Песни мертвого сновидца. Тератограф - Лиготти Томас (читаем полную версию книг бесплатно TXT) 📗
В тот самый миг, когда он вошел в магазин, я пролистывал любопытные тома, которые только что привезли специально для него, под заказ. За время моей работы совпадения стали делом привычным — что-то есть в самой природе редких изданий, что влечет за собой беспрестанные стечения обстоятельств, — но именно в этом случае было что-то настораживающее.
— Добрый день, — поприветствовал я Локриана. — Я как раз смотрел…
— Я вижу, — произнес он, подходя к прилавку, где громоздились груды книг, оставляя предельно мало места для какого-либо маневра.
Взглянув на новинки без особого интереса, он медленно расстегнул пуговицы массивного пальто, из-за которого его голова выглядела диспропорционально маленькой по сравнению с телом. Как же хорошо я запомнил его в тот день — даже сейчас его голос звучит у меня в голове. Оглядевшись, он стал расхаживать среди книжных полок, будто выискивая что-то. Зайдя за угол, он ненадолго пропал из виду.
— Наконец-то все произошло, — сказал он. — Люди свершили подвиг. Такое дело достойно внесения в анналы города.
— Да, наверное, — ответил я, наблюдая, как мистер Локриан вышагивает вдоль дальней стены магазина, появляясь и исчезая меж рядами стеллажей.
— Не «наверное», а точно, — поправил он меня.
Зачем-то обойдя магазин по периметру, он снова встал у прилавка, положил на него руки, подался вперед, ко мне, и выдал:
— Но где же результаты? Хоть что-нибудь изменилось?
Тон его голоса был и насмешлив, и угрюм одновременно, и я решил согласиться:
— Перемены незаметны, о да. Подумаешь — вынули соринку из глаза… Но ведь на том все в городе и порешили. Соринку — прочь, и ничего сверх.
Далее я намеревался отвлечь его заказанными им книгами, но, когда он заговорил, по моему загривку пополз холодок:
— Мы, должно быть, ходим по разным улицам, мистер Крейн, видим разные лица, слушаем разные голоса. — Он взял паузу, будто выжидая моих возражений. Тучи в его взоре сгустились, когда таковых не последовало. — Признайтесь, дорогой друг, вам когда-нибудь приходилось слышать все эти россказни про лечебницу? Про то, что люди порой видели в ее окнах? Может быть, вы и сами что-то видели?
Приняв мое молчание за знак согласия, он продолжил:
— И разве в этом городе царит теперь не то же самое чувство смущения, что закладывали в души горожан эти байки? Не кажется ли вам, что дни и ночи стали еще хуже, чем раньше? Конечно, вы можете все списать на сезонную хандру, на холод, на обыденность, каждое утро наблюдаемую вами из магазинного окна… но по дороге сюда я слышал, как люди обсуждали и такое. Они говорили еще кое о чем… с расчетом на то, что я не смогу их услышать. Все по какой-то неведомой причине осведомлены о моих книгах, мистер Крейн.
Он не стал смотреть на меня, озвучивая это последнее замечание, — вместо этого начал прохаживаться туда-сюда вдоль прилавка.
— Мистер Локриан, если вы считаете, что я выдал некую тайну, — прошу меня извинить. Ни за что бы не подумал, что такая информация может что-то значить.
Он замер и взглянул на меня с выражением едва ли не отцовского прощения.
— Конечно, — сказал он. — Но теперь все иначе. Вы же не станете отрицать?
— Не стану, — смирился я.
— Но никто по сей момент не определился, как именно все стало иначе.
— Никто, — согласно кивнул я.
— Вы знали, что моего деда, доктора Харкнесса Локриана, похоронили на том самом прибольничном кладбище, что сегодня было ликвидировано?
Почувствовав внезапно смущение, я начал:
— Уверен, если бы вы упомянули, если бы сказали хоть слово…
Но он проигнорировал мои слова, как будто я вообще ничего не сказал, или, по крайней мере, ничего такого, что удержало бы его от навязывания мне своего доверия.
— Оно меня сдюжит? — спросил он, указывая на старое кресло у окна, где по ту сторону стекла уже расцветал бледный осенний закат.
— Думаю, да. Присаживайтесь, — сказал я, приметив снаружи магазина случайного прохожего.
Заметив внутри мистера Локриана, он остановился и смерил его странным взглядом.
— Мой дед, — заговорил Локриан, — жил на одной волне со своими сумасшедшими. Вас, может быть, это удивит, но дом, который сейчас принадлежит мне, когда-то был в его владении, но он там не жил и даже не спал. Только после того, как лечебницу закрыли, он стал его полноправным жильцом. К тому времени там уже обосновались мои родители и я. На их плечи лег присмотр за стариком. Последние годы жизни мой дед провел в маленькой комнатке наверху с видом на городские окраины, и я как сейчас помню — годы эти ушли на непрестанное наблюдение из окна за зданием лечебницы.
— Надо же, я и не знал, — встрял я. — Но ведь это попахивает…
— Пожалуйста, прежде чем вы подведете меня к мысли, что это была просто сентиментальная привязанность, такая, немножко извращенная, позвольте мне сказать, что на деле все обстояло несколько иначе. Его чувства по отношению к лечебнице были на самом деле совершенно невероятны хотя бы по причине того, как он злоупотреблял своим влиянием в заведении. Я узнал об этом, когда был еще очень молод, но не настолько молод, чтобы не замечать, как глубок конфликт между отцом и дедом. Родители не желали, чтобы я проводил со стариком много времени, но я их наставлениями пренебрегал — аура тайны, окутывавшая доктора, слишком уж влекла меня. Однажды эта тайна открылась мне.
Мистер Локриан помолчал.
— Он всегда смотрел в окно и ни разу не повернулся ко мне лицом. Но однажды, после того как мы некоторое время посидели молча, он начал что-то шептать. Спрашивали, различил я, начали обвинять. Жаловались, что ни один из пациентов так и не выздоровел. Но что же узрели они, раз обрели такую мудрость? Они ведь даже не смотрели в глаза тем существам. В глаза, где безжизненная красота самой тихой и чуткой Вселенной находит себе отражение… Таковы были его слова. Потом он заговорил о голосах пациентов, что были под его опекой. Те голоса, по его словам, были подобны музыке безумных сфер и напоминали сигналы планет, что вращаются по неизменным орбитам подобно ярким куклам во мраке театра. В словесных излияниях душевнобольных, как сказал мне мой дед, можно было сыскать разгадку на многие древние тайны бытия.
Как и любой истый рыцарь науки, — продолжил мистер Локриан, — дед мой стремился к знанию негласному и невыразимому. Каждый том библиотеки, оставшейся его наследникам, свидетельствует об этом стремлении. Как вы понимаете, что-то в нее — сообразно своим интересам — привнес и я, да и мой отец тоже. Но наши стремления кардинально разошлись. В своей лечебнице доктор Локриан поставил очень странный эксперимент… такой, что для успешного проведения оного требовались именно те знания и решимость, что были у него. Много лет прошло, прежде чем мой отец попытался донести до меня его суть. Теперь все это мне придется объяснить вам. Как я уже сказал, мой дед был искателем — не филантропом, не врачевателем душ. Терапевтический подход в стенах его лечебницы не применялся. Больных он рассматривал не как жертв внутренних демонов или страшных внешних обстоятельств, а как существ, подчиненных тайному порядку мироздания, держателей частицы чего-то вечного, некой волшебной силы, которую, по его мнению, можно было потенциализировать. Таким образом, в его замыслы не входило излечение — напротив, он поощрял безумие своих подопечных, позволял ему жить собственной беспокойной жизнью и в конце концов пришел к тому, что в угоду своему замыслу вытравил из них то немногое человеческое, что еще теплилось. Но порой та магическая жила, которую он распознавал в них, будто бы иссякала, и тогда он назначал им «надлежащее лечение» — то есть подвергал их череде адских пыток, направленных на ослабление их привязанности к человеческому миру, на переправку их душ в «просторы тихой и чуткой Вселенной», чья бесконечность может выступить в роли этакой парадоксальной панацеи. Итогом такого «лечения» выступали существа столь же жалкие, сколь марионетки без кукловода, и столь же оторванные от реальности, сколь далеки от нас звезды. Уже умершие — и все еще каким-то образом живущие. Лишенные простой людской судьбы — и потому ставшие достоянием вечности, великого нетленного ничто. Не знаю как, но в последние свои дни мой дед испытал свое лечение на себе, переправив себя в домены за пределами смерти. У меня нет никаких сомнений — еще в детстве мне были явлены доказательства. Проснувшись поздно ночью, я поднялся с кровати, прошел по коридору к закрытой двери в комнату моего деда, повернул ее холодную ручку и робко заглянул внутрь. Старик сидел перед окном, ярко светила луна… Любопытство тогда побороло ужас, и я даже решился с ним поговорить. Что ты делаешь? — спросил я у него, и он ответил, так и не оторвав глаз от окна: то, что нужно сделать, — взгляни сам. Конечно, все, что я мог видеть, — фигуру старца, что уже одной ногой пребывал в могиле… но старец этот глядел на лечебницу для умалишенных, и из ее окон на него взирали те, другие, что уже не были людьми.