Из багажника с любовью - Стрэнд Джефф (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗

— Что будем делать? — спрашиваю я.

— Я доставлю тебя в милой подарочной упаковке в полицию.

— Правда? Ты помогала мне в убийстве отца твоего ребенка, а теперь собираешься вовлечь в это дело копов?

— В убийстве я тебе не помогала. Ты, шизик, сделал все сам. Помогала тебе избавиться от тела? Ну и ладно, будет логично сказать им, что я знала, кто ты такой, и боялась за свою жизнь, так ведь? Я была убита горем. Я пошла с тобой, потому что боялась тоже оказаться в могиле.

— Ты никак не могла знать, кто я такой.

— Неужели? Когда мы с моим парнем познакомились, он рассказал мне, что это именно он обнаружил жертв Убийцы Обухом. Когда же его жестоко убивают, моя первая мысль: «Эй, наверное, это Убийца Обухом». И это почти не преувеличение — аж противно, что я сама об этом не подумала.

— Не сработает. Они тебе не поверят.

— Конечно, поверят. Даже если бы на мне все это время была камера, все было бы отлично. В общем, теперь так: я знала, что ты Убийца Обухом, и ты попал прямо в мою ловушку. Мы даже добавим немного героизма: я не позволила тебе отпустить меня на складе, потому что боялась, что ты мог преследовать кого-то еще, и не хотела упустить тебя из виду.

— И это не сработает.

— Посмотрим. Знаешь, ради чего стоит рискнуть? Ради известности и славы за то, что отдала серийного убийцу в руки правосудия. Это обеспечит моего ребенка, так что спасибо тебе.

Ей больше не нужно вытирать слезы с глаз.

— То есть ты собираешься спекулировать на убийстве? Тогда ты не лучше меня.

— Ты шутишь?

— Нет.

— Ой, как мило. Даже по стандартам неудачника, пытающегося спастись от тюрьмы, как-то бесхребетно полагать, что хорошее дело, такое как избавление общества от жестокого, больного на голову серийного убийцы, — это безнравственный поступок только потому, что за него полагается вознаграждение.

— У нас тут философская дискуссия?

Она отматывает кусок клейкой ленты от рулона.

— Нет, потому что ты сейчас перестанешь болтать.

Она отрывает ленту и наклеивает мне на рот.

Дышать тяжело, потому что в носу еще осталась грязь.

— Есть несколько способов сделать это, — говорит она. — Я могла бы снова начать душить тебя, пока не потеряешь сознание, но не уверена, что ты проспишь так долго. Я достаточно сильно волновалась, что ты очнешься, когда бежала обратно от машины. Так что эту идею мы отметаем.

Даже если бы мой рот не был заклеен, я бы ничего не сказал.

— Следующий вариант — подрезать тебе подколенные сухожилия. Разочек полосну по каждому, и ты никуда не убежишь. Но дело в том, что жалкий тип вроде тебя может истечь кровью до смерти, так что эта идея тоже нерабочая. Можно закопать тебя по шею в землю, но тогда я буду выглядеть отталкивающе, а этого я не хочу.

Я вношу приглушенное предложение.

— Не болтай, — говорит она. — Я думаю.

Я продолжаю говорить через клейкую ленту. Что она сделает — перережет мне горло за то, что я отказываюсь заткнуться?

Ну, может быть, — не знаю, на что эта дамочка сейчас способна, — но я готов рискнуть.

Она разрезает ленту. Больно.

— Что?

— Да просто обмотай меня всего, бога ради, — говорю. — Как мумию. И тогда я никуда не смогу уйти.

Хотелось бы, чтобы это был какой-то хитроумный план с моей стороны, но, если она полностью обмотает меня клейкой лентой, я действительно не смогу сбежать. Я просто не хочу, чтобы она решила, что идея с сухожилиями достойная. Или что мне будет сложнее ориентироваться в лесу, если она выколет мне глаза.

— Я бы могла так сделать, — кивая, говорит она. Она выглядит гораздо более спокойной и бесстрастной. А мне бы хотелось, чтобы она снова стала измотанной, слегка истеричной и раздражающей. — Но разве ты не хочешь просто прокатиться со мной в машине?

Я киваю.

— Дай мне руку, — говорит она.

— Зачем?

— Просто дай мне руку. Протяни ее.

— Нет уж.

— Будет лучше, если я закопаю тебя по шею? А что, если тебя найдут дикие звери?

