Финт хвостом (сборник) - Вейд Сьюзан (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗
Но она все равно прикоснулась губами к холодному кирпичу и прошептала:
— Все хорошо. Держись. Я тебе помогу.
* * *
Хотя Плюш провела в Данлоп-Хаузе уже двадцать два года, она была абсолютно уверена, что сошла с ума не до, а во время своего пребывания в клинике.
Безумие монотонной скуки настигло ее в стенах сумасшедшего дома, где по идее ее должны были излечить. С каждым днем это безумие подступало все ближе и ближе — с каждым визитом нетерпеливых очкастых врачей, которые претендовали на то, что у них есть лекарство от ее болезни.
То, что сама Плюш считала нормальным и здравым умом, ее доктора расценивали как очевидное доказательство его отсутствия, и к тому времени, когда она была уже должным образом оболванена и подавлена заключением в психушке, чтобы сойти за нормальную — то есть по меркам врачей, — они решили, что ее случай больше не представляет никакого научного интереса и лечить ее дальше нет смысла. Таким образом, вопрос о ее освобождении даже и не рассматривался.
Не богатая, не образованная, и к тому же женщина (три условия, которые почти отметали возможность и вероятность, что кто-то воспримет ее положение всерьез и наконец освободит ее из психушки), Плюш была старшей дочерью фермера-скотовода из Стромнеса, что на острове Оркней близ северного побережья Шотландии. Странный и нелюдимый ребенок, она была по-настоящему близка только со своим дедом Муни — рыбаком, утверждавшим, что ему являлась Дева Мария, когда он был в плену у японцев во время Второй мировой войны.
Никто не верил старому Муни, кроме Плюш, которой самой было столько видений, что она давно уже воспринимала их как явление обыденное и повседневное. У нее было свое название для того скучного серого мира ограниченного восприятия, где было заперто большинство людей и где этому большинству было вполне уютно: Недалекий мир.
Ей не хватало слов, чтобы описать чудеса, которые иногда ей являлись. Она часами бродила одна по берегу блескучего Северного моря, погрузившись в искрящуюся материю иллюзорных фантазий, затянутая в волшебный водоворот своей сокровенной вселенной, оглушенная призрачным шепотом ветра и зловещим рокотом прилива.
И подобно тому, как художник переносит на холст свои тайные фантазии, так и мысли Плюш летели, как черные паруса, развернувшиеся под ветром, навстречу необъятной Вселенной, которая открывала ей свои тайны и волшебство: упоительные секреты, которые зачаровывали и приводили в смятение, страшные и чудесные письмена, извращенные и нечестивые.
В минуты, когда восприятие Плюш обострялось до запредельных высот, у нее получалось скользить между морем и небом по горизонту, где две безбрежности сходились в одну линию, как мягкие влажные губы, и проникать сквозь таинственные искривленные пространства, где время свивалось в узлы и кольца, где рождались и скручивались в спираль времена года, где будущее выворачивалось само в себя, чтобы родить прошлое и настоящее — все три в единой связке, как большая волна, которая вбирает в себя волны поменьше перед тем, как обрушиться на берег.
«Чокнутая», — шептались соседи у нее за спиной. «Не от мира сего», — украдкой вздыхала мать. Но Плюш знала, что это они ненормальные — что это им не хватает проницательности, что они видят не лучше слепых.
Они видели лишь Недалекий мир. Она же видела всю полноту времени и Божественного замысла.
Так она и росла, очарованная пленница своего волшебного танца. А потом случилось несчастье. Когда ей было пятнадцать, неожиданно налетевший шторм потопил шлюпки Муни и полдюжины других рыбаков. Дед погиб. В своем горе и одиночестве Плюш забыла об осторожности. Она стала беспечной, но от этой беспечности веяло обреченностью. В течение нескольких месяцев она пыталась забыться в объятиях любого парня, который предлагал ей минутное утешение, забеременела от одного из них, после чего мать выгнала ее из дома с таким материнским напутствием: «Моя дочь не родит ублюдка и не будет растить его в моем доме».
