Бессмертные (Сборник) - Смит Синтия Лейтич (хороший книги онлайн бесплатно TXT) 📗
На крыльце стоял Эван с гитарой в руках. Он улыбнулся, и его карие глаза вспыхнули в солнечном свете. Я молча отступила на шаг, пропуская его в дом.
Я смогу с этим справиться. Нам даже не обязательно петь сегодня. Если я этого не допущу, все будет хорошо.
— Я не мог о тебе не думать, — шепнул он.
Я прислонилась к закрытой двери, и он шагнул ближе.
— Каждый раз, когда я закрывал глаза, я видел тебя. Ты мне снилась.
— И что это был за сон? — выдохнула я, глядя на него снизу вверх, и мой пульс слился с его пульсом в едином ритме.
— Лучший из снов.
Его глаза дышали глубинным жаром. Он поцеловал меня, и его рот был горячим. Обжигающим. Восхитительным. Он прижал меня к двери, и я не сопротивлялась, поскольку поцелуи опасности не представляли. И были почти столь же хороши, как и то, чего я на самом деле желала. Того, ради чего он пришел.
Когда мои руки легли ему на грудь, а его — зарылись мне в волосы, когда мы оба уже тяжело дышали и томились по двум разным родам наслаждения, его губы оторвались от моих. Они скользнули по моему подбородку к уху, и его теплое дыхание щекотало меня, заставляя трепетать.
— Я хочу тебе кое-что сыграть, — прошептал он, и я содрогнулась всем телом.
— Сейчас?
— Сейчас. Пожалуйста.
Я могла лишь кивнуть. Одна песня не причинит вреда. Зато если мы не отодвинемся друг от друга хотя бы на такое расстояние, чтобы между нами поместилась гитара, я рискую сделать ошибку совершенно иного рода.
За руку я провела его по коридору и лишь на миг замешкалась на пороге спальни. Потом я села на кровать, а он устроился на стуле и, еще толком не сев, уже скользнул пальцами по струнам.
— Это новая песня, — сообщил он. — Пока я пытался найти тебя, эта мелодия звучала у меня в голове, и я не сразу понял, что это такое.
— И что это? — Я едва могла дышать.
— Это твоя песня, Мэллори. — Он улыбнулся, и мое сердце заколотилось так сильно, что это причиняло боль. — Хотя я все еще работаю над текстом.
Я была права. Мы предназначены друг для друга и должны творить вместе.
Эта песня отличалась от той, что он играл прошлой ночью, — была не такой безнадежной, но столь же страстной, прекрасной, свежей и пленительной. Неужели такой он видит меня?
Мелодия звенела чисто, и я почти ощущала, как голос Эвана обволакивает меня, резонирует со мной, наполняет драгоценным теплом.
А потом он ощутил, что песня изменилась, стала развиваться. Я не отрывала взгляда от его лица и сразу заметила это. Сперва замелькали отдельные ноты, то здесь, то там. Эта продлилась дольше, та быстро осеклась для большей выразительности и глубины. Затем появились другие аккорды, придающие печальную нотку очаровательно простому припеву. Следом пришли новые слова.
Сперва он невольно округлил глаза от удивления, пробуя на вкус изменившийся текст. Затем он улыбнулся, зажмурился и продолжил петь, откинувшись на спинку стула. Ноты плыли между нами, искушая меня и дразня. Но я с усилием держала глаза открытыми. Если я их закрою, я потеряюсь в музыке и потеряю нас обоих. Так что я смотрела на него и сдерживалась, позволяя лишь по капле сочиться потоку, в который охотно погрузилась бы с головой.
Он не был к этому готов. И я не была.
Когда та, первая песня закончилась, он отложил гитару и схватил с моего письменного стола чистый блокнот и ручку из стаканчика. Пять бесконечных минут он торопливо писал, и мое сердце билось в том же ритме, с которым его ручка чиркала по бумаге. Когда он наконец-то вновь взялся за инструмент, его глаза светились ярко и страстно, но он обливался потом, несмотря на включенный кондиционер.
«Уже хватит», — напомнила моя голова, но сердце продолжало спорить.
Этого нам не хватит никогда. Эван мог бы петь мне следующие десять лет, но я бы так и не насытилась.
Как и он. Больше никогда мы не почувствуем удовлетворенности, нам всегда будет хотеться большего.
— Ты не голоден? — Пища подкрепит его силы и отвлечет нас обоих. — Я могу приготовить бутерброды, — предложила я, а чудесное тепло внутри меня делалось меньше с каждым словом.
Через силу, одолевая сопротивление собственных ног, я было двинулась к двери, но пальцы Эвана сомкнулись на моем запястье. Он улыбался, а его взгляд пронизывал меня насквозь.
— Мне уже много месяцев не было так хорошо, Мэллори. Словно у меня есть что-то, что я могу отдать. Что-то, что я могу сказать. Позволь мне играть для тебя. Пожалуйста.
И что я могла на это ответить? Он хотел играть. А я хотела ему позволить.
— Еще одну, — сказала я и молча поклялась в том же самом.
«Еще одну, и мы прекратим».
Мы будем есть или смотреть телевизор, или я найду какой-нибудь еще способ занять его, даже если придется одну жажду вытеснить другой.
Следующая песня была болью, открытой и неукротимой. Его кровь пропитывала ноты, и я почти видела шрамы. Кем бы ни была та девушка, она причинила ему боль, и мне хотелось убить ее. Вытащить наружу то, что она могла предложить миру — чем бы оно ни являлось, и выпить ее досуха. Сломать ее за то, что она ранила его.
Собственная реакция испугала меня. Когда успела возникнуть эта связь между нами и как я это допустила?
После этой песни он не стал ничего записывать. Может, не хотел помнить или знал, что не сумеет забыть. В любом случае он принялся за следующую прежде, чем я успела встать, и я не смогла удержаться. Эту песню породило раскаяние. Его величайшее сожаление обнажилось, и мне почти стыдно было оказаться свидетельницей этого. Я плакала вместе с ним, а затем, когда его голос надломился, поцелуями стирала его слезы, прежде чем они упадут на струны и на трепещущее дерево.
Утешительные поцелуи переросли в нечто большее, более глубокое, но каким-то образом его влечение ко мне превратилось в желание с помощью новой песни показать, насколько он меня желает. Я пыталась спорить, хотя сама стремилась к тому же, но пальцы Эвана тронули струны, еще пока мы целовались. А когда я притянула его к себе и отняла гитару, он запел без нее. Мы оказались у стены, и тихий хрипловатый голос певца скользил по мне, как и жадные руки. Мне хотелось, чтобы то и другое продолжалось вечно. Я не знала, как нас остановить. Я потерялась в звуке и ощущении его, и плотская составляющая мешала мне противиться музыкальной.
Когда он вынырнул глотнуть воздуха, то схватил гитару и утянул меня за собой на пол. Он уселся передо мной, вжимаясь спиной в мою грудь, чтобы оказаться ближе, и искушение безжалостно вцепилось в меня. Моя воля дрогнула. Я покосилась на будильник и облегченно выдохнула. Два сорок пять. Энди скоро приедет. Я могу ненадолго расслабиться. Насладиться еще одной песней, пока ее нет.
Эван пел о разорванных отношениях. О некой девушке, которая понимала его и любила, но возмущалась его потребностями. Я сказала себе, что на этот раз буду просто слушать. Оставаться вовне. Но звуки кружились у меня в голове, пока не оказалось, что я уже не могу сосредоточиться на чем-то другом. Я увязла в словах, потерялась в чувствах и начала понемногу вкладываться в них, даже не понимая, что делаю. А потом я уже не вспоминала о часах.
Следующим был гнев. Ноты казались яркими алыми потеками на изнанке моих век. Горькая мелодия ранила мое сердце. Но на ее середине что-то на задворках сознания принялось изводить меня. Нечто казалось не вполне правильным. Нужно было…
Я встала и выбежала в коридор. Холодная тишина упала на меня, словно темный занавес, и, когда я рухнула на колени перед шкафчиком, в проеме встал Эван. Одной рукой он придерживался за дверной косяк и был очень бледен, но я сказала себе, что это из-за тусклого освещения. Он в порядке, иначе не смог бы так чудесно играть.
Вещь, которую я искала, хранилась в глубине шкафа, бережно установленная на специальной подставке. Я выпрямилась и предложила ее ему, словно жертву для алтаря. Она нужна была, чтобы правильно исполнить эту песню. И конечно же, одна последняя песня никому не повредит.
