Спящий в песках - Холланд Том (первая книга .TXT) 📗
Так и получилось, что Гарун и его возлюбленная Лейла зажили в радости и довольстве, а спустя девять месяцев родилась их дочь, Гайде. Аль-Вакилю, уже совсем было утратившему надежду когда-либо стать отцом, дочурка даровала счастье, подобное тому, какое может испытать странник, заплутавший в пустыне и уже видевший, как над его головой собираются стервятники, заметив на горизонте цветущий оазис Истинно сказано: наивысшее блаженство есть блаженство нежданное.
Миновало несколько лет. Гайде росла, неизменно радуя счастливого отца своей прелестью, и Гарун верил, что счастье его будет длиться вечно, ибо восхищение очаровательной дочерью лишь укрепляло его любовь к красавице жене. Тем паче что, всегда свежая, как роза, Лейла в отличие от цветка оставалась неподвластной разрушительной силе времени. Разумеется, неувядающая красота жены восхищала его, однако, поскольку сие противоречило естественному ходу вещей, аль-Вакиль не мог не поинтересоваться причиной сего загадочного явления. В первый раз Лейла лишь улыбнулась, покачала головой и указала глазами на звезды – острова в безбрежном океане времени. Так и не получив вразумительного ответа, Гарун не переставал размышлять над загадкой, но когда попытался проявить настойчивость и добиться-таки объяснений, жена вдруг погрустнела и с того дня начала от него отдаляться.
Взгляд Лейлы делался все холоднее, и порою, играя с малышкой, аль-Вакиль замечал, что супруга взирает на них как-то отстраненно и в ее полуприкрытых глазах не видно былого блеска. Иногда она исчезала, и Гарун нередко в конце концов находил ее на балконе, где она часами сидела, устремив взгляд в ночь, – совсем как в тот первый год, который она провела в его доме, не проронив ни слова.
И вот как-то раз, когда Лейла отсутствовала уже пару дней, аль-Вакиля призвали в дом соседа, где занедужил слуга. Гарун этому не удивился, ибо стояло лето, Каир задыхался от духоты и вони, жгучие ветры, доводя до бешенства собак, гоняли по улицам песок, а высохшая грязь превращалась в ядовитую пыль. Врачеватель понимал, что в огромном, густонаселенном городе жара способствует быстрому распространению всякого рода инфекций. Но едва он приблизился к постели больного, как стало ясно: причиной горячки стала не зараза, а тот недуг, сталкиваться с которым уже доводилось.
Опустившись на колени рядом с кроватью, он откинул простыню и при виде багровевшей на груди хворого слуги царапины тяжело вздохнул, ибо самые худшие его опасения подтвердились.
Гарун приложил все силы, чтобы облегчить страдания несчастного, однако никаким эффективным в данном случае лекарством или противоядием он не располагал. Задерживаться в доме соседа не было смысла, и лекарь отправился восвояси. Лейла уже вернулась – он застал ее баюкавшей Гайде.
– Скажи мне, – обратился к жене врачеватель, – в чем секрет того снадобья, которое исцелило христианского купца и еврейского юношу?
В ответ она лишь пожала плечами:
– О каком снадобье речь? Я не понимаю.
– Ты прекрасно все понимаешь, – резко возразил аль-Вакиль, чувствуя, как вскипает внутри раздражение.
Видимо, Лейла поняла его состояние, ибо, сняв дочурку с коленей, подошла к мужу, обняла и тесно прижалась к нему всем телом.
– Вспомни о своей клятве, дорогой, – прошептала она. – Разве ты уже не любишь меня больше всего на свете?
Ее объятия и последовавший за ними жаркий поцелуй мигом рассеяли все сомнения и тревоги аль-Вакиля, и, страстно припав к нежным, соблазнительным губам, он в который уже раз подумал, что нет и не будет в его жизни счастья большего, чем ее любовь.
– Люблю! – приглушенным голосом воскликнул Гарун. – Больше жизни! Больше райского блаженства!
Но на следующий день, зайдя проведать больного, он с удивлением и испугом обнаружил на его груди второй кровоточащий шрам.
Целитель попытался облегчить страдания несчастного и утешить его, однако преуспел в этом мало. В душевном смятении он вернулся домой, где его жена, как и вчера, лелеяла на коленях дочурку.
– Где ты была прошлой ночью? – спросил он.
– Тебе нужно об этом напоминать, дорогой? – промолвила она с улыбкой.
– Нет, я помню. Но потом я заснул так крепко и непробудно, словно был одурманен мандрагорой. А где в это время была ты? Спала рядом со мной, жена моя, или витала невесть где, на ядовитых ночных ветрах?
