Голубое поместье - Джонс Дженни (читать хорошую книгу .txt) 📗

— А что вы можете сказать нам? — настаивал Том.

Медленный неизмеримый взгляд Алисии остановился на нем. Она проговорила:

— Питер участвовал в нашей жизни многие годы, даже после того, как мы с ним развелись. И жила я в поместье с Саймоном и Рут, а Питер обитал в Красном доме в Тейдоне. Он иногда заезжал, ему были интересны дети. Так продолжалось до тех пор, пока Рут не отправилась в университет. И пока она находилась там, он посещал ее… но дальнейшее повествование уже выходит за разрешенные рамки. — Она бросила острый взгляд на Бирна и Тома, Кейт она игнорировала. — Рут утверждает, что ничего не помнит, что все забыла. — Алисия холодно отмеряла слова, падавшие кусочками льда. — Но с тех пор она никогда не могла слышать Питера Лайтоулера и переносить его общество. Его имя никогда не произносится при ней, о нем никогда не упоминают, что бы он ни делал, чем бы он ни являлся…

— А чем он является? — вырвалось у Тома. Готовый его карандаш парил над записной книжкой.

Вновь этот холодный расчетливый взгляд.

— Бастардом, человеком, вырванным из своего социального круга.

— Какое же это у нас столетие? — выкрикнул Том. — Я не могу поверить своим ушам! Быть незаконнорожденным теперь не позорно. Такой порок не поставит человека за пределы его собственного класса. — В голосе его слышалось злобное пренебрежение.

— Еще бы ты говорил иначе.

Бирн посчитал выпад расчетливым и оскорбительным. Глаза Алисии были прикованы к лицу Тома.

— Прости меня, Том, но я знаю этого человека. Я знаю, что это для него значило. Именно так он и воспринимал положение дел, что объясняет разочарование Питера Лайтоулера, его амбиции. Только представьте себе его прошлое. Он жил с матерью в одном из коттеджей возле лужайки в Тейдоне. Он бегал здесь босиком, а мать его… была проституткой. Он рассказывал мне об этом. Полагаю, он хотел сочувствия. Детство его проходило в позоре и унижении. Он был неудачником, обреченным на жизнь неудачника… Но тут вновь объявился Родерик Банньер. Ты слушаешь? Ты это понял? — Она глядела только на Тома. — Родерик, отвергнутый брат Элизабет. Он забрал своего сына, усыновил маленького Питера. И мы опять вернулись в сказку, в мир архетипов [48]. Дитя, перенесенное в роскошь, воспитывается злобным отцом — не приемным отцом, а собственным, истинным дьяволом — и учится… Один Господь знает, чему его учили. Родерик был человеком, поглощенным навязчивой идеей: он хотел получить Голубое поместье и добиться власти над охранявшими его женщинами.

— Откуда вы знаете это? — негромко спросил Бирн. Он не мог понять, чего добивается Алисия. В ней не было ничего открытого, откровенного. Он видел в ее словах дымовую завесу и не верил ей ни на грош.

— Питер Лайтоулер был моим мужем, — сказала она. — И я научилась наблюдать, замечать в нем все. Речь шла о самосохранении. Я наблюдала за развитием этой повести и видела параллели. Видела, как Рут преобразилась из веселой девушки в усталую женщину, которая теперь перед вами. Я помню Эллу и кое-что еще… А теперь, по-моему, пора опубликовать все это, чтобы кое-что узнать о Питере Лайтоулере, человеке, который всегда оказывался здесь в критический момент. И нам придется воспользоваться всем, что есть под рукой, в особенности книгой Тома, прежде чем окажется слишком поздно. — Она внезапно умолкла, прекратив холодный поток слов. И даже чуть улыбнулась, взглянув на Кейт.

Та опустила голову на руки, пряча лицо.

— И ты считаешь пустяковыми свои прогулки с Питером Лайтоулером, неправедным путем пробравшимся в твою жизнь?

Наблюдавший Бирн отметил трудную паузу между словами, пробелы в понимании, пропасти в восприятии и то, что Алисия пряталась за ними. Объяснения рождали только новые вопросы.

Кейт поглядела вверх.

— Если ты так ненавидишь его, то почему бы и не обнародовать? Зачем ты хранишь все эти секреты?

— А кто мне поверит? Я как раз и являюсь единственной персоной, которая не может этого сделать: его разведенная жена, одинокая и разочарованная женщина. В те времена разводились не часто. Развод ставил на человеке определенную метку. К тому же Саймон — мой сын, понимаете. — Алисия говорила голосом ровным и лишенным эмоций. — Мой сын от Питера. Если я хотя бы наполовину понимаю планы Лайтоулера в отношении этого дома и живущих здесь женщин, то Саймон наверняка является их частью. Я сделала все, что могла. Я забрала сына у Питера, как только поняла суть моего бывшего мужа, но, возможно, и опоздала.

— Потому что он пьет и не может уехать отсюда? — снова спросил Бирн все еще мягким голосом.

— У меня не было выхода, — сказала она почти с гневом. — Рут находилась здесь, а она любит его, по крайней мере говорит так. К тому же, каким бы ни было проклятие, оно должно исполниться здесь. Поместье — место значительное; это точка приложения силы, опора… катализатор происходящего.

— Чушь, чепуха, злобная чушь… Ты — истеричная старуха, и ума у тебя ничуть не больше, чем у младенца! — вспыхнула Кейт, наконец вскочившая на ноги. Лицо ее покрылось пятнами от слез и гнева.

— Так ли? А почему твоя мать упала в обморок? Почему она так и не вышла замуж? Почему она ненавидит мужчин, Кейт? — Голос Алисии вновь сделался ледяным. — Тебе приходило это когда-нибудь в голову?

— Она совсем не ненавидит мужчин. Ты не права, ты совершенно неправа! Ты сама сказала, что она любит Саймона.

— Любит она Саймона или нет, это не имеет отношения к делу. Сама я вижу очень немного признаков этого. Ее привязывают к нему обязанность и вина. Подумай, кто такой Саймон. Он ведь тоже часть всего происходящего. Напрягись, Кейт. Саймон — сын Питера. А Питер Лайтоулер — сын Родерика Банньера. Проклятие наследуется, передается.

— Он твой сын! Как ты можешь говорить подобные вещи? — Кейт судорожно терла руку об руку.

— А почему, по-твоему, он пьет? Он пытается спрятаться от своей наследственности, пытается прогнать прошлое.

— Но если это верно, почему ты ничего не сказала? Почему ты не остановила его?

Снова молчание. Алисия глядела на свои руки.

— Вы еще не знали, так? — проговорил Бирн неторопливо. — Вы не были уверены в своей правоте?

Алисия посмотрела на него, и он понял истину. Она произнесла:

— Рут ненавидит Питера Лайтоулера. А книга Тома открыла еще одно насилие, предшествующее. И сам Том… — Она казалась собранной, холодной и элегантной, и лишь Бирн, сидевший возле нее, заметил, как дрогнули на мгновение ее руки.

— Книга Тома — это вымысел! Он все придумал! — с пылом проговорила Кейт.

— Нет, ее пишет сам дом, а не я.

На этот раз в наступившей тишине они услыхали голоса, звук далекого разговора.

Голоса перешли на крик, но слова было трудно понять.

В дальней комнате, которую Рут делила с Саймоном, послышались вопли.

А потом зазвонил телефон.

— Почему ты не осталась? Разве ты не хотела вновь выволочь на свет Божий повесть о моем бесчестном отце?

— Нет. Мне не хочется даже думать об этом. Все кончено. — Рут казалась отчаявшейся, почти серой от утомления. Она раздевалась и пальцы ее путались в одежде.

— Мне жаль наших гостей, — сказал Саймон. — Юного Лотарио (или же сойдемся на Лохинваре?), погруженного в свою книгу. Можно подумать, что до него их просто не умели писать. Ты понимаешь, что он собирается воспользоваться ею, а? И какое мутное прошлое капает из его блестящей прозы. Насилие, инцест и все прочее вылезет на свободу и примется кувыркаться и возиться под пристальным взглядом общества. Конечно, все это просто необходимо опубликовать.

— Но это же выдумка, он все сочиняет?

— Откуда ты знаешь? Ты читала?

Рут нетерпеливо качнула головой.

— Нет необходимости. С какой стати все это окажется правдой? Ему ничего не рассказывали. Записей не осталось, дневников нет. Это всего лишь слухи.