконец, тень акцента — прелестны выговаривает, как прэлестны. — …но их снисходительное отношение к боли, которой они никогда не испытывали сами, боли, которую они даже не могут вообразить, всегда одно и то же. Они работают в палатах, они работают с пациентами, которые пребывают в различной степени мучений, от мягкой до глубочайшей, жгучей агонии. И спустя некоторое время, все это начинает выглядеть для них либо преувеличенно, либо просто фальшиво, не так ли?
— Это вовсе не так, — сказала Кэт. Что происходило с ее голосом? Он вдруг ослабел.
— Нет? Когда вы сгибаете их ноги и они кричат на пятнадцати градусах — или даже на десяти — разве вы не думаете, сперва подсознательно, затем все более осознанно, что они валяют дурака? Отказываются прикладывать усилия? Возможно, даже давят на жалость? Когда вы заходите в комнату и их лица бледнеют, разве вы не думаете “О, неужели мне вновь придется справляться с этим ленивцем?” Разве вы — кто однажды упал с дерева и сломал руку, ради всего святого — не испытывали все большее отвращение, когда они умоляли вас уложить их обратно в кровать и дать им еще морфина или чего-либо другого?
— Это так несправедливо, — сказала Кэт… но ее голос прозвучал чуть громче шепота.
— Давным давно, когда вы только начинали свою работу, вы еще могли различить агонию, — сказал Райдаут. — Давным давно, вы бы поверили в то, что увидите уже через несколько минут, поскольку в сердце знали, что зловредный чужак-бог там, внутри. Я хочу, чтобы вы остались и я освежил вашу память… и чувство сострадания, что затерялось где-то по пути.
— Некоторые из моих пациентов и вправду нытики, — сказала Кэт, и вызывающе взглянула на Райдаута. — Полагаю, это прозвучит жестоко, но порой истина и есть жестока. Некоторые и вправду симулянты. Если вы не знаете об этом, вы слепы. Или глупы. Не думаю, что это так.
Он поклонился, будто она сделала ему комплимент, что, как она полагала, она и сделала, в своем роде.
— Конечно, я знаю. Но теперь, в глубине души, вы считаете, что все они симулянты. Вы стали закаленной, словно солдат, слишком долго проведший в бою. Мистер Ньюсом, к примеру, заражен, я бы даже сказал, захвачен. Внутри него сидит демон, настолько сильный, что стал богом, и я хочу, чтобы вы увидели его, когда он выйдет. Я думаю, он значительно поправит ваше положение дел. И бессомненно, он изменит ваши взгляды на боль. — Ньюсому: “Она может остаться, сэр?”
Ньюсом пораздумал.
— Если хотите того.
— А если я решу не оставаться? — бросила ему вызов Кэт.
Райдаут улыбнулся.
— Никто не будет вас здесь задерживать, Мисс Медсестра. Подобно всем божьим существам, ваша воля свободна. Я не попрошу других сдерживать ее и не стану сдерживать сам. Но я не думаю, что вы трус, просто черствая. Загрубелая.
— Вы мошенник, — сказала Кэт. Она была в ярости, на грани слез.
— Нет, — сказал Райдаут, вновь своим мягким голосом. — Когда мы покинем эту комнату — с вами или без вас — Мистер Ньюсом будет освобожден от агонии, которая его поедала. Боль все еще останется, но когда исчезнет агония, он сможет справляться с этой болью. Возможно, даже с вашей помощью, мисс, как только вы получите обязательный урок покорности. Вы все еще намерены уйти?