— Дикие звери меня не найдут.

— Ну тогда муравьи. Огненные муравьи. Прямо на твоей голове. Будут на ней копошиться и искусают тебя до полусмерти.

Я протягиваю руки. Хочется думать, что она просто разрежет ленту, связывающую мои запястья, но, судя по всему, у нее другое намерение. Минди смотрит мне в глаза, и я вижу, что она взвинчивает себя. Ничего хорошего в этом нет.

— Я должна показать тебе, что не боюсь вонзить в тебя нож.

Без колебаний она втыкает мне нож в верхнюю часть руки.

Она всаживает его не очень глубоко, но кровь тут же начинает течь, и, черт возьми, это больно! Я уже готов разразиться потоком ругательств, но мне удается взять себя в руки.

— Мы друг друга понимаем? — спрашивает она.

— Зачем ты это сделала?

— Чтобы доказать, что я могу.

— Но пырять-то не надо было.

— Надо. В этом-то и вся суть.

Не могу поверить. Она меня пырнула. Она душила меня, пока я не отрубился, а теперь пырнула меня. Все это настолько неприемлемо, что я даже не могу выразить словами.

— Мне воткнуть тебе нож во вторую руку? — спрашивает она. Она говорит тоном мамы, спрашивающей сына, шлепнуть ли его еще разок, или он будет вести себя хорошо.

— Нет, — говорю я, стараясь звучать как беспощадный серийный убийца, а не хныкающий сопляк. Это чрезвычайно тяжело делать.

— Хорошо. В следующий раз я не буду колоть тебя в другую руку. Ты обманул мое доверие, так что я буду вонзать в тебя нож, пока ты не умрешь. Ясно?

— Ясно.

Она начинает перерезать клейкую ленту, связывающую мои голени. Нож очень хороший, но ее умение перерезать ленту не особо выдающееся, так что требуется некоторое время. Я сдерживаю желание отпустить саркастическую ремарку.

Наконец мои ноги свободны. Минди направляет на меня нож, словно предупреждая, затем встает.

— Поднимайся, — говорит она.

— Ноги затекли, — отвечаю я ей, — так что, если я споткнусь, не воспринимай это как нападение.

— Может, тогда подождем, пока ноги отойдут, чтобы я не убила тебя по недоразумению?

— Устраивает.

Я сижу. Есть у меня странность: я люблю ощущение покалывания, когда к конечности возвращается чувствительность. Но сейчас это не доставляет мне удовольствия.

— Готов? — спрашивает Минди.

— Ага.

— Вставай.

Я встаю. Не спотыкаюсь.

Она очень быстро отворачивается от меня и выбирается из могилы. Я, наверное, мог бы схватить ее, но, скорее всего, получил бы удар ножом в лицо. Я дождусь более подходящего момента для нападения.

Я не знаю, чувствовать ли облегчение от ее плана или волноваться. Если она на самом деле хочет передать меня копам, самым безопасным было бы сделать, как предложил я: обмотать меня клейкой лентой и оставить так. Зачем рисковать: сажать меня в машину и ехать со мной в город.

Если исключить вероятность того, что она полная дура (во что я не верю), все это может быть обманом. Минди пытается напугать меня, но, как только достигнет своей цели, она меня отпустит.

Или у нее на уме что-то похуже.

Зачем убивать по-быстрому в лесу, если можно сделать это не торопясь в звуконепроницаемом подвале?

Одно я знаю наверняка: в тюрьму я не пойду. Минди, может, и будет великим героем, отдавшим Убийцу Обухом в руки правосудия, но это будет труп Убийцы Обухом. Пусть рассказывает репортерам, как она раз за разом вгоняла мне нож в спину.

— Вылезай из могилы, — говорит она мне.

Я выставляю перед собой руки.

— Я не могу это сделать со связанными руками.

— Перестань! — взбешенно кричит она. — Даже не начинай эту хрень! Не надо играть со мной в игры. Делай, что тебе говорят и когда тебе говорят, и не надо держать меня за дуру!

— Хорошо, — говорю я. — Извини.

Естественно, я пытался развести ее на то, чтобы она разрезала клейкую ленту, но, если честно, вылезать из ямы, когда ты не можешь упереться руками, действительно нелегко.

Чтобы выбраться, мне приходится сделать несколько попыток, и она, наверное, думает, что я прикидываюсь, но не пыряет меня, и это хорошо.