Вампиры в Москве - Клерон Кирилл (книги бесплатно .TXT) 📗
По всем рынкам и толкучкам Рима шныряют сыщики и добровольные мстители, но ничто из похищенного пока не всплывает. Сам Папа, прослышав о таких откровенных безобразиях в границах своего государства, обещает щедро наградить любого, кто поможет в поимке злодеев. Владельцы ломбардов и скупщики краденного ужасно бояться ненароком заиметь что-либо их тех вещей. Свежа история, как у одного старьевщика заметили серебряный портсигар, вроде принадлежавший ранее убитому торговцу фруктами. И хотя дряхлый старьевщик мало напоминал жуткого убийцу, ему изрядно бока намяли, пока все прояснилось. А разве он виноват, что подобные портсигары серийно производятся на серебряной фабрике в Пьермонте?!
В поисках преступников оставалось полагаться только на счастливую случайность и она не подвела, скрупулезно отсчитав положенное число жертв и решив на этом завязать свою кровавую жатву:
Во время очередного налета на повозку молочника, спасся один смышленый мальчуган, который сначала незаметно спал между здоровенными бидонами, а потом, когда началась передряга спрятался под повозкой. Пока два разбойника потрошили и кромсали его отца с помощником, он отвязал тяжелую повозку, вскочил на коня и помчался прочь. Его не догнали.
Бандиты, как обычно, прятали лица под черными масками, но зоркий мальчишка умудрился опознать коня одного из них. Совершенно обычный, этот конь ему запомнился тем, что пребольно лягнул на заднем дворе дворца братьев Кастильо, куда они с отцом привозили молоко и масло. Этот рыжий в пятнах жеребец свободно разгуливал по пыльному двору и уже, тяжело дыша и раздувая ноздри, собирался было забраться на кобылицу молочника, у которой как раз началась течка. Мальчишка и начал кнутом отгонять коня, вот он и лягнул со злости.
Мрачные и грубые создания, Кастильо тем не менее принадлежали к довольно знатному и древнему аристократическому роду. Зацепка казалась минимальный и мало правдоподобной — ну зачем нужны столь богатым людям все эти табакерки, кожаные ремни с металлическими бляшками, вышитые бисером кошельки с мелочью, маленькие крестики?! Все говорило в пользу того, что мальчишке со страху померещилось или просто он изрядный выдумщик, но уж больно уверенно он давал показания римским жандармам. Вдобавок, ходили слухи, что Кастильо уехали из Сицилии не по своей воле, а спасаясь от наказания за какие-то серьезные преступления. Когда жандармы явились в их дворец, братья сначала вели себя крайне невозмутимо, потом начали возмущаться произволом властей. Чем дальше продвигался обыск, тем больше они беспокоились и, как оказалось, не напрасно.
В глубоком подвале обнаружились неопровержимые доказательства их разбойной деятельности — многое из похищенного валялось там, без разбора сваленное в кучи. Одежда большей частью сгнила или поедена молью, посуда и наручные часы разбиты, кое над чем успешно поработали крысы. Видимо, сами трофеи Кастильо совершенно не интересовали и они просто симулировали ограбление. Им просто нравилось убивать.
Одну из стен подвала «украшали» два ожерелья из высохших мизинцев. Всего их насчитали 63 — именно стольких сгубили лихоимцы за свою карьеру, именно столько невинных записали на свой кровавый счет. Впрочем, столь жуткие языческие амулеты вполне мирно содействовал в их сознании и на их шеях с образками святого агнца, освященных самим Папой.
Допрос братьев сопровождался пытками, но они, собственно говоря, ничего и не скрывали. Другое дело, что ничего вразумительного по поводу странного ритуала с отрезанием пальцев не сообщили. Кроме того, что перед каждым новым выездом на дело на несколько минут одевали на шею эти ожерелья, как обереги. Братья признались, что убивали ради удовольствия, а грабили для отвода глаз. Они ни в чем не раскаивались и отдавали себя на милость всевышнего.
Для дворянского сословия и высшего духовенства в Папском государстве существовали особые законы и особые суды, более гуманные, чем для простолюдин, но даже они не могли и не хотели даровать жизнь этим душегубам. Перед зданием суда день и ночь толпа из друзей и родственников убитых выкрикивала только одно:
— Смерть, смерть… и любой другой приговор мог вызвать народные волнения.
