Чучело человека (СИ) - Диденко Александр (библиотека книг .TXT) 📗
Немножко поломавшись — дабы не терять лицо и, возможно, места — прокурор признал поражение. Вот рукопись собственноручной служебной записки, переданной в секретариат. «Официально заявляю, тело гражданина Щепкина, следуя пожеланию усопшего, расчленено на равные весовые доли и предано стихиям огня, воды, воздуха и земли по следующей схеме. Одна вторая трупа кремирована и развеяна над городом, в ознаменование принципа воссоединения со стихиями «огонь» и «воздух». Одна четверть растворена в концентрированном щелочном растворе и, во исполнение воли покойного воссоединена со стихией «вода», для чего спущена в городскую… (неразборчиво). Оставшаяся часть, а это обе руки, завещана науке и направлена в медицинское учреждение, что соответствует принципу воссоединения со стихией «земля», — к сожалению, отыскать материал, отвечающий генетическим условиям, не представилось возможным, ибо ткани покойного необратимо утрачены студентами в ходе лабораторных экспериментов. Таким образом, наш запрос прошу считать отозванным, подозрения сняты, а я лично, являясь официальным представителем органов прокуратуры, приношу извинения…»
Другое дело! Ведь не купили, не запугали, убедили. И не произвол это, и не месть. Открытое и объективное расследование. Подозрения оказались тщетными, обвинения сняты, а извинения принесены. Тихонечко так, исподволь, прокурора сместили, назначили моложавого и элегантного, дела, связанные с «ВОСКРЕШЕНИЕ Ltd» закрыли напрочь, провели несколько показательных исследований — даже выпилили кусок трубы на вилле Рукавова — но ничего не нашли, и затихли намертво.
— Я себя в обиду не дам, дудки. Пусть под мышкой копают! Как там Вращалова, кстати?
— Ищем, господин Рукавов.
— Найдите ее, из-под земли достаньте, ею и распространяется этот вирус.
— Есть! Разрешите выполнять?
— Выполняйте.
— «То-то рада, то-то рада вся звериная семья, прославляют, поздравляют удалого Воробья! Ослы ему славу по нотам поют, козлы бородою дорогу метут, бараны, бараны стучат в барабаны! Сычи-трубачи трубят! Грачи с каланчи…»
— Кричат!
— «Летучие мыши на крыше платочками машут и пляшут. А слониха-щеголиха так отплясывает лихо, что румяная луна…»
— В небе задрожала!
— «И на бедного слона…»
— Кубарем упала!
— «Вот была потом забота — за луной нырять в болото и гвоздями к небесам приколачивать!»
— Дядя Рублев, ты лучше другую сказку расскажи, — попросила девочка, закрывая книжку, — про души. Ты обещал.
— Про учреждение «Мертвые души»? А не страшно?
— Не-ет! Ты только скажи, это самое большое было в королевстве учреждение, или нет?
— Нет, не самое, — ответил Рублев, — но очень плохое.
— А для чего оно?
— Для чего? Оно занималось продолжением жизни.
— А как?
— Ну, не настоящим, понарошку. Туда обращались богатые люди, потерявшие близких: сына, дочь, маму или папу. Учреждение брало у людей вещи усопшего: фотокарточки, записи голоса, записи на видео, все, что могло пригодиться в создании образа. В ее штат входили злые волшебники-актеры для выработки видео-образа и злые волшебники-пародисты для подбора голоса, волшебники-писатели и другие сценаристы.
— Тоже злые?
— Тоже.
— А что такое штат?
— Штат? Это коллектив.
— А что они делают?
— Я же рассказываю.
— Извини, извини… что дальше?
— Ну вот, родителям погибшего мальчика высылались, якобы от него, письма, рассказы о погоде в тех местах, где он будто бы путешествовал, фотоснимки на фоне достопримечательностей, съемки видео, уведомления, что он женился, что у него дети… Вот их снимки, вот уже прошло крещение, а вот супруга, а вот собака, соседи — скверные, недавно удалили аппендицит… Иногда мальчик просил выслать немного денег, иногда сам присылал… А вот снимки уже и тридцатилетнего возраста… А вот локоны волос внучек.
— А мальчик был хороший?
— Хороший.
— И так всегда?
— Всегда, конечно. Годами. Человек ведь обычно живет долго.
— Но это же не настоящий человек!
