Дом ужасов - Кифовер Джон (книги серия книги читать бесплатно полностью .txt) 📗
— У вас что, не было под рукой палки или камня? — воскликнул доктор Гандль.
— А зачем? — удивленно спросил Бринкен. — Или я должен был наказать ее?. В конце концов, природу сотворил не Господь Бог, а дьявол, это еще Аристотель, кажется, сказал. А потому я лишь взялся за этот кончик хвоста и вытащил незадачливого любовника из пасти его слишком уж прожорливой возлюбленной. Они пролежали еще примерно полчаса, вытянувшись рядом на солнце, а я мучил себя догадками относительно того, о чем каждый из них в тот момент думает. Потом оба уползли в кусты — он налево, она направо. Видимо, даже самка змеи неспособна дважды сожрать своего спутника. Впрочем, допускаю что после пережитого испытания этот бедолага станет с большей осторожностью предаваться любовным утехам.
— Лично я во всем этом не увидел ничего особенного, — проговорил Эрхард. — Любая паучиха после спаривая пожирает своего партнера.
Бринкен между тем продолжал:
— Более того, богомолы даже не дожидаются окончания акта, и наблюдать это можно буквально каждый день, причем не далее, как на нашем адриатическом острове. Самка обычно весьма ловко поворачивает шею, ухватывает своими ужасными клещами голову восседавшего на ней любовника, и начинает молча пожирать ее — в самый разгар спаривания. При этом скажу вам, господа, что и в человеческой среде вы нигде не встретите более яркого проявления атавистических инстинктов, чем в половой жизни. А потому я считаю, что ни к чему все эти задушевные восторги самой распрекрасной красотки, которая может неожиданно предстать передо мной в образе змеи, паучихи или самки богомола.
— Я что-то таких пока не встречал, — заметил доктор Гандль.
— Но это отнюдь не значит, что вы не повстречаетесь с ней завтра, — парировал Бринкен. — Вы только взгляните на анатомическую коллекцию любого университета, и обнаружите там поистине дикие и безумные комбинации атавистических мерзостей, на одно лишь воображение которых едва ли хватило бы фантазии среднего обывателя. Там вы встретите едва ли не целое животное царство, облеченное в человеческий образ. Некоторые из подобных существ прожили семь, двенадцать лет, другие — больше. Дети с заячьей губой, волчьей пастью, с клыками и свиными головами; младенцы, у которых между пальцами рук и ног натянуты перепонки, с лягушачьими ртами и глазами, или с головой как у лягушки; дети с рогами на голове, причем не такими как у оленя, а наподобие клешней жука. Но если мы повсюду видим столь чудовищные проявления физиологического атавизма, стоит ли удивляться, что те или иные черты какого-то животного могут проявиться также и в душе человека? Почему человеческая душа должна быть исключением? Другое дело, мы не сталкиваемся с ними на каждом шагу, но разве разумно предполагать, что люди станут с готовностью рассказывать о них первому встречному? Вы можете годами поддерживать близкие отношения с каким-нибудь семейством, но так и не узнаете, что один из их сыновей — полнейший кретин, который почти всю свою жизнь находится в психиатрической лечебнице.
— С этим никто не спорит, — кивнул Эрхард. — Но вы так и не рассказали, в чем же причина вашего личного нерасположения к так называемым опасным женщинам. Поведайте нам, кто была ваша «богомолка»?
— Моя «богомолка», — проговорил Бринкен, — каждое утро и вечер действительно молилась Богу, и даже ухитрилась привлечь к этой деятельности меня самого. Не смейтесь, граф, именно так все и было. По воскресеньям она дважды в день посещала церковь, а в часовню ходила и того чаще, чуть ли не ежедневно. Три раза в неделю она навещала сирых и бедных. Да, моя «богомолка»…
Он остановился на полуслове, налил себе виски, выпил и лишь после этого продолжал:
— Мне было всего восемнадцать лет, когда я, недоучившийся юноша, отправился на свои первые каникулы. За годы учебы в школе, а потом и в университете матушка неизменно отправляла меня на отдых за границу — она верила в то, что это существенно поможет моему образованию. В тот раз я остановился в Дувре, где жил у одного школьного учителя и откровенно скучал. По счастливой случайности там же я познакомился с сэром Оливером Бингэмом, человеком лет сорока, который пригласил меня погостить в его поместье в Девоншире. Я без колебаний принял его приглашение и уже через несколько дней мы отправились туда.
Замок Бингэма представлял собой великолепное провинциальное строение, уже более четырех столетий принадлежавшее его роду. Он располагал громадным и очень хорошо ухоженным парком с полями для игры в гольф и теннисными кортами; по территории протекала небольшая речушка, а у берега стояла вереница прогулочных лодок. В конюшнях разместились две дюжины скаковых лошадей для охоты. И все это — исключительно для услады гостей. Именно тогда я впервые и познакомился с либеральным английским гостеприимством. Одним словом, моя юная душа была преисполнена безграничного восторга.
Леди Синтия была второй женой сэра Оливера, а двое его сыновей от первого брака учились тогда в Итоне. Я как-то почти сразу почувствовал, что эта леди лишь формально числится супругой лорда. Сэр Оливер и леди Синтия жили бок о бок, но вели себя так, будто были незнакомы друг с другом. Их взаимоотношения отличала подчеркнутая, тщательно выверенная, но, как мне казалось, все же несколько неестественная вежливость, хотя ее и нельзя было назвать вымученной. Видимо, обоих супругов во многом спасала врожденная и отточенная воспитанием учтивость. Лишь много позже я понял смысл намерения сэра Оливера предупредить меня о чем-то, прежде чем я познакомлюсь с его женой. Я почти не обратил на его слова никакого вниманий, хотя он прямо сказал:
— Будь осторожен, мой мальчик! Леди Синтия, она… в общем, будь поосторожнее с ней. — Чего-то он тогда явно не договаривал, хотя, как я уже заметил, в ту пору я оставил его предостережение почти незамеченным.
Сэр Оливер был настоящим джентльменом старой закалки, точно таким же, какими их описывают в сотнях английских романов: Итон, Оксфорд, спорт и немного политики. Он явно наслаждался жизнью в своем поместье и даже проявил незаурядные фермерские качества. Его любили все обитатели замка Бингэм — мужчины, женщины, даже животные. Это был крупный, загорелый мужчина с белокурыми волосами, здоровый и добросердечный. Со своей стороны он с неменьшей любовью относился к своему окружению, причем с особой радостью и раскрепощенностью демонстрировал это чувство по отношению к молоденьким служанкам. Делал он все это без малейшего ханжества и почти в открытую, так что не замечала происходящего, пожалуй, лишь одна леди Синтия.
Между тем меня сильно огорчала эта неприкрытая неверность сэра Оливера жене. Мне казалось, что если и существовала когда-либо женщина, заслуживавшая полной и безраздельной любви, так это была именно леди Синтия; если же подобной женщине изменяли, то такой поступок приравнивался в моих глазах к самым коварным и отвратительным преступлениям.
Ей было примерно двадцать семь лет. Если бы эта дама жила в эпоху Ренессанса, да еще где-нибудь в Риме или Венеции, то ее портреты и сейчас бы еще висели во многих церквях, ибо мне еще не приходилось ни разу в жизни видеть женщину, которая бы так походила на Мадонну. У нее были отливающие золотом каштановые волосы, разделенные на прямой пробор, а все черты лица отличала изысканная пропорциональность. Глаза этой дамы казались мне морями аметистовой мечты, длинные узкие ладони отсвечивали почти прозрачной белизной, а шея… о, все это скорее походило на неземное творение. Я никогда не слышал шума ее шагов — она не столько ходила, сколько плыла по комнатам.
Неудивительно, что я сразу же влюбился в нее. В те времена я пачками писал сонеты — сначала по-немецки, а потом и по-английски. Возможно, с литературной точки зрения они были весьма посредственны, но если, господа, вы прочитали их сейчас, то уже после первых строк почувствовали бы, сколь прелестна была леди Синтия, и в каком состоянии пребывала тогда моя душа.
И вот такую женщину сэр Оливер обманывал, причем почти не утруждая себя скрывать данный факт. Я возненавидел его и с трудом сдерживался. Видимо, он заметил это, потому что пару раз пытался было заговорить со мной, но нам все время что-то мешало.
