По ту сторону безмолвия - Кэрролл Джонатан (мир книг TXT) 📗

Когда мы приехали в «Массу и власть», ресторан ломился от красоток. За эти годы он превратился в одно из любимых мест Лос-Анджелесской тусовки. О нем печатали статьи в модных журналах, стоянку неизменно заполняли роскошные машины немецкого, английского и итальянского производства с номерными знаками вроде «Парень из ЛА», и заказать столик человеку безвестному стало сложно. Ибрагим и Гас все еще жили вместе, несмотря на бесконечные перебранки, и все же теперь они нравились мне меньше: успех их изменил. С одной стороны, они слишком старались быть «на высоте», с другой — оба стали законченными подхалимами. Это проявлялось в обращении с клиентами, степень известности которых с каждым годом возрастала. Для знаменитостей столик всегда был наготове. Прочим могли дозволить сесть в дальнем конце, возле кухни. Эту ничейную полосу Гас называл «Столовым адом». Мало что осталось от первоначального тепла и веселого неистовства, фирменного знака «Массы и власти» в те времена, когда я впервые туда попал. Несколько лет назад эти новые веяния вызвали дворцовый переворот. Сестры Бэнд и Мабдин Кессак уволились, потому что им не нравилось то, какими высокомерными и неискренними стали хозяева. Ответным шагом Ибрагима, встревожившим Лили, поскольку он уничтожал большую часть того, что оставалось от изначальной атмосферы ресторана, стала замена женщин на чету геев по имени Эйс и Берндт — воображал и снобов, но работников умелых.

— Привет, ребята. Где Линкольн? — В руках Лили держала охапку меню, волосы, гораздо длиннее, чем раньше, торчали в беспорядке. Мы поцеловались, потом она наклонилась и обменялась горячим поцелуем с Грир.

— Он с друзьями. Может, появится попозже. Лили посмотрела на меня многозначительным взглядом, я кивнул. Она сделала гримасу и вздохнула.

— Когда-то ему так нравилось сюда приходить, помнишь? Было весело. Помнишь, как Мабдин тогда делал для Линкольна особую пиццу?

— А его день рождения со змеями?

— Золотые деньки в «Массе и власти». Как бы мне хотелось, чтобы все осталось как прежде. Хотите есть?

Подошел один из официантов и, еле-еле кивнув нам головой, настойчивым шепотом заговорил с Лили.

— Просто скажи ей, что в меню этого нет, Берндт. Не понимаю, в чем проблема.

Оскорбленный официант поглядел на Лили так, словно она спросила, не он ли испортил воздух.

— Я-то ей сказал, но она требует, чтобы мы ей его приготовили, потому что раньше его, мол, здесь подавали.

— Очень жаль. Пусть ест то, что указано в меню, как и все остальные.

— Гас может расстроиться, если узнает, что вы отказали. Он обожает ее шоу.

— Об этом побеспокоюсь я. Пожалуйста, делай, как я сказала.

Парень гаденько улыбнулся и исчез. Лили поскребла подбородок.

— Я по десять раз на дню с тоской вспоминаю Салливэн и Альберту. Раньше тут было намного веселее. Раньше мы бы приготовили этой актрисе то, что она хочет, потому что были бы в восторге оттого, что она сюда пришла. Теперь не так.

— Мам, мы будем есть?

— Да, любимая. Давай поищем столик. — Ведя нас по переполненному залу, Лили обернулась и спросила: — Так где же его величество?

— Последний раз, когда я его видел, шаркал в неизвестном направлении вместе с Микки и Минни. Мы столкнулись в дверях, и я ему сказал: «Перестань валять дурака».

— Уверена, ему жутко понравилось. Вот, давайте сядем здесь. Ты что, поставил его в неловкое положение перед его друзьями? Ты же знаешь, он этого не выносит.

— Он почти ничего не выносит. В том-то и проблема.

— Иногда он не выносит тебя, папочка.

— Знаю, но такое случается, когда двое бодаются, как мы с ним. Я знаю, что мы очень по-разному смотрим на вещи.

— Что ты ему сказал, что он так завелся?

— Попросил прийти домой к семи, — тогда мы вместе поужинаем. Он сказал, что не голоден, я сказал: «Будь дома». Вот и вся дискуссия. Похоже, он не выполнил мою просьбу.

— Мам, на Линкольне футболка с «траханьем».

— Спасибо, что сказала, Грир, но ты знаешь, что сказала только затем, чтобы произнести это слово. Не думай, что можешь меня обмануть.