— То-то и оно, дорогая, то-то и оно.
— А что потом?
— Потом мальчик взрослел, старился.
— Я поняла, это была игра!
— Разумеется, все понимали, что это игра. Но родители оживали, существованию возвращался смысл. Они знали, что сын, или дочь, жив, или жива, и что с ним, или с ней, встретиться не могут в силу непреодолимых причин — он, или она, занят, или занята, живет далеко, на работе не дают каникул, и так далее. Через годы, виртуа… поддельный сын умирал будто бы естественной смертью, близкие могли зайти на страничку сайта — на кладбище или, скажем, в колумбарий и побыть вместе с придуманными внуками на его могилке.
— Но ведь это хорошо, дядя Рублев! — удивилась девочка. — Почему ты сказал, что сказка страшная? Мне не страшно!
Хлопнула в прихожей дверь, на кухню вошла Инга, опустила на стол сумку с продуктами, поцеловала дочь.
— Что читаете, «Тараканище»? Ой какая старая книжка, где же вы ее нашли? У нас была такая, правда, Свет?
— Да, — кивнула девочка, — но она осталась там.
— Дед прислал, — сказал Рублев, — и письмо. Конверт на холодильнике.
— Спасибо вам.
— Не стоит, это мой долг. — Рублев поднялся. — Я пойду. И… будьте осторожны.
— А Вася где? — спросила Инга.
— В комнате, я конструктор принес.
— Спасибо. — Инга пошла за гостем. — Завтра будете? Я отцу письмо отпишу, свезёте?
— Да, конечно. — Рублев распахнул дверь. В старомодной шляпе, круглый и похож на сельского бухгалтера — таким Инга увидела его в ту ночь. Еще очкарик был, в плаще, сухой, весь заоблачный, деликатный. Липка. Да уж. — Будьте осторожны, повторил Рублев.
— Будем, — Инга улыбнулась, — всего хорошего.
— До завтра.
Инга прошла в комнату.
Из разноцветных деталей мальчик сооружал радиоприемник.
— Мама, посмотри! — сын привлек Ингу, — вот эту линию сюда, чтоб контакт был, потом пластину и остается вставить батарею. В каждом кубике находится деталька. Видишь? Это транзистор. Строим приёмник на четырех транзисторах. Здесь много схем.
— Вы кушали? — спросила Инга.
— Я не хочу, а Светка с Рублевым пили кофе с молоком.
— Хорошо. — Инга села в кресло, опустила руки на колени.
— Мама, а когда мы домой поедем? — спросил сын.
Это был важный вопрос и для Инги, однако ответить она не могла. Не потому, что не хотела — не знала.
— Позже, когда дедушка за нами приедет.
— А что такое подполье? — вдруг спросил мальчик.
— Подполье? А где ты это прочел?
— Там, — неопределенно махнул мальчик.
— Ну, подполье — это скрытые от глаз обитание… Знаешь… Давай-ка иди кушать.
— А мы в подполье живем?
— Нет, просто мы на время уехали.
Маму в новый дом Щепкин ввез первой. Впустил, как впускают кошку, дал найти место: примерил к одному, к другому углу. Место нашлось. Тут же образовалась некоторая атмосфера, разросся неприхотливый быт, вновь поползла, забилась в щели, в пустоты роскошь. Огромная кровать, картины, скелет кистеперой рыбы, земноводные в стеклянном кубе, в изголовье — мама. Кресло, массивные, схожие с носорожьими, конечности, тугая обивка. А вот здесь Серафим Николаевич поставил бы вазу с клубникой.
Щепкин включил телевизор — ожидалось его интервью.
Никого-то у него нет — да уж, нет — сам по себе. Большое, оно всегда одно, всегда в одиночестве. Похожее на Фудзияму торчит среди пигмеев, дылда дылдой, мозолит глаза и себе самому вовсе не радо, и нет ему успокоения.
— Но ведь самостоятельно выбрал этот маршрут, — сказал Иблис, — для себя одного бился.
— Бился? — Велиар рассмеялся. — Скажешь тоже! Не бился вовсе — барахтался. И не он выбрал, а маршрут — его. И не сражался, а так, хитрил помаленьку — вот весь путь самурая: малюсенький такой огурец, в подвернувшихся обстоятельствах вымахавший в тыкву.
— Тогда пусть бросит, отвалит, раз не его.
