Нужные вещи (др. перевод) - Кинг Стивен (читать книги бесплатно txt) 📗
Но несмотря ни на что, они все-таки выстояли, хотя и по-прежнему переживали свое неизбывное горе. Но теперь уже легче, гораздо легче… Лишь две вещи упорно отказывались уходить в небытие.
Первая: громадная бутыль с аспирином, опустошенная всего за неделю.
Вторая: Энни не пристегнулась.
Энни всегда пристегивалась.
После трех недель сплошных кошмаров и бессонных ночей Алан записался на прием к невропатологу в Портленде, забыв об украденных лошадях и взломанных сараях. Он пошел к врачу, потому что у этого человека могли быть ответы на вопросы, мучившие Алана, и еще потому, что он устал вытягивать ответы из Рэя Ван Аллена. Врача звали Скоупс, и впервые в жизни Алан использовал служебное положение в личных целях: он сказал Скоупсу, что вопросы, которые он задает, касаются полицейского расследования. Врач подтвердил основные подозрения Алана: да, люди с опухолью мозга иногда поступают иррационально и бывают склонны к самоубийству. Когда человек с опухолью мозга совершает самоубийство, сказал Скоупс, оно часто бывает спонтанным, период размышлений может ограничиться считанными минутами, а то и секундами. «А может ли такой человек прихватить кого-нибудь с собой?» — спросил Алан.
Скоупс, который сидел за столом, откинувшись на спинку кресла и закинув руки за голову, не мог видеть рук самого Алана, до побеления стиснутых между коленями. О да, сказал Скоупс. Такое встречается: опухоли, расположенные поблизости от мозгового ствола, часто провоцируют поведение, близкое к помешательству. Больной может прийти к выводу, что боли, которые его мучают, мучают и его близких или даже всю человеческую расу; он может вбить себе в голову, что их близкие все равно не захотят жить, когда он умрет. Скоупс вспомнил случай Чарльза Уитмена, десантника, который забрался на крышу небоскреба в Техасе и убил более двадцати человек перед тем, как пустить себе пулю в лоб. Так же известен случай одной учительницы в Иллинойсе, убившей нескольких учеников и покончившей собой. Вскрытие показало у обоих опухоль мозга. Так бывает, но, разумеется, не во всех случаях — и даже не в большинстве. Иногда опухоль мозга проявляется в странных, даже диковинных симптомах; иногда симптомов не бывает вообще. Заранее сказать невозможно.
Невозможно. Так что успокойся.
Хороший совет. Но, как говорится: совет-то хорош, но цена ему — грош. Потому что была бутылочка с аспирином. И непристегнутый ремень.
Больше всего Алана смущал ремень — болтался в глубине сознания, как маленькое черное облако, не желающее исчезать. Энни всегда пристегивалась. Всегда. Даже когда нужно было доехать до угла и обратно. А Тодд был пристегнут. Это, наверное, что-то значит. Если бы Энни решилась покончить собой и захватить на тот свет и Тодда, разве он был бы пристегнут? Даже мучаясь болью и тяжкой депрессией, даже не зная, что делать, разве Энни хотела, чтобы Тодд пострадал?
Теперь ты этого уже никогда не узнаешь. Так что оставь и не забивай себе голову.
Но даже сейчас, лежа в кровати с Полли, он не мог принять этот совет. Его мысли вновь и вновь возвращались к этой проблеме — упорные, как щенок, треплющий старый изжеванный кусок сыромятного ремня своими маленькими острыми зубками.
Во время таких ночных размышлений перед ним неизменно возникала кошмарная картина — картина, которая и привела его к Полли Чалмерс, потому что Полли была ближе всех к Энни, и, имея в виду дело Бомона и психологический урон, нанесенный им Алану, можно с уверенностью предположить, что в последние месяцы жизни Энни Полли была даже ближе к ней, чем сам Алан.
Он представлял себе, как Энни отстегивает ремень, вдавливает педаль газа в пол и отпускает руль. Отпускает руль, потому что за последние две-три секунды ей нужно было сделать еще кое-что.
Отпускает руль, чтобы отстегнуть ремень безопасности Тодда.
Другая картинка: «скаут» с ревом мчится по шоссе со скоростью семьдесят миль в час, виляет вправо, к деревьям, белое мартовское небо наливается дождем, Энни пытается отстегнуть ремень безопасности Тодда, а Тодд кричит от страха и пытается отцепить ее руки от замка. Он видит, как доброе лицо мамы вдруг превращается в ощерившуюся маску злой ведьмы. Часто Алан просыпался в поту, и в ушах у него звенел крик Тодда: Деревья, мама! Осторожно, ДЕРЕВЬЯ-А-А-А!
Однажды Алан собрался с духом и как-то вечером, уже под закрытие ателье пошел к Полли, чтобы пригласить ее зайти к нему на чашку кофе или, если она не захочет, напроситься к ней в гости.
Они сидели у него в кухне (в той самой, ПРАВИЛЬНОЙ кухне, не преминул вставить внутренний голос). Полли пила чай, Алан пил кофе и рассказывал ей — медленно и запинаясь — о своем кошмаре.
— Мне нужно знать, если это возможно, случались ли у нее периоды депрессии, которых я не замечал или о которых мне неизвестно, — сказал он. — Может, она вела себя как-то странно. Мне надо знать… — Он беспомощно замолчал. Он знал, что хочет сказать, но ему было трудно произносить слова. Как будто канал связи между его несчастным, запутавшимся разумом и губами становился все уже и тоньше и грозил вскоре и вовсе прервать сообщение.
Собравшись с силами, он продолжил:
— Мне нужно знать, могла ли она покончить с собой. Потому что погибла не только Энни. Вместе с ней погиб Тодд, и если были какие-то признаки… только признаки, намеки… которых я не заметил, то я в ответе за его смерть. И мне нужно знать.
Он умолк. Сердце бешено колотилось в груди. Он провел ладонью по лбу и сам удивился тому, что ладонь стала мокрой от пота.
— Алан, — сказала Полли, положив руку ему на запястье и пристально глядя на него, — если бы я что-то такое заметила и никому не сказала, я бы тоже была виновата в том, что случилось.
Алан помнил, как его поразили ее слова. Полли могла заметить в поведении Энни нечто, ускользнувшее от его внимания; это он допускал. Но мысль, что если ты замечаешь, что кто-то ведет себя странно, то надо что-то по этому поводу предпринимать, была для него новой.
— А ты что-то заметила?
— Нет. Я много раз перебирала в памяти эти последние месяцы. Не хочу приуменьшать твое горе и боль потери, но ты не единственный, кто это чувствует, и ты не единственный, кто заработал кучу переживаний типа «а если бы я…» из-за смерти Энни и Тодда. Все эти недели я прокручивала в голове все наши с ней разговоры, но уже в свете того, что показало вскрытие. Я и сейчас вот сижу и думаю… теперь уже в свете того, что ты рассказал мне про аспирин. И знаешь что?
— Что?
— Ничего, — сказала она без всякого выражения. — Ни-че-го. Иногда мне казалось, что она бледнее обычного. Помню, пару раз она разговаривала сама с собой за работой. Вот и все странное поведение, которое я могу вспомнить, и виню себя в этом. А ты?
Алан кивнул.
— Но в основном я помню ее такой, какой она была в нашу первую встречу: приветливая, доброжелательная, всегда готовая помочь… очень хороший друг.
— Но…
Ее рука сжалась у него на запястье.
— Нет, Алан. Никаких «но». Знаешь, Рэй Ван Аллен тоже винит себя… кажется, это называется «тяжким утренним самокопанием». Ты считаешь, что он виноват, что просмотрел опухоль?
— Нет, но…
— А я? Я работала с ней бок о бок, я ее видела каждый день. В десять утра мы пили кофе, обедали в двенадцать и опять пили кофе в три. Со временем мы стали близки и многим друг с другом делились, причем достаточно откровенно. Я знаю, Алан, что ты ее полностью удовлетворял и как друг, и как любовник, и я знаю, что она очень любила своих мальчиков. Но если под влиянием болезни она стала склоняться к самоубийству… то этого я не знала. Скажи, ты винишь меня? — Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Нет, но…
Она снова сжала его запястье — слегка, но со смыслом.
— Я хочу тебя кое о чем спросить. Это важно, так что подумай, прежде чем отвечать.
Алан кивнул.
— Рэй был ее доктором, и если что-то и было, он не заметил. Я была ее подругой, и если что-то и было, я не заметила. Ты был ее мужем, и если что-то и было, ты тоже этого не заметил. Но это еще не все.
