Томминокеры - Кинг Стивен (библиотека книг txt) 📗
— Прости, — смущенно улыбнулся Эндерс. — Я почему-то решил, что без твоей команды…
Гарднер ударил его. Эндерс отлетел в сторону и упал на землю. И хотя Гарднер не умел читать мысли, он почувствовал, что каждый житель Хейвена сейчас прислушивается к происходящему возле корабля.
— Ты собирался оставить меня внизу, мерзавец, — сказал он. — Если ты или кто-нибудь другой в этом городишке еще раз повторит это, то лучше никогда больше не пытайтесь приблизиться к этому месту. Все слышат меня?
Эндерс нашарил рукой слетевшие очки, нацепил их на переносицу и встал на ноги.
— Мне кажется, ты не знаешь, о чем говоришь, — сказал он.
— Я знаю гораздо больше, чем ты думаешь. Слушай, Джонни. И ты, и все остальные, которые сейчас слушают нас, а я думаю, что так оно и есть. Я намерен первым попасть туда. У меня есть некоторые соображения на этот счет. Пальма первенства будет принадлежать мне хотя бы потому, что я единственный в этом городе, кто еще не свихнулся окончательно. У меня есть свои соображения. Вы меня хорошо поняли?
Эндерс смотрел на него, но Гард знал, что он сейчас прислушивается к тому, что говорят другие голоса. Гард ждал их решения. Но он был слишком зол, чтобы нервничать.
— Хорошо, — сказал наконец Эндерс. — Возможно, ты прав. Мы считаем, что ты имеешь право попасть туда первым и что у тебя могут быть свои… как это ты назвал?..
— Это называется «соображения». Постарайся запомнить это слово. — Он сделал шаг назад. — Соображения, Джонни. Запомни. Все вы — запомните. Если не из-за меня, то хотя бы ради Бобби.
Они стояли друг против друга, глядя друг другу в глаза.
Если Бобби умрет, то никакие твои соображения не будут стоить и выеденного яйца.
— Пойдем, Джонни, — сказал он. — Пора заняться делом, или, как сказано в писании, пришло время разбрасывать камни. Если даже Сталин и Рузвельт сумели объединиться, чтобы победить Гитлера, то мы уж наверняка сумеем все вместе выкопать эту штуку из земли. Что ты сказал?
Эндерс не сказал ничего, но, помедлив секунду, он взял руку Гарднера и пожал ее.
Они отбежали на достаточно большое расстояние, откуда их не могло задеть взрывной волной, и Гарднер, взглянув на Эндерса, еще раз внушительно повторил:
— Помни, Джонни. Соображения. Сегодня это — ключевое слово.
Не говоря ничего, Джон Эндерс кивнул.
Воскресенье, 31 июля.
Генри Бак, известный свои друзьям под прозвищем Хэнк, присоединился к завершающей фазе всеобщего сумасшествия в Хейвене в четверть двенадцатого утра в воскресенье.
Люди в Хейвене стали не просто безмозглыми — скорее они могли бы называться сумасшедшими.
Живя по законам «превращения», весь город стал напоминать газовую камеру, ждущую, чтобы кто-нибудь поднес к ней зажженную спичку. Такой спичкой и стал Хэнк Бак.
Хэнк был на протяжении многих лет карточным партнером Джо Паульсона. Он и Питс Барфильд каждый четверг собирались у Джо дома. Это их визиты так не любила Бекки Паульсон.
Хэнк давно затаил злобу на Питса и, чем больше он думал об этом, тем яростнее желал возмездия. Дело в том, что Барфильду все годы поразительно везло. Если бы они не были так давно знакомы, можно было подумать, что тут не обошлось без шулерства.
А может быть, он все же подтасовывал карты? Чем больше Хэнк думал, тем больше склонялся к тому, что по-другому и быть не могло. А с тех пор как в городе начались массовые «превращения», мысль о шулерстве партнера переросла в навязчивую идею.
В воскресенье Хэнк достиг пиковой точки. Утром люди увидели, что он направляется к дому Питса, и, прочитав его мысли, обнаружили, что в кармане у него лежит пистолет.
Он застал Питса врасплох. Тот как раз выпил кофе и приготовился почитать газеты. От неожиданности он слетел со стула:
— Эй, Хэнк! Что…
Хэнк прицелился в него из пистолета. Это был сувенир на память о службе в армии, когда он служил в Корее.
— Я собираюсь пристрелить тебя, болван. Как тебе это понравится?