Плюш устроилась официанткой в отеле «Браэс» и переехала в маленький каменный коттедж у моря, где через несколько месяцев родила девочку, которую назвала Колин. Дочка стала ее утешением и единственной радостью. Два года Плюш наслаждалась безмятежным покоем и счастьем — до того дня, когда появилась та женщина из Попечительского совета, представлявшая интересы матери Плюш, которая решила добиться опекунства и заявила, что ее дочь не способна растить ребенка по причине умственной неполноценности.
От такой вопиющей несправедливости Плюш впала в истерику и окончательно обезумела. Она бросила работу и снова стала бродить по берегу в одиночестве. Только теперь ей уже не являлись видения — теперь она лишь лихорадочно умоляла Господа, чтобы он оставил ей дочь.
Зимние дни на Оркнеях сумрачны и коротки — зимой темнота никогда полностью не отдает свою власть. Был февраль, Плюш слонялась без дела по холодному берегу, и вот тогда Муни в первый раз вышел из моря, чтобы встретиться с ней. Он был в рабочих штанах и заплатанном свитере и выглядел так, как будто только что встал от камина в гостиной, но его фигура была искрящейся и прозрачной, словно наполненной мутным светом.
— Никому не рассказывай, что ты меня видела. А завтра опять приходи одна, мы с тобой погуляем, — сказал ей Муни. — Держись. Я тебе помогу.
И он погрузился обратно в мерцание моря.
Плюш было так радостно и хорошо, что ей непременно хотелось разделить с кем-нибудь свой восторг. И когда она назавтра пошла на берег, она взяла Колин с собой. Девочка заплакала и вцепилась в руки матери, когда увидела призрачную фигуру старика, который поднялся из сверкающей воды и двинулся к ним навстречу.
Призрак прошел пару шагов и нерешительно остановился. Контуры его полупрозрачного тела истекали, как кровью, молочно-белым светом, который море жадно всасывало в себя, как ребенок, поглощающий сладкую вату.
Старик посмотрел на Плюш и повернулся, чтобы уйти.
— Подожди! Не уходи! — закричала Плюш.
Она бросилась в море, потянув дочь за собой. Девочка жалобно закричала, когда морская волна захлестнула ее и сбила с ног.
Плюш подхватила Колин на руки и потащила ее по воде перед собой. Не осознавая опасности, она заходила все глубже и глубже в море в погоне за призраком деда. Она все еще видела старика, скользившего по свинцовой воде, словно чайка, летящая низко над морем; но он уже почти полностью растворился, слившись с бесцветной линией горизонта.
Стена серой воды обрушилась на нее, холодная едкая соль обожгла горло. Легкие сразу же онемели — ей не хватало дыхания. Хорошо, что поблизости оказались двое рыбаков, которые вышли проверить устричные садки. Они подняли Плюш, подхватили уже бездыханное тельце Колин и отнесли их обеих на берег.
Они, конечно, не видели Муни. Они видели только женщину, боровшуюся с прибоем, которая, судя по всему, хотела утопиться и волочила с собой своего ребенка — лицом вниз по волнам, — о чем они дали подробные показания в суде.
Плюш обвинили в убийстве и попытке самоубийства. Врачей вызвали прямо в зал суда. Суд проходил в Инвернесе. В соответствии с уголовным правом Шотландии Плюш признали душевнобольной и опасной для общества и отправили в Глазго.
Вот так и вышло, что она провела двадцать два года в доме на Каррик-Гленн-роуд, который построили двести лет назад и где в прошлом веке располагался монастырь. В такой атмосфере, угнетенная скукой и чувством вины, Плюш лишилась своих видений — ее единственного убежища. Они рассеялись, как тонкий аромат духов, забитый зловонием падали. Унылый и стерильный Недалекий мир раскрыл свою ненасытную пасть и поглотил Плюш с той же легкостью, с какой холодное Северное море отняло у нее дочь.
Не было больше видений, не было больше волшебной вселенной рун и пленников времени, загнивающей жизни и торжествующей буйной смерти. Осталась лишь отупляющая полужизнь, которую все остальные считали реальностью, и бремя вины. И больше не было ничего...