Выбрав в качестве наказания мучительный конец на дыбе, их, как и прочих смертников, перевезли в острог Армито — лучше всего охраняемую тюрьму, откуда в последние тридцать лет еще никому из осужденных не удавалось бежать.
НОЧЬ ПЕРЕД КАЗНЬЮ
Итальянцы и так не страдают трудолюбием, очень уважая местный вариант поговорки Работа дураков любит, но в праздничный цикл от Рождества до Крещения вся страна особо активно и показательно бездельничает и отдыхает. И особо шумно. Из окон ежеминутно вылетает всякий тяжеловесный хлам, грозящий угробить проходящих внизу, воздух сотрясают массовые и оглушительные взрывы петард и веселые застольные крики. Случаются и пьяные драки, хотя и не очень часто. На площади Навона все эти праздничные дни ни на секунду не прекращается веселый и яркий карнавал и гудит ярмарка, куда съезжаются торговцы со всей страны. Многочисленные лотереи призывают горожан и приезжих попытать рождественское и новогоднее счастье и от желающих отбоя нет. И даже казни отменены. Но только до седьмого января.
А вам, кстати, разве не интересно узнать, что именно ощущает человек в ночь перед казнью, когда смотрит сквозь узкий просвет в каменной стене? Когда думает, сколько еще томительных, но столь желанных часов жизни осталось до того момента, когда первый луч утвердит начало последнего утра. Интересно-то интересно, да лучше миновать этого последнего жизненного опыта-испытания, ибо нет никакой разницы, кто ты — жестокий убийца или несчастная жертва обстоятельств — смерти боятся все. Впрочем, обычно смертник ни о чем не думает — мысли старательно ускользают. Любая их фиксация абсолютно невыносима, ибо мозг клинит на попытке осознать, что через несколько часов он перестанет существовать. Где-то к трем часам ночи приговоренный окончательно проваливается в странное сомнамбулическое состояние.
В ночь на седьмое января 1695 года на Рим обрушилась страшная гроза, которую нес не менее страшный ураган. Зимние грозы вообще большая редкость для этих мест, а особенно такая — с ужасающими раскатами грома, яркими вспышками чудовищных молний и огромными градинами. Кое-где буйный ветер срывал крыши и выдавливал стекла. Истовые католики усердно крестились и взывали ко всем святым пощадить их, грешных, дать шанс исправится.
Прикованные за руки и за ноги к стене камеры тяжеленными цепями, злодеи Кастильо креститься не могли, да и шанса исправиться у них уже не было. Гроза их совершенно не беспокоила, ибо и они не избегли явления прострации, неоднократно описанного в литературе, не избегли слияния яви и сна, логики и бреда, жизни и смерти. Именно тогда в душе и сознании происходят удивительные и необъяснимые явления, а как еще можно назвать большую черную птицу, которая с трудом протискивается сквозь прутья решетки и с надменным видом начинает расхаживать между двумя приговоренными? Птица смотрит на узников странными впалыми глазами, не птичьими, но и не человеческими. Острые шипы кандалов глубоко впиваются в кожу, кровь тонкими струйками стекает по ногам, а птица подносит к алым струйкам острый клюв, пьет кровь, а потом еще удовлетворенно запрокидывает голову. Очень странно.
Но еще более странно, когда птица исчезает и вместо нее в тусклом свете смоляного факела стоит высокий мужчина. Он уже размашисто не прохаживается, ибо размеры каменного мешка не позволяют, зато весьма грубо хватает Нику Кастильо за подбородок двумя пальцами и задирает голову. Нику недоуменно моргает и удивленно таращится на посетителя. Что же это за видение, которое причиняет боль, хотя бы даже в такую нереальную ночь. Между тем, материализовавшийся мужчина безжалостно мотает его голову из стороны в сторону, и хлестко бьет по щекам, будя и тонизируя:
— Давай, давай приходи в себя. Сказка пришла.
Нику приходить в себя отказывается и настойчивое видение отвешивает ему несколько весьма болезненных подзатыльников. Отупевши глядя насквозь, Нику бормочет:
