Вампир Лестат - Райс Энн (читаем книги бесплатно .TXT) 📗
Я продолжал думать о ней так, будто впереди у нее было еще «завтра, завтра и завтра…» Я оглянулся и взглянул на ее все еще величественную фигуру. Она сидела, крепко вцепившись руками в подоконник. Небо за окном совсем потемнело, и теперь на маленьком треугольнике ее лица играли отблески другого света – городских огней и фонарей проезжавших по набережной экипажей.
– Почему бы тебе не поговорить со мной? Почему бы не рассказать, как все случилось? Ты сделал нас бесконечно счастливыми. – Я заметил, что даже слова причиняют ей боль. – Но как живется тебе? Тебе самому!
Думаю, что в тот момент я готов был обмануть ее, излить потоки лжи, рассказать о своем довольстве и благополучии. Мне уже не раз приходилось обманывать смертных с поистине бессмертным мастерством. Я готов был говорить и говорить, тщательно обдумывая каждое слово. Но в наступившей тишине что-то вдруг изменилось.
Не думаю, что я молчал более минуты, но за это время внутри меня все перевернулось, словно произошло таинственное превращение. На мгновение передо мной открылась одновременно прекрасная и ужасная возможность, и в ту же секунду я принял решение.
У меня не было ни плана, ни готовых слов. Более того, если бы в тот момент кто-то спросил меня, действительно ли я собираюсь это сделать, я бы решительно все отрицал, говоря, что у меня и в мыслях не было ничего подобного, не такое уж я чудовище, чтобы… Однако выбор был сделан.
Я понял нечто очень важное.
Она не проронила ни слова. Ее вновь охватили страх и боль. Но, не обращая внимания на муку, она встала с кресла.
Я видел, как соскользнул укрывавший ее плед, как она приближается ко мне, и знал, что должен остановить ее, однако не сделал этого. Она протянула руки, хотела обнять меня, но внезапно, словно от сильного порыва ветра, отпрянула назад.
Она попятилась по ковру, споткнулась о кресло и рухнула, ударившись о стену. Она застыла на месте, но на лице ее не было страха, хотя я слышал, как лихорадочно бьется ее сердце. Удивление мгновенно сменилось абсолютным спокойствием.
Не помню, о чем я тогда думал, и думал ли вообще. Я направился к ней так же решительно, как до того она направлялась ко мне. Внимательно следя за ее реакцией, за каждым движением, я подходил все ближе и ближе, пока не оказался так же близко, как стояла ко мне она, прежде чем отшатнуться. Она всматривалась в мои глаза, в мое лицо, а потом вдруг протянула руку и дотронулась до моей щеки.
«Не живой! – услышал я ее безмолвный вскрик. – Он изменился, но он не живой!»
Я мысленно ответил, что она не права. А потом мысленно же развернул перед ней множество картин и видений, рассказывающих о моем теперешнем положении и образе существования: отрывочные фрагменты ночной жизни Парижа, ощущение лезвия, беззвучно рассекающего мир…
Она с шумом выдохнула. Когтистая лапа боли вновь схватила ее. Она сглотнула и крепко сжала губы, чтобы не дать вырваться крику, но вместе с тем буквально обожгла меня пристальным взглядом. Теперь она понимала, что наше общение происходит не на уровне чувств, но на уровне мыслей.
– Рассказывай же, – требовательно произнесла она.
Я не стал спрашивать, что именно она хочет услышать. Вместо этого я подробно рассказал ей свою историю. О том, как был похищен проникшей в нашу комнату через разбитое окно таинственной личностью, следившей за мной в театре, о башне и обмене кровью. Я описал ей склеп, в котором спал, и находящиеся в нем сокровища, свои блуждания, приобретенные способности и власть, а под конец раскрыл природу той жажды, которую испытывал. Я говорил о вкусе и запахе крови и о том, какие жадность и страсть она во мне пробуждает, об остром желании, охватывающем все мое существо, о желании, которое может быть удовлетворено только насыщением, а цена этому насыщению – смерть.
Она перестала чувствовать терзавшую ее боль. Казалось, что живыми в ней остались только глаза, и эти глаза неотрывно смотрели на меня. Опасаясь, что не сумел объяснить ей все до конца, я обнял ее и медленно повернулся так, чтобы свет от фонарей проезжающих за окном экипажей падал прямо на мое лицо.