— Лил, у меня появился замысел нового комикса. Я хотел бы уйти сразу после ужина, вернуться домой и поработать. Ведь у тебя сегодня смена кончается рано? Может, ты привезешь домой Мисс Маффет?

—Конечно. Сначала надо будет заехать в супермаркет, но ничего, если мы ляжем спать чуть позже обычного?

Грир покачала головой, одно за другим зачитывая вслух названия блюд в меню.

— Ты сегодня замечательно выглядишь. Длинные волосы тебе очень идут.

— Ой, Макс, правда? Спасибо. Думаю, сегодня я как столетняя старуха.

— Нет, ты чудо. Ты из тех, кто с возрастом только хорошеет. Мне очень повезло с тобой, ты знаешь?

Мы часто делали друг другу комплименты. Я не знал более счастливой пары. Ни то, что Лили похитила Линкольна, ни то, каким он стал, не могло разрушить нашу любовь — с годами мы любили друг друга все больше и больше.

— Спасибо. Мило с твоей стороны.

— Правда, я не льщу. Так что мы будем есть?

Несмотря на приятный семейный ужин с оживленной беседой, жестикуляцией и смехом, мы с Лили, то и дело, украдкой оглядывали зал — вдруг пришел наш мальчик. Иногда наши взгляды встречались, и один из нас поднимал бровь, словно говоря: «Что делать? Малыш не придет».

Но он нас удивил.

— Макс, я сегодня хотел кому-то сказать, сколько газет печатают «Скрепку», но точно не мог вспомнить. Что-то около трехсот?

— Да, чуть больше, но вроде того.

— Привет, мам.

— Линкольн! Привет! Давай садись.

— Привет, Линкольн. Хочешь сесть рядом со мной?

— Привет, Гр-р-ри-и-ир. Не-а, я хочу сесть рядом с папой. Прямо посередке старой доброй семейки.

Он с шумом отодвинул стул справа от меня. Садясь, хлопнул меня по плечу.

— Как дела, Макс? Как дела у нашего старого кормильца?

— Хочешь есть?

— Я уже говорил, что не голоден. Пришел просто, чтоб повидать вас, ребята. — Отбивая ритм на столе, Линкольн запел песню о «воспитании де-ту-шек». Мы смотрели и ждали, что он замолчит, но он запел громче. Люди за другими столиками стали оборачиваться. Он пел и пел, а мы вернулись к своему десерту.

Грир сказала, что ей нужно в туалет, и Лили пошла с ней.

Линкольн улыбнулся мне.

— Эй, Макс, какая разница между холодильником и гомиком? — сказал он слишком громко — пусть за соседними столиками услышат.

— Полагаю, ты лучше меня знаешь.

— Холодильник не пердит, когда ты вытаскиваешь из него сосиску.

Женщина за соседним столиком покачала головой и сказала:

— Боже, как вульгарно!

Я наклонился и положил руку Линкольну на предплечье:

— Линкольн, прекрати. Что ты хочешь этим доказать? Ты же знаешь, что нельзя отпускать такие шутки, особенно здесь. Это оскорбительно и совершенно неуместно.

Вместо ответа он запустил большой палец в персиковое мороженое Грир. Сунул в рот и стал сосать. Этот несчастный мальчишка сосет палец — дикость какая-то… Он закрыл глаза, изображая преувеличенный восторг. Я вдруг понял, что впервые за все годы, что мы прожили вместе, вижу, как он невинно, по-детски, с упоением обсасывает палец.

— Линкольн! Что ты делаешь? Что с тобой? Почему ты теперь всякий раз, как приходишь, устраиваешь скандал?

К нам, кипя, прошагал Ибрагим. Он был добродушен и терпелив, но мальчик его допек. За последние два года наш сын устроил тут несколько сцен и чуть ли не драк. Бессердечные замечания, громкие похабные шутки вроде сегодняшней, гадости, которые он нам выкрикивал, — как он презирает ресторан и все, что с ним связано. Мы давно перестали брать Линкольна с собой, но он много раз увязывался за нами, и тогда вечер обычно заканчивался скандалом. Никто из нас не понимал почему, если не считать его крайне агрессивной гомофобии. Я хотел, чтобы он пошел с нами сегодня вечером только для того, чтобы без помех поискать в пустом доме его пистолет.

— Все. С меня довольно. Ты не имеешь права так с нами обращаться, Линкольн, ты калечишь всех, кто тебя любит. Ты нас просто уродуешь. Любовь заходит очень далеко, мистер, но она — не вселенная. Есть предел, дальше которого она не простирается, и тогда наступает конец.