Книга крови 3 - Баркер Клайв (читать лучшие читаемые книги txt) 📗
Если только сам останется жив!
Видение приблизилось и легко коснулось своими грубыми пальцами щеки Гейвина. Свет упал на кольцо, одетое на мизинец, – оно было точно такое, как и у него самого.
– О, да тут будет шрам!
Гейвин узнал этот голос.
– Жаль, конечно, – это говорилось его голосом! – Но что поделаешь! Могло быть и хуже.
Егоголос. Господи, его, его, его голос. Он встряхнул головой.
– Да, это так, – сказала статуя, понимая, о чем он думает.
– Теперь меня?
– Нет.
– Почему?
Статуя дотронулась пальцами до своей собственной щеки, показывая линию его раны, и вдруг рана открылась и у нее. Но кровь не показалась – у нее просто не было крови.
Это был все еще не он. Неподвижные брови, пронзительные глаза. Скоро их нельзя будет отличить от его собственных.
– А мальчишку? – спросил Гейвин, пытаясь разобраться в происшедшем.
– Ах, мальчишка... – Статуя мечтательно закатила глаза. – Какое сокровище. А как он вырывался!
– Ты искупался в его крови?
– Мне это было необходимо, – она нагнулась над телом Преториуса и запустила пальцы в его рассеченную голову. – Старая кровь, конечно, но тоже сойдет. Мальчишка был получше.
Статуя вымазала кровью свои щеки. Гейвин не мог скрыть отвращения.
– Это для тебя такая потеря? – спросил его портрет.
Ответа не последовало. Разумеется, его не очень волновало, что Преториус мертв, но какой-то мальчишка истек кровью только оттого, что эта штука проголодалась. В Лондоне частенько происходят дела и поужаснее.
– Тебе, я вижу, это не по вкусу, – продолжала статуя. – Скоро и мне будет тоже. Не собираюсь посвятить себя истязанию детей. Хотя бы потому, что я на все смотрю твоими глазами, думаю твоими мыслями...
Она поднялась от трупа. В движениях все-таки явно недоставало плавности.
Кожа на ее щеках, впитывая кровь Преториуса, приобретала более естественный оттенок. Уже совсем не похоже на крашеную деревяшку.
– Мне никогда не дадут имени. Я – всего лишь рана на теле человечества. Но я – и тот прекрасный незнакомец из твоих детских грез. Тебе ведь всегда так хотелось, чтобы кто-нибудь взял тебя на руки, приласкал, назвал чудным ребенком и... поднял тебя над суетой улиц к распахнутым настежь небесам.
Как могло быть известно этому существу о его детских мечтах? Откуда могло оно знать о его видениях? Об ослепительной чистоте небес его снов...
– Потому что я – это ты, – как бы отвечая на его вопрос, продолжала статуя.
– Ты не можешь быть мной. Я никогда не сделал бы этого, – Гейвин кивком указал на безжизненные тела.
Было немного неблагодарно обвинять ее за вмешательство, но это был единственный аргумент.
– Действительно? Мне так не кажется.
Гейвин опять услышал голос Преториуса: «Красота, видишь ли, требует жертв». Он опять ощутил холод лезвия у подбородка, тошноту, беспомощность. Да, он сделал бы это, сотню раз сделал бы. И это было бы справедливым.
Статуе, определенно, не требовалось ответа!
– Я еще навещу тебя. А сейчас, – она захохотала, – тебе лучше будет уйти.
Гейвин направился к улице.
– Нет, сюда!
Она кивнула в сторону до сих пор не замеченной им двери в стене. Так вот откуда она появилась так быстро и вовремя.
– Держись подальше от людных мест. Я найду тебя, когда мне это понадобится.
Гейвина не надо было уговаривать. Он мало что понимал во всем происшедшем, но дело было сделано. На вопросы же не оставалось ни сил, ни времени.
Он, не озираясь, вышел в указанную дверь. То, что он слышал за собой, с легкостью могло вывернуть его желудок. Плотоядное хлюпающее чавканье злодея, исполняющего свой страшный ритуал.
И уж совсем ничего нельзя было разобрать в этом сне наяву на следующее утро. Никакого прояснения. Просто череда безжалостных фактов.
В зеркале он увидел огромную гноящуюся рану, причинявшую ему гораздо большую боль, чем гнилой зуб.