И он уже почти нажал на курок, когда вдруг его осенила «идея». Он сунул руку в карман и достал пару маленьких наушников. Подойдя к радиоприемнику, он что-то сделал внутри него и присоединил к нему наушники. Питс испуганно озирался по сторонам. Как на грех, рядом не было никого, кого можно было бы позвать на помощь.
Хэнк протянул наушники Питу:
— Надевай! Считаю до пяти!
— Хэнк, я не…
— Раз… два… три…
— Хорошо! Хорошо! Я делаю это! Я надеваю!
Он надел наушники. Все еще целясь в него, Хэнк начал крутить ручку настройки, включив при этом громкость на полную мощность.
Питс начал стонать. Его губы задрожали, лицо побелело. Он почувствовал, что сходит с ума. Казалось, звуки сотрясают все его тело. Потом он почувствовал, что перед ним открывается какой-то воздушный туннель, из которого доносится слабый детский голосок. Несмотря на боль в голове, он поднял изумленный взгляд на Хэнка.
Голосок прозвучал вновь:
— …хилли…
Хэнк замер. Он тоже услышал. Голос был чем-то знаком ему. Что-то…
— …до сих пор? Я хочу домо-о-ой!..
В душе Хэнка волной поднялось какое-то странное чувство, как будто он нашел…
— …пожалуйста, здесь тяжело дышать…
Черт бы тебя побрал, — подумал Хэнк.
— Хилли-и-и-и-и-и-и…
Хэнк нащупал кнопку «Стоп». Внезапно все прекратилось. Только почему-то расколовшийся надвое стул, на котором перед этим сидел Питс, лежал на асфальте. Точнее, лежала только его половина. А вторая… Ее нигде не было видно. Где-то неподалеку звякнуло разбитое окно…
Так заканчивался в Хейвене июль.
Понедельник, 1 августа.
Джон Леандро из газеты «Дейли Ньюс» разговаривал со свои коллегой Давидом Брайтом.
Если бы хейвенский внутренний круг — те, кто предпринимал походы в сарай Бобби Андерсон, — могли слышать, что сейчас говорит Леандро, его дни, а возможно и часы, были бы сочтены.
— Я собираюсь исследовать Хейвен, — говорил он. — Все интересное, что происходит в последнее время, начинается там. В Хейвене исчезает ребенок, в Хейвене погибает женщина; Роудс и Габбонс не возвращаются из Хейвена. Дуган кончает жизнь самоубийством. Почему? Потому что он любил женщину по имени Мак-Косленд, которая жила в Хейвене.
— Не забудь также старика, который рассказывал тебе про исчезновение внука. Кажется, теперь я начинаю ему верить…
— Так что же это такое? — драматично спросил Леандро. — Что происходит в Хейвене?
— Есть один интересный доктор, — лениво потягиваясь, сказал Брайт, думая в это время о старом Иве, — доктор Фу Манчу. Что-то я помню о нем с детства. О нем и о зеленых человечках из космоса… Может быть, в Хейвене заключен альянс доктора и человечков?! Ладно, шучу, — добавил он, увидев вытянутое лицо собеседника. — Что-то плоховато у тебя стало с чувством юмора.
Леандро встал:
— В пятницу у меня начинается отпуск, и я собираюсь прокатиться в Хейвен. Если хочешь, присоединяйся.
— Посмотрим. Но ты, если поедешь сам, не забудь надеть эти твои специальные часы.
— Какие часы? — сердито спросил Леандро.
— О, ты отлично знаешь. Те, которые посылают ультразвуковой сигнал, который может зафиксировать здесь один человечек, — Брайт продемонстрировал при этом свои собственные часы. — Они делают так: зиииииииии.
— Это глупая шутка. А ты — величайший циник в мире, — и Джон Леандро поднял бокал:
— Давай лучше выпьем за цинизм — самую конструктивную жизненную позицию.
Вторник, 2 августа.
Их было шестеро, тех, кто собрался в полдень в конторе Ньютона Беррингера. Было уже около четырех, но часы на башне — часы, сквозь которые легко могла пролететь птица, если бы в Хейвене осталась хоть одна птица, — упорно показывали пять минут третьего. Вся шестерка на определенном этапе побывала у Бобби в сарае: Эдли Мак-Кин, Дик Аллисон, Киль, Хейзел и Френк Спрус.
Они безмолвно обсуждали несколько важных событий.
Она все еще жива, — телепатировал Ньют, — но никто ничего, кроме этого, не знает. Она не выходила из сарая. В любом случае, когда это случится, мы об этом узнаем.