Он снова почувствовал, как закипает в нем гнев, но Лейла и в этот раз успокоила его одной-единственной улыбкой, заключила в объятия, поцеловала его и прошептала в самое ухо:
– Разве ты уже не любишь меня больше всего на свете?
И снова Гарун позабыл обо всем, кроме ее сладких губ.
Но на следующий день Гаруна вновь позвали к соседу. Больной слуга умер, но смерть его была чудовищно страшна: труп его валялся на полу и представлял собой едва ли не скелет, ибо плоть на костях практически отсутствовала. Ужаснувшись увиденному, Гарун вознес молитву Аллаху и, поспешив прочь из соседского дома, вернулся к жене.
Как и в предыдущие два дня она держала на коленях дочку, на этот раз спящую, и картина сия так тронула его сердце, что зародившиеся было подозрения стремительно улетучились.
Однако он не поддался чарам, а, крепко сжав кулаки, подошел к Лейле, сел рядом с ней и, глядя в прекрасное лицо и бездонные, обрамленные шелковистыми ресницами глаза, спросил:
– Кто ты? Какова твоя природа?
– Что за вопрос, любимый? – промолвила она с улыбкой. – Я твоя жена.
Гарун покачал головой.
– Не лги мне. Ты сказала, что явилась из звездных пределов, и я... – Он пожал плечами. – Я поверил тебе, ибо в жизни мне доводилось видеть много странного и чудесного. Но больше я тебе не верю.
– Что ж. – Она слабо улыбнулась. – Тогда скажи сам, кто я, по-твоему, такая?
Гаруна пробрала дрожь, ибо в душе он страшился того, что хотел сказать.
– Боюсь, – тихо заговорил он, – что ты принадлежишь к числу тех джиннов, которые не пожелали склониться перед Аллахом и были за то низвергнуты с небес. И если это так... – Он бросил взгляд на свою дочь и нежно погладил ее по щеке. – Мне страшно подумать, каковы могут быть твои цели.
– Нет у меня никакой цели, кроме как отвечать любовью на твою любовь, – прошептала в ответ Лейла.
Они молча смотрели друг на друга. Потом Гарун обхватил голову руками и застонал.
– Как я могу поверить тебе? – прошептал он. – Лейла, любимая, а ведь я так хочу тебе верить!
Ее рубиновая улыбка погасла.
– Позволь мне сделать тебе подарок.
С этими словами Лейла сняла с пальца золотое кольцо, поцеловала его и передала мужу.
Гарун воззрился на него в недоумении. Кольцо было необычное: его украшало изображение солнечного диска, под которым виднелись очертания двух коленопреклоненных фигур.
– Что это? – спросил он.
– Оно волшебное, о возлюбленный. Тот, кто носит его, всегда будет находиться под защитой моей любви.
Лейла потянулась, чтобы обнять его. Гарун чуть отпрянул и попытался уклониться, но, вдохнув волшебный аромат ее дыхания, со стоном потянулся к вожделенным губам.
И вновь, едва завершился их долгий поцелуй, Лейла шепотом задала аль-Вакилю все тот же вопрос:
– Разве ты уже не любишь меня больше всего на свете?
– Люблю! Больше самой жизни, – пробормотал Гарун и, внимательно рассмотрев кольцо, надел его на палец. – Да смилуется надо мной Аллах, воистину больше самой жизни.
С тех пор, когда люди, обращавшиеся к аль-Вакилю за помощью, в числе симптомов поразившего их близких недуга упоминали о царапине поперек груди, Гарун заявлял, что не в силах излечить больного. Весть о том, что даже столь прославленный целитель не знает, как справиться с таинственной болезнью, быстро распространилась по городу. Люди были в панике. Слухи, словно мусор на ветру, кружили по всему Каиру: поговаривали, будто странная хворь на самом деле не что иное, как метка – след прикосновения ужасных, высасывающих жизнь джиннов, прилетающих на крыльях ветров. Некоторые заявляли, что видели, как над постелями тех, кого потом поразила хворь, на миг появлялась окутанная вуалью фигура. Черты лица ее никто разглядеть не мог – очевидцы сходились лишь в одном: из-под вуали сверкали несказанно прекрасные, глубокие, как море, но напоенные смертельным ядом глаза. Жена одного недавно скончавшегося еврея рассказывала, что в ночь, когда ее мужа поразил недуг, она заметила склонившуюся над его ложем темную фигуру и уверяла, что к нему явилась сама Лилит. Скоро эта весть распространилась далеко за пределы еврейского квартала, и в Каире не осталось ни одного дома, где не страшились бы наступления ночи.
