Дети, которые хотят умереть (СИ) - Гаd Григорий (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
Марина Ягодка дернула плечом и застыла. Чушкин глядел на наложницу, поджав губы. Руки его резко и коротко потерли пухлый живот.
— Сенсей, — вдруг сказала Марина Ягодка, — его шишка просто ужасно огромная.
— Я… услышал, Ягодка-кун, — пробормотал учитель.
— Да, сенсей, — сказала Марина Ягодка. Затем она сказала:
— Когда она входит в лоно, так дерет изнутри, будто древесный ствол заколачивают в тебя, сенсей.
— Ягодка-кун, садись на место! — велел учитель.
Марина покорно села. Чушкин мелкими шажками прошел вдоль ряда парт у окон.
— Султанов-кун, — сказал учитель, — прочитай свою Песню смерти.
Серали поклонился, судорожно дернулось его раненое плечо, пухлое от компрессов и бинтов под кимоно. Одновременно смуглое лицо разрезали морщины, нечеткие и широкие, как складки на кожуре запеченного яблока, мякоть в котором переварилась и растаяла. Серали сказал без выражения:
Песнь смерти? Зачем?
Без света нет тени…
Чушкин покивал.
— Доработай, — велел учитель, — Султанов-кун, ты не солнцеликий. Используй сравнение проще, чем вездесущий свет. Может, светлячок или тусклая лампа? Или разводы на мутном пыльном зеркале? Садись, Султанов-кун.
Серали не двинулся.
— Сенсей, я не сравниваю, — сказал ученик, который разбудил Пичука-сан, который мог бы стать новым оябуном в клане чистоплюев. — Я и есть свет Истины. Все вокруг ложь. Вы, сенсей, ложь. — Ученик сузил глаза. — Когда меня наконец разбудят от иллюзий, тени рассеются. Я — карательный луч смерти, я пронзаю лживых, слабых, бздливых — всех, кому нет места в моем сне. Ибо сильный рассудок подчиняет воображение.
8 «Б» смотрел на учителя. Чушкин снова закрыл ладонями торчавший пухлый живот — там, где за пупком сидел его незащищенный ребрами ученый Дух. Слегка ковырнуть кончиком меча натянутую на пузыре кожу — и Дух сенсея выльется наружу вместе с красной струей.
Второй раз за урок ученики попирали второй постулат Долга послушания учителям — беспрекословно подчиняться учителю. Иначе Ягодка и Султанов нарушили бы более важный Долг чести перед именем, оклеветали бы себя, приняв не свою Песню смерти. Даже учителя не должны сметь оскорбить самурая. А то рискнут перевернуть на себя чашу безумия, что сами наполняли столько лет.
Поэтому Чушкин только сказал:
— Садись, Султанов-кун.
Следующим выступил Исайкин-кун, то есть Лис. Узколицый ученик прочитал с улыбкой:
Горная река
В бездну летит,
Рев ее громче.
8 «Б» смотрел на учителя. Но Чушкин только возвел глаза к потолку и велел Лису сесть.
Настала очередь Андрея. Грозный Железногрудый, убийца оябунов, по слухам, не человек, а красный мононокэ, неожиданно мягко пропел:
Лепестки дрожат —
наконец тепло!
Засверкал румянец плодов
Сквозь ветви сакуры.
— Нет-нет-нет, — очень тихо заговорил Чушкин, — почему ты говоришь это? Ты не должен так говорить. Тьма, бездны, сон, гибель, может шишка, как у Ягодки, но не тепло, не плоды сакуры…
Учителя слышал только Андрей.
— Вы правы, — сказал новый ученик, — я ни слова не упомянул о том, как уйду в вечность. Лишь как хочу жить.
Ноги Чушкина задрожали, сенсей схватился рукой за парту Сингенина. Ладонь учителя коснулась свежих царапин от ногтей на пластиковой столешнице — следов очередного ночного ритуала кровожадных учеников. Резкие края царапин впились в подушечки пальцев учителя, придали ему сил. Чушкину стало плевать на стих Сингенина, на лживые слова этого чудовища.
— Разве так? — спросил учитель. — Разве за любовь к лепесткам тебя зовут Железногрудым-сан? А ты не забыл свой первый урок здесь? Того рыжего ученика, что ты полоснул мечом?
Чушкин указал Андрею на борозду на пластике, погладил глубокий разрез в столе.
— Не ты ли игрался здесь прошлой ночью? — спросил учитель. — А может, под румяными плодами ты разумел жизни учеников? Вот какие ягоды влечет тебя сорвать побольше?
— Нет, Чушкин-сенсей, — сказал Андрей, — я только хочу узреть красоту настоящей сакуры.
— Чушкин-сенсей, — подняла руку Марина Ягодка, — прошу, скажите, а что такое сакура?
— Сорняк, Ягодка-кун, — буркнул учитель литературы, — мелкий и вонючий сорняк.
Чушкин тяжело прошагал к учительскому столу и упал в кресло.
— Сингенин-кун, к следующему уроку сочини Песню смерти, — велел учитель литературы. — Я хочу, чтобы ты рассказал на уроке, как умрешь.
Андрей неглубоко поклонился и сказал:
— Чушкин-сенсей, а вы думали, как умрете сами?
Учитель резко закрыл лицо руками, через миг опомнился и с усилием убрал заслон рук между своим лицом и 8 «Б», классом этих опасных хищников.
— Представляли вы себе, как умрете? — спрашивал Сингенин. — Могли бы вы нам прочитать свою Песню смерти?
Учитель положил руки на стол. На идеально гладкое покрытие — на первый взгляд. Когда учительский стол портили, уборщики все ремонтировали. Полировали мелкие царапины и потертости. Наносили грунтовку на широкие вмятины и глубокие укусы, а затем заполняли специальной пастой под цвет стола. В глубине серого пластика под пухлыми ладонями учителя скрывались паутины борозд, сотни кратеров от ударов, пересекались острые воронкообразные дыры. Внутри учительского стола таилась летопись агонии.
— Не сегодня, — ответил Чушкин. — Амурова-кун, ты следующая.
Поклонившись, Рита прочитала без выражения:
Отцвести достойно,
Без гниения.
И почивший примет.
Чушкин посмотрел на гладкий стол под руками и сказал:
— Сингенин-кун, жду от тебя подобный стих к следующему уроку литературы.
3
В кабинете Круга жизни ученики 8 «Б» снимали с оби мечи и прислоняли оружие к стене. Напротив стоял гладкий и почти пустой учительский стол, только на краю столешницы теснились два завязанных серых мешочка.
Марина Ягодка вошла в класс перед самым звонком. Авраам Выгузов проводил наложницу Черных Змеев до порога — сведя брови, грозно оглядел макушки восьмиклассников и поспешил по коридору на урок 10 «А».
— Сингенин-сан, — позвала Марина, приветственно кивнув, — скажи, какая она? Сакура!
Волшебное дерево, сказал Андрей, оно цветет всего пять дней в году. Как рассказывал наставник, когда розовые и белые цветы сакуры распускаются, склоны гор, берега рек, рощи и сады, где цветет дерево, становятся невыразимо прекрасными, и ты любуешься ими, часами не двигаясь с места.
— Белые и розовые цветы? — переспросила Марина. — Как у вишни у стены?
— Думаю, сакура намного красивее жалкой вишни, — пожал плечами Андрей.
Марина быстро-быстро заморгала глазами, она сказала:
— Где же сакура…
— Господин, — прервала наложницу Рита, — ты бы желал Ягодку-сан?
— Что? — сказал Андрей.
— Сингенин-сан, в самом деле? — спросила Марина и улыбнулась ровными белыми зубами.
Рита наклонилась и подняла с пола свой вакидзаси.
— Господин, ты удивился моему вопросу, — сказала она. — Значит, ты не желаешь подчинить себе Ягодку-сан, как желал подчинить Видждан-сан и Апостолову-сан?
Как златовласую воительницу и черногривую наложницу, что превратились в холодных неживых кукол. С остывшей кленовой краской внутри.
— Нет, только не так, — сказал Андрей.
Рита улыбнулась Андрею одними губами. Глаза ее источали холод.
— Тогда я избавлю тебя от этой глупой недотычки! — прошипела Амурова и одним резким движением обнажила клинок.
Прозвенел звонок.
Руки Риты замерли.
Рыжая наложница посмотрела на клинок вакидзаси, острие целило прямо в круглые голубые глаза Ягодки. Белокурая девочка попятилась к окну.
Рита сказала:
