Американские рассказы и повести в жанре «ужаса» 20-50 годов - Каттнер Генри (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗
Мы увидели пластину треугольной формы, отлитую из какого-то неизвестного металла, похожего на сталь, но намного тяжелее, и у основания немного шире человеческого сердца. С одной стороны ее поверхность казалась совершенно гладкой, как у зеркала. С другой в железе вытравили, словно какой-то едкой кислотой, ряды небольших, причудливо изогнутых знаков; и знаки эти не были ни иероглифами, ни буквами алфавита, известного моему учителю или мне.
Ничего не могли мы сказать о возрасте или происхождении пластины, и даже не строили никаких предположений — находка повергла нас в полную растерянность. Много дней изучали мы письмена и вели бесплодные споры. И ночь за ночью в высоких покоях Авикта, укрытых от вечно бушующих ветров, мы вновь и вновь склонялись над загадочным треугольником при горящих ярким огнем серебряных светильниках. Ибо Авикт не сомневался, что в этих загадочных, причудливо изогнутых знаках, смысл которых оставался темным, содержится некая тайна, дошедшая до нас из глубины веков. Тщетными оказались все наши знания. И тогда Авикт решил призвать на помощь свое искусство волшебника и некроманта. Но ни один из демонов и призраков, что явились в ответ на его зов, ничего не мог сказать о пластине. Всякий другой на месте Авикта оставил бы напрасные попытки.… О, почему он тогда не отчаялся, не прекратил свои поиски!
Проходили месяцы и годы. Волны бились о темные скалы, отмеряя время, а ветры шумели вокруг белых башен. И мы по прежнему искали ключ к разгадке неведомых письмен, творя заклинание за заклинанием; все дальше проникали мы в темное царство неизведанного, надеясь приоткрыть врата бесконечности. Время от времени Авикт избирал новый путь, не уставая расспрашивать наших гостей о толковании надписи на пластине.
Наконец, случайно вспомнив во время одной из неудачных попыток некую формулу, он вызвал бледный иссохший призрак колдуна доисторических времен; и тот на диком полузабытом наречии еле слышно прошептал, что надпись сделана на языке Змеиного племени, чьи древние земли погрузились в пучину моря за много тысячелетий до того, как поднялась из жидкого ила Гиперборея. Но колдун ничего не ведал о значении этих знаков, ибо даже в те времена Змеиный народ стал смутной легендой, а его предания, магия и образ мышления, глубоко чуждые роду человеческому, были уже недоступны людям.
И во всех книгах заклинаний, которыми владел Авикт, не нашел он ни одного, способного вызвать из легендарного прошлого существо, принадлежащее к Змеиному племени. Однако существовала древняя формула лемуров, неясная и неопределенная, посредством которой тень умершего отсылали в прошлое, и через некоторое время тот, кто произнес заклинание, вновь призывал ее. Тени, не обладающей субстанцией, такие перемещения не причиняли никакого вреда, она помнила то, что узнала во время своего странствия и могла поведать обо всем магу.
Итак, Авикт вновь вызвал призрак древнего колдуна, носившего имя Бит, и с помощью кусков окаменелого дерева и застывшей смолы, что лежит на побережье с незапамятных времен, совершил некий известный лишь ему одному ритуал. Потом мы оба произнесли формулу, отсылая полуистаявший дух в отдаленную от нас тысячелетиями эпоху Змеиного племени.
Некоторое время спустя мы совершили иной обряд и применили заклинания, дабы вернуть его в наше время, и предстал перед нами призрак, подобный рассеянному облаку пара. И видение чуть слышно, словно замирающее эхо уходящих воспоминаний, открыло нам ключ к разгадке пластины, о котором узнало в далеком прошлом, когда на Земле еще не было человека. После этого мы уже ни о чем не спрашивали Бита и позволили ему вернуться в царство вечного сна и покоя.
И мы прочли надпись на пластине, и записали буквами нашего алфавита, встретив немало трудностей, ибо даже звуки языка Змеиного племени, не говоря о понятиях и символах, что их выражают, глубоко чужды человеку. Расшифровав же надпись, мы поняли, что в ней содержится формула некого заклинания, применявшегося магами исчезнувшего народа. Но мы не знали для какой цели оно предназначено, и кто должен явиться, откликнувшись на наш зов. Не оказалось там и экзорцизмов либо иного средства отослать обратно создание, которое могло явиться из неведомой бездны в ответ на исполненные обряды.
Велико было ликование Авикта, когда он понял, что узнал нечто, прежде неведомое людям. И несмотря на все уговоры, решил он испытать заклинание, не уставая убеждать меня, что наше открытие не случайно — оно предопределено самой судьбой. Казалось, учитель презрел опасности, которым мы подвергнем себя, если встретим существо, происхождение и свойства которого нам незнакомы. «Ибо, — твердил он, — за долгие годы, что посвятил я магии и волшебству, из всех вызванных мной богов, дьяволов, демонов, усопших либо духов не нашлось ни одного, кого не смог я покорить своей воле и отослать обратно, когда пожелал. И мне ненавистна сама мысль о том, что маги Змеиного племени, как бы ни были они искусны в некромантии и демонизме, умели призывать духа или силу, пред которой оказались бесполезны мои заклинания».
Итак, видя, что Авикт упорствует в своем намерении и признавая власть учителя, я не без страха согласился помочь в его опыте. И тогда в назначенный час и при определенном расположении звезд собрали мы в покоях, где совершали подобные ритуалы, все редчайшие предметы и вещества, необходимые для успеха.
Умолчу о том, что за действия мы совершили и какие ингредиенты пришлось использовать, не стану описывать резкие свистящие звуки заклинаний, предназначенных для уст тех, кто рожден Змеиным племенем; все это составляло основную часть церемонии. В конце ее мы начертили свежей голубиной кровью на мраморном полу треугольник. И Авикт стал в одном углу, я в другом, а в третий поместили мы иссохшую темно-коричневую мумию воина-атланта, носившего некогда имя Ойгос. Находясь там, мы с учителем держали, словно в подсвечниках, между пальцами обеих рук медленно тлеющие тонкие сальные свечи, вытопленные из жира мертвецов, пока они не догорели до конца. А в вытянутых ладонях мумии Ойгоса, как в неглубоких кадилах, горели тальк и асбест, разожженные известным лишь нам способом. Сбоку мы обозначили на полу неразрывный эллипс, составленный из бесконечно повторяющихся, сплетенных друг с другом двенадцати тайных знаков Оумора, в надежде найти в нем убежище, если явившийся гость проявит враждебность или откажется повиноваться. Как предписано ритуалами, мы ожидали, пока на небе не показались северные созвездия. И когда зловонные свечи догорели меж наших обожженных пальцев, а тальк и асбест на изъеденных ладонях мумии превратились в золу, Авикт произнес Слово, смысл которого оставался неясным; и Ойгос, оживленный нашей магией и подвластный нашей воле, выждав, как предписывал ритуал, повторил Его глухим, точно рожденное молнией эхо, голосом. Потом и я в свой черед возгласил это Слово.
Готовясь к церемонии, мы подняли раму небольшого окна, что выходило на море, и распахнули высокую дверь, ведущую в открытый портик, дабы тот, кто должен явиться, имел к нам свободный доступ. Как только зажглись свечи и зазвучали заклинания, море стихло, ветер упал и казалось все вокруг замерло в ожидании неведомого гостя. Мы выполнили предписанные ритуалы, трижды повторили Слово, а потом долго стояли неподвижно, напрасно дожидаясь какого-либо видимого знака. Ровно горели светильники; мы не увидели никакой новой тени, лишь те, что отбрасывали мы с учителем, Ойгос и мраморные изваяния женщин у стен зала. И в магических зеркалах, искусно расставленных так, чтобы они показали недоступное взору человека, не заметили мы и следа отражения.
Утомленный долгим ожиданием, Авикт был раздражен и разочарован. И решил он, что заклинания не достигли цели. Я, подумав о том же, вздохнул про себя с облегчением. Мы стали расспрашивать мумию Ойгоса, чтобы узнать, не ощутил ли он присутствие чужака, ибо мертвые обретают некие чувства, недоступные живым. И мумия, получившая способность говорить благодаря искусству некромантии, ответила отрицательно.
