Рассказы. Часть 1 (ЛП) - Кэмпбелл Рэмси (книги бесплатно читать без TXT) 📗
Не было смысла оставлять слушателей в плохом настроении — ему не за это платят. Если он дает им шанс высказаться и шанс что-то услышать, дабы потом обдумывать, он делает то, что от него ждут. Если бы он работал плохо, то его уже не было бы в эфире. Хорошо хоть это не телевидение — по крайней мере он не заставляет людей просто сидеть, разинув рты. Когда вторая стрелка часов над пультом коснулась полуночи, он убрал звук и передал эфир национальному вещанию.
Новости «проходили» мимо него, пока он выключал свет на радиостанции. Вторая в этом году война, еще один голод, корабль, разбитый ураганом, город, сожженный вулканом, — ни секунды для чего-то местного, даже для объявлений о людях, пропавших недели и месяцы назад. Компьютеры в пустой новостной комнате пялились на него погасшими экранами. В обезлюдевшей приемной на пульте мигала лампочка звонка, будто предупреждающий сигнал. Свечение и щелчки, как от насекомого, пропали, пока он шел по толстому ковру приемной. Он уже потянулся к кнопке электронного замка двери, ведущей на улицу, и вдруг запнулся. За стеклянной дверью, на второй из трех ступеней, ведущих на тротуар, спиной к нему сидел человек.
Заснул ли он над тем, что лежало у него на коленях? На нем был черный костюм не по размеру, над воротником на дюйм возвышался воротничок, ослепительно белый, как у викария, сверкающий в неоновых огнях, совершенно не вяжущийся с темно-зеленой бейсболкой, натянутой глубоко, будто она растянулась на лишенном волос затылке. Если он кого и ждал, так точно не Линфорда, но ведущий тем не менее чувствовал, что чем-то привлек этого человека, возможно, оставив везде включенный свет, будучи один на радиостанции. Выпуск новостей закончили тупой шуткой о студенте-музыканте, которому уже почти удалось продать поддельную рукопись, когда покупатель заметил, что имя композитора — Бетховен. Линфорд открыл дверь. Уже собирался распахнуть ее, несильно, чтобы выскользнуть наружу в полуночную июльскую жару под затянутым плотными облаками небом, как с бойких скрипичных пассажей началась передача «Утреннее настроение». Силуэт на ступенях мгновенно вскочил, будто его вздернули на невидимых струнах, и присоединился.
«Значит, уличный музыкант, а на коленях у него были скрипка и смычок». Но это было не единственное открытие, которое заставило Линфорда открыть дверь шире. Скрипач не просто подражал барочному соло, льющемуся из колонок, — он копировал каждый нюанс и тон, отставая от мелодии на радио не больше чем на секунду. У Линфорда возникло ощущение, что он сделался судьей на шоу молодых дарований.
— Эй, неплохо, — сказал он. — Вам бы…
Он едва начал говорить, как скрипач отскочил — движением намеренным или вследствие увечья, которое было не столько танцем, сколько серией извивающихся фигур, от ног и до самой головы, так, как обычно пританцовывают со скрипкой и смычком цыгане. Вероятно, чтобы подавить помеху в виде голоса Линфорда, он стал играть громче, но все так же красиво. Остановился посередине пешеходной дорожки между радиостанцией и универсальным магазином, залитым ночным освещением. Линфорд стоял в дверях, пока на смену мелодии не пришел голос диктора. Закрыл за собой дверь, подергал, проверяя.
— Отлично получается, — окликнул он человека. — Слушайте, интересно…
Он мог лишь предположить, что музыкант не может его слышать, поскольку играет. Как только мелодия окончилась, она заиграла сначала, а играющий двинулся прочь — так, будто его понесли еле различимые тени. Создалось впечатление, что у него выросло еще несколько ног.
Линфорда разочаровало поведение того, кому он всего лишь хотел помочь.
— Извините, — сказал он достаточно громко, чтобы его голос эхом отразился от витринного стекла на другой стороне улицы. — Если вам требуется прослушивание, могу обеспечить. Без блата. Без комиссионных.
Ритм повторяющейся мелодии не дрогнул, но скрипач остановился перед витриной, за которой были проволочные скелеты с натянутой на них мешковатой одеждой. Когда артист не обернулся к нему, Линфорд пошел следом. Он видел талант сразу, а местное дарование должно стать звездой местного радио. Кроме того, он был не прочь сыграть роль репортера, каким и был, пока не понял, что у него лучше получается болтать со слушателями в перерывах между музыкой, слишком старомодной, чