Ночью в темных очках - Коллинз Нэнси (читать книги регистрация .TXT) 📗
У выхода из переулка Клод привалился к стене. Он плавал в поту, сердце будто прогнали через соковыжималку, а во рту был вкус серной кислоты.
– Что с тобой? – спросила Соня.
– Ничего, уже прошло.
Джейкоб Торн был трудоголиком. Многие мужчины в его возрасте и в его положении имеют свои пороки. Одни слишком много пьют, другие прилипают к разным белым порошкам, третьи по-прежнему крутят романы с женщинами, годящимися им по возрасту во внучки. Пороком Торна была погруженность в работу. Вот почему его дом находился наверху Башни Торна.
Были у него и дома поменьше на трех континентах, но Торн не чувствовал себя в своей тарелке ни на вилле на Лазурном Берегу, ни в шале в Колорадо. В пентхаузе ему нравилось то, что можно закрыться в кабинете, погрузившись в самое сердце своей империи, и заниматься слияниями компаний, захватами, поиском источников у конкурентов. В это время его жена тихо сходила с ума.
Торн лежал в постели и слушал, как жена бормочет во сне. Она принимала все больше валиума, но он не устранял ее снов. Ширли всегда была тонкой натурой. Частично это и привлекло к ней Торна сорок лет назад. Она была старшей дочерью в почтенной банкирской семье, а он – пробивным начинающим бизнесменом, сыном шведских иммигрантов, которым чиновники Эллис-айленда сменили шведскую фамилию Торенсен на «американскую» Торн. Какой она и должна была быть согласно голливудскому варианту Американской Мечты.
Ширли была на четыре года старше Торна – что в те времена было почти так же скандально, как и ее выбор мужа, – и прошло еще пять лет, пока она забеременела.
Недовольный направлением, по которому пошли мысли, и не в силах заснуть, Торн вылез из кровати и поглядел на электронные часы на столике. Одиннадцать. «Становлюсь стариком», – мрачно буркнул он про себя. Раз уж не получалось спать, он надел халат и шлепанцы и направился к себе в кабинет. Может, час-другой работы с документами позволят успокоиться и заснуть.
Беременность Ширли протекала тяжело и привела к преждевременным родам, когда едва удалось сохранить ребенка, и врач предупредил, что следующая попытка может оказаться роковой. Торн все еще помнил первые дни Дениз. Помнил злость, когда ощутил, что со всеми своими деньгами он беспомощен, как жалкий бродяга у порога бесплатного роддома.
Первую неделю жизни дочери он не спал совсем. Он разрывался между телетайпной и заглядыванием через бронированное стекло отделения выхаживания, где лежало в инкубаторе его новорожденное дитя. Она была крошечной, розовой и хрупкой, как птичка, и Торна переполняло желание защитить ее, сделать так, чтобы ничего с ней не случилось. Он следил за каждым движением сестер, страшась, что они поранят его девочку, когда меняют ей пеленки.
Когда Дениз наконец разрешили забрать домой, Торн шокировал родителей жены отказом нанять для их внучки няньку. Первые шесть месяцев жизни дочери он менял ей пеленки, носил ее по комнате и кормил по ночам из бутылочки, как делал бы любой отец. Он этим гордился, и Ширли тоже.
Эти воспоминания Торн лелеял, но и гнал их одновременно, поскольку от них последние двадцать лет становились еще более пустыми. Когда Дениз исчезла из его жизни, он сумел с этим совладать, погрузившись с головой в работу. Однако у его жены такой возможности не было.
Торн видел, как растет ее одержимость мыслью найти дочь. Когда частные детективы ничего не смогли сделать, она зачастила к парапсихологам, сновидцам, спиритам и прочим мошенникам. Когда Торн решил, что пора заняться этим делом и обратиться к профессионалам, было поздно – Колессы уже держали ее на крючке. Он надеялся, что смерть целителя положит этому конец, но не учел вдовы. Она была в тысячу раз хуже, чем ее склизкий муженек.
Торн открыл дверь в свой личный кабинет. Зря он позволил себе расстроиться. Нет смысла сейчас волноваться из-за этой ведьмы и ее угроз. Он улыбнулся про себя, оглядывая успокаивающие очертания кабинета, знакомые даже в темноте. Торн хлопнул по панели выключателя за дверью, и комната выпрыгнула из темноты.
В его кресле сидел человек.
Торн замотал головой, чтобы в глазах прояснилось. Человек остался сидеть в зеленом кожаном кресле Торна за столом черного дерева. Он был крупным, как раздобревший футболист на покое, и коротко стрижен. Казалось, что ему под сорок. Квадратный подбородок щетинился темными волосами с пробивающейся сединой. Кроме того, этого человека недавно сильно отлупили.
– Кто вы такой и каким чертом вы сюда попали? – Торн шагнул в комнату, взбешенный так, что места для страха не оставалось. Это был тот же инстинкт, который позволил ему за многие годы накопить миллионы долларов. Вдруг он ощутил вонь мусора, заполнившую кабинет.
– Он со мной, мистер Торн. Я поставила на то, что вы сохранили коды доступа к личным лифтам – как горящий огонек на окне.
Торн обернулся и увидел женщину в черном кожаном пиджаке и зеркальных очках, выходящую из-за двери. Он побледнел и схватился за край стола, чтобы не упасть.
– Нет, Боже мой, нет...
Соня Блу улыбнулась, показав клыки:
– Здравствуйте, мистер Торн.
Мужчина в кресле вскочил, подхватил Торна под локти и усадил в опустевшее кресло.
– Сделал бы мистеру Торну бренди с содовой, Клод. Кажется, это ему нужно. Я пока закрою дверь – не хочу, чтобы помешали нашей приятной встрече. Если я правильно помню, бар рядом с книжной полкой.
Торн глядел на Соню с нескрываемым отвращением и страхом.
– Она... она сказала, что ты никогда оттуда не выйдешь.
– Кто она? Ты говоришь о Колесс?
Лицо Сони было непроницаемо, но что-то в ее голосе заставило Клода повернуть голову от бара.
– Зачем? Зачем ты лезешь? После всех этих лет... Я молился, чтобы кто-нибудь доказал, что ты мертва. Чтобы покончить со всем этим. Пусть будет горе, но пусть все кончится. Страшная вещь – такая молитва, да? Чтобы доказали смерть твоего ребенка? Что ж, я получил ответ на свою молитву. – Он скривился в улыбке, полной горечи. – Моя дочь мертва.
– Тогда зачем ты согласился меня убрать, если я не твоя дочь?
– Она грозилась рассказать моей жене. Этого я допустить не мог.
– Но ты же сказал, что я не твоя дочь.
Торн содрогнулся, отворачиваясь, чтобы на нее не смотреть.
– Да. Но ты – ее дочь. Я похоронил мою Дениз много лет назад. Дениз моей жены – это другое дело.
Торн уронил голову на руки. Это был усталый старик, а не крутой воротила бизнеса, всего добившийся своими силами.
Соня шагнула к нему, протянув руку.
– Отец... – В ее голосе слышалось что-то от Дениз.
Торн резко очнулся, впился в нее глазами из-под нависших седых бровей.
– Не называй меня отцом! Не смей меня так называть!
Клод поставил стакан на стол, не в силах оторвать глаз от Торна. Сначала это был просто толстяк в пижаме, но когда прошло первое потрясение, он превратился в знаменитого Джейкоба Торна. Этот старик был круче носорога. Клода поразило сходство между ним и Соней.
Руки у Торна дрожали, но голос звучал ровно.
– Сначала Колесс угрожала открыть моей жене правду. Потом появился этот английский дегенерат, намекая, что уедет из страны, если я ему заплачу как следует. Колесс я сначала не поверил, конечно. Таких психованных мошенников целая куча... то есть я сперва так думал. Она показывала фотографии, но их можно подделать. К тому же ты не была похожа на Дениз. Какое-то сходство было, но оно меня не убеждало. Тогда она послала мне видеокассету.
– Она все еще у тебя?
Он устало кивнул:
– Бог знает, зачем я ее сохранил. Это гадость, мерзость.
– Могу ли я ее увидеть?
Изображение возникло из помех без предупреждения. Картинка покачалась и автоматически стабилизировалась. Появился общий план фигуры, затянутой в смирительную рубашку и на цепи. Камера стала отъезжать, и стало ясно, что сцена снята сверху. Клод узнал в этой тюрьме теннисный корт «Елисейских полей» для пациентов с хороших поведением.