В газетах писали о двух трупах, найденных в районе Ковент-Гарден. Известные преступники, убитые с нечеловеческой жестокостью. И банальный вывод – мафиозные разборки.
В голове носилась невыносимая мысль о том, что рано или поздно найдут и его. Кто-то, несомненно, видел его на улице вместе с Преториусом и может сообщить это полиции. Может даже Христианин. И тогда они придут за ним с наручниками. А чем он может ответить на их обвинения? Сказать, что преступление совершено даже не человеком, а каким-то страшилищем, являющимся отчасти отражением его собственного я? Вопрос даже не в том, арестуют его или нет. Скорее – будет ли это тюрьма или убежище.
Теряясь от безнадежности, он отправился к врачу, где просидел в ожидании приема три с половиной часа, окруженный такими же покалеченными беднягами.
Врач был не очень-то любезен, сказав, что швы накладывать уже поздно. Рана, безусловно, затянется, но шрама уже не избежать. Медсестра поинтересовалась, почему он не пришел, как только это произошло. Какое ей, собственно, до этого дело! Неискреннее сочувствие только раздражало его.
Свернув на свою улицу, он увидел полицейские машины, соседей, обменивающихся сплетнями. Слишком поздно. Они уже добрались до его одежды, его расчесок, его писем и будут теперь рыться в них, как обезьяны в собственной шерсти. Он знал, как бесстыжи бывают эти подлецы, когда им надо чего-нибудь добиться, как жестоко они способны унизить человеческое достоинство. Высосать всю кровь и убить без выстрела. Превратить тебя в живой труп.
Ничего нельзя уже было остановить. Они уже лапали его жизнь своими липкими руками, возможно прикидывая в уме, стоило ли заплатить за такого красавчика в одну из своих грязных ночей.
Пусть. Пусть будет так. Он теперь вне закона, потому что закон защищает собственность, а у него ее нет. Ему негде больше жить, у него ничего не осталось. Самое удивительное – он даже не чувствовал страха.
Он повернулся спиной к дому, в котором прожил четыре года, и почувствовал какое-то необъяснимое облегчение оттого, что прошлое теперь было потеряно для него навсегда.
Два часа спустя, уже далеко, он решил осмотреть содержимое своих карманов. Кредитная карточка, почти сто фунтов наличностью, несколько фотографий – родители, сестры, он сам, – а также часы, кольцо и золотая цепочка. Карточкой пользоваться было небезопасно. Банк, разумеется, уже оповещен. Лучшее, что можно было придумать – продать кольцо с цепочкой и рвануть на север. У него были неплохие друзья в Абердине, которые смогут его на некоторое время приютить.
Но сначала – Рейнольдс.
Гейвину потребовался час, чтобы найти дом, в котором жил Кеннет Рейнольдс. Он не ел уже почти сутки, и желудок все настойчивее давал о себе знать. Гейвин вошел в здание.
При дневном свете лестница уже не выглядела столь впечатляюще. Ковер на ступенях оказался рваным, а краска на балюстраде – потемневшей от тысяч прикосновений.
Он быстро преодолел подъем и постучал в дверь Рейнольдса. Никто не ответил. Изнутри не было слышно ни звука. Впрочем, Кеннет предупреждал, что его здесь не будет. Догадывался ли он о последствиях своего эксперимента?
Гейвин постучал еще, и на этот раз, определенно, можно было различить чье-то дыхание за дверью.
– Рейнольдс, – он пнул дверь ногой, – я слышу тебя.
Ответа не последовало, но Гейвин готов был поклясться, что внутри кто-то есть.
– Открой немедленно, сволочь!
После короткой паузы приглушенный голос сказал: «Убирайся».
– Мне нужно с тобой поговорить.
– Убирайся, тебе говорят. Мне не о чем с тобой разговаривать.
– Ты должен мне все объяснить, ради всего святого! Если ты не откроешь, я сломаю эту чертову дверь.
Пустая угроза, но Рейнольдс отреагировал.
– Нет. Подожди.
Послышался звон ключей, потом – звук открывающегося замка, и дверь открылась. Прихожая была погружена во тьму. Гейвин увидел перед собой неухоженное лицо Кеннета. Он выглядел очень усталым. Небритый, в грязной рубахе, изношенных штанах, подвязанных веревкой.