По-прежнему не отводя взгляд, я взял с подоконника серебряный канделябр и сжал его пальцами, согнув и превратив в бесформенное переплетение изгибов и спиралей.
Свечи упали на пол.
Глаза ее закатились. Она вновь отшатнулась от меня и, скользнув по стене, вцепилась в край балдахина. На губах ее выступила кровь.
Она зашлась в беззвучном кашле, и кровь хлынула из легких потоком, заливая пол возле кровати, в то время как мать, склоняясь все ниже и ниже, опускалась на колени.
Взглянув на дурацкое серебряное месиво, по-прежнему зажатое в руке, я уронил его на пол. Я смотрел, как она пытается справиться с болью и не упасть в обморок, как неестественно медленными, будто у пьяного, движениями вытирает с губ кровь, я видел испачканные простыни… Но тут силы ее иссякли, и она рухнула на пол.
Я продолжал стоять над нею. Я смотрел на нее и думал о том, что сиюминутная боль ничто в сравнении с теми обещаниями, которые я сейчас давал ей. Мною не было произнесено ни слова, поток речи был безмолвным, так же как и мои вопросы, не сравнимые ни с какими другими, когда-либо заданными вслух:
«Хочешь ли ты пойти со мной? Хочешь ли пережить все это вместе со мной?
Я ничего от тебя не скрываю – ни своего невежества, ни своего страха, ни ужаса при мысли о том, что я могу потерпеть неудачу, если попытаюсь сделать это. Я даже не знаю, обладаю ли такой силой, могу ли совершать это неоднократно и какова будет цена содеянного. Но ради тебя я готов пойти на риск, и тогда мы вместе посмотрим, что из этого получится, в чем заключается страшная тайна, точно так же, как прежде мне приходилось в одиночку постигать все остальное».
Всем своим существом она ответила мне: «Да!»
– Да! – воскликнула она громко и пронзительно, словно находясь в каком-то опьянении. Глаза ее были закрыты, черты лица напряглись, и она замотала головой из стороны в сторону. – Да!!!
Склонившись, я поцелуем стер с ее губ кровь. Во мне все натянулось и зазвенело от жажды и желания, которые я испытывал по отношению к ней. Я старался думать о ней не иначе как о самом обычном плотском существе. Руки мои скользнули вниз и обхватили ее хрупкое тело. Я стал медленно поднимать ее с пола, все выше и выше, пока наконец не очутился с ней на руках возле окна. Ее прекрасные волосы густой волной свесились вниз, а на губах вновь появилась хлынувшая из легких кровь. Но теперь это уже не имело никакого значения.
Нас охватили воспоминания о том времени, что мы прожили рядом; они опутали нас паутиной и напрочь отгородили от остального мира – песенки и стихи моего детства; ощущение ее присутствия в ту пору, когда еще не было слов, а были лишь отблески света на потолке над ее кроватью; ее запах, окружавший меня со всех сторон; голос, утешающий меня и заставляющий перестать плакать. А потом ненависть к ней и одновременно отчаянная нужда в ее присутствии, и чувство утраты, когда ее отделяли от меня бесчисленные запертые двери, и жестокие ответы, и страх перед ней, сложность ее характера, ее безразличие и удивительно сильная воля…
В этот поток воспоминаний неожиданно ворвалась жажда, но не всепоглощающая, а заставляющая ощутить жар каждой частички ее тела, – и вот мать для меня превратилась уже в плоть и кровь, стала одновременно и матерью и любовницей. Мне казалось, что все, чего я желал когда-либо, это ее тело, которое я сжимал в своих объятиях и к которому приник сейчас губами. Вонзив в нее зубы, я почувствовал, как она вскрикнула и напряглась, но я уже впитывал в себя хлынувший поток крови.
Ее душа и сердце раскололись, и время перестало существовать. В моем затуманенном мозгу вспыхивали молнии. Она перестала быть моей матерью, исчезли мелкие и ничтожные страхи и желания. Теперь она была лишь самой собой. И имя ее было Габриэль.
Вся ее жизнь встала на защиту– проведенные в сырых и пустых покоях замка, потраченные впустую бесконечные годы страданий и одиночества, книги, ставшие для нее единственным утешением, дети, которые отняли лучшие годы жизни, а потом покинули ее, и наконец, последние враги – болезнь и боль, притворявшиеся друзьями, потому что обещали освободить, избавить от этой жизни. Я слышал глухие отголоски бушующей в ней страсти, кажущегося безумия и решительный отказ предаваться отчаянию.
