История Лизи - Кинг Стивен (читать книги полностью .TXT) 📗
11
Если быть честной с собой, подумала она в начале короткой поездки домой, нужно признать, что возвращение этих давних воспоминаний (в том смысле, что они возвратились снова, возвратились сейчас) напугало её гораздо сильнее, чем то, что случилось – или не случилось – в кровати Аманды перед рассветом. Вот это она как раз могла отмести (ну… почти), счесть проделкой озабоченного сознания на пороге пробуждения. Но она уже долгое время не думала о Герде Аллене Коуле, а если бы кто спросил, как звали отца Скотта и где он работал, ответила бы, что не помнит этого.
– «Ю.С. Гипсам», – сказала она. – Только Спарки называл её «Ю.С. Гиппам», – а потом почти что прорычала, тихо и яростно: – А теперь прекрати. Этого достаточно. Остановись.
Но могла ли она? Это вопрос. Важный вопрос, потому что её муж не был единственным человеком, который поглубже запрятывал некие болезненные и пугающие воспоминания. Она разделила ментальным занавесом «ЛИЗИ ТЕПЕРЬ» и «ЛИЗИ! РАННИЕ ГОДЫ» и всегда думала, что занавес этот крепкий и прочный, но сегодня у неё возникли сомнения. Конечно же, в нём были дыры, заглянув в которые, она рисковала увидеть нечто такое, в пурпурной дымке, чего видеть совсем не хотелось. Лучше на это не смотреть, точно так же, как лучше не смотреть на себя в зеркало после наступления темноты, если только в комнате не горят все лампы, или не есть (ночная еда) апельсин или клубнику после захода солнца. Некоторые воспоминания нормальны, но другие опасны. Так что оптимальный вариант – жить в настоящем. Потому что если ты ухватишься не за то воспоминание, то можешь…
– Можешь – что? – спросила себя Лизи злобным, дрогнувшим голосом, а потом без запинки ответила: – Я не хочу этого знать.
Из заходящего солнца на встречной полосе появился «ПТ Круизер», и водитель помахал ей рукой. Она ответила тем же, хотя не могла вспомнить ни одного знакомого с «ПТ Круизером». Это не имело значения. Здесь, в глубинке, ты всегда отвечаешь на приветствие, таковы правила хорошего тона. Да и потом, сделала она это автоматически, думая совсем о другом. Не могла она позволить себе отказаться от всех воспоминаний только потому, что (Скотт в кресле-качалке, лицо – огромные глаза, а снаружи завывает ветер, жуткий ветер, рвущий всё на своём пути, долетевший из Йеллоунайфа) на некоторые не могла смотреть. И не все они терялись в пурпуре; некоторые, упрятанные в собственную ментальную книгозмею, были очень даже доступны. Эти булы, к примеру. Скотт однажды выдал ей полную информацию по булам, не так ли?
– Да, – согласилась она и отвернула козырёк, чтобы лучи опускающегося солнца не били в глаза. – В Нью-Гэмпшире. За месяц до нашей свадьбы. Но я не помню точно, где именно.
Отель назывался «Оленьи рога».
Ладно, хорошо, большое дело. «Оленьи рога». И Скотт говорил, что это их ранний медовый месяц или что-то в этом роде…
Предсвадебный медовый месяц. Он называет это «их предсвадебный медовый месяц». Говорит: «Давай, любимая, собирай вещи и вперёд».
– А когда любимая спросила, куда они едут… – бормочет она.
А когда Лизи спрашивает, куда они едут, он отвечает: «Мы узнаем, когда попадём туда». И они узнали. К тому времени небо белеет, по радио обещают снег, и это невероятно, потому что листва ещё на деревьях и только начинает менять цвет с…
Они приехали туда, чтобы отпраздновать подписание договора на выпуск в формате «покетбук» «Голодных дьяволов», романа-«ужастика», который первым из произведений Скотта Лэндона попал в список бестселлеров и озолотил их. Как выяснилось, они были единственными гостями. И действительно, их приезд ознаменовался столь необычным для ранней осени снегопадом. В субботу они надели снегоступы, проложили первую цепочку следов в лес и сели под (конфетным деревом) деревом, особым деревом, он закурил и сказал, что должен сообщить ей кое-что очень важное, и если потом она передумает выходить за него замуж, он огорчится… чёрт, у него разобьётся долбаное сердце, но…
Лизи резко свернула на обочину шоссе 17, подняв облако пыли, и остановилась. Дневного света ещё хватало, но он менялся – медленно, но верно переходил в тот удивительный июньский вечерний свет, свойственный только Новой Англии, который большинство взрослых, родившихся к северу от Массачусетса, прекрасно помнят по своему детству.
Я не хочу возвращаться к «Оленьим рогам» и тому уик-энду. Ни к снегу, который казался волшебным, ни к конфетному дереву, под которым мы съели сандвичи и выпили вино, ни к кровати, которую мы делили в ту ночь, ни к историям, которые он тогда рассказал, – скамьи, булы, чокнутые отцы. Я боюсь, как бы мои воспоминания не привели меня к тому, чего я не решаюсь увидеть вновь. Пожалуйста, не надо больше.
До Лизи вдруг дошло, что она повторяет вслух снова и снова: «Не надо больше. Не надо больше. Не надо больше».
Но она охотилась на була и, возможно, опоздала с тем, чтобы просить: «Не надо больше». Согласно существу, которое этим утром оказалось с ней в одной постели, она уже нашла первые три станции. Ещё несколько, и она сможет потребовать приз. Иногда это шоколадный батончик! Иногда напиток – «кока» или «Ар-си»! Всегда карточка со словами: «БУЛ! Конец!»
«Я оставил тебе бул», – сказало существо в ночной рубашке Аманды… и теперь, когда солнце скатывалось к горизонту, ей вновь с трудом верилось, что в кровати рядом с ней лежала Аманда. Или только Аманда.
Кровь-бул идёт к тебе.
– Но сначала хороший бул, – пробормотала Лизи. – Ещё несколько станций, и я получу мой приз. Напиток. Мне, пожалуйста, двойную порцию виски. – Она рассмеялась, со стороны смех мог показаться безумным. – Но если станции уходят за пурпур, каким образом бул может оказаться хорошим? Я не хочу идти за пурпур.
Её воспоминания – станции була? Если да, то она могла насчитать три очень ярких за последние двадцать четыре часа: схватка с безумцем, коленопреклонение у Скотта, лежащего на раскалённом асфальте, лицезрение его, выходящего из темноты с окровавленной рукой, которую он протягивал ей, как подарок…
Это бул, Лизи! Не просто бул, а кровь-бул! Лёжа на асфальте, он сказал ей, что его длинный мальчик (тварь с бесконечным пегим боком) очень близко. «Я её не вижу, но слышу, как она закусывает».
– Я больше не хочу думать об этом! – услышала она свой крик, только голос её доносился издалека, с другого берега огромного залива, и внезапно реальный мир стал тонким, как корочка льда. Или превратился в зеркало, в которое она не решалась смотреть дольше чем секунду-другую. Я могу так её позвать. Она придёт. Сидя за рулём «BMW», Лизи подумала о том, как её муж просил лёд, как лёд появился (практически чудом), и закрыла лицо руками. Импровизация была коньком Скотта, не Лизи но, когда доктор Олбернесс спросил о медсестре в Нашвилле, Лизи прыгнула выше головы, сочинив байку о том, как Скотт задержал дыхание и открыл глаза (другими словами, прикинулся мёртвым), и Олбернесс смеялся так, будто никогда не слышал ничего более забавного. Смех этот не заставил Лизи завидовать тем, кто работал под его началом, но по крайней мере в результате она уехала из «Гринлауна» и очутилась здесь, на обочине сельского шоссе, с воспоминаниями, которые носились вокруг, лая, как голодные собаки, и рвали пурпурный занавес… ненавистный и столь дорогой ей пурпурный занавес.
– Я заблудилась. – Она опустила руки. Жалко рассмеялась. – Заблудилась в густом долбаном лесу.
Нет, я думаю, самый густой, самый тёмный лес ещё впереди… там, где стволы деревьев толстые, их запах сладкий и прошлое ещё настоящее. Всегда настоящее. Помнишь, как ты последовала за ним в тот день? Как последовала за ним в лес по непривычному октябрьскому снегу?
Разумеется, она помнила. Он шёл первым, а она старалась идти по следам своего сложного, многогранного молодого человека. И это так похоже на происходящее сейчас, не так ли? Только если она собирается продолжать в том же духе, сначала ей нужно кое-что ещё. Ещё один «кусок» воспоминаний.
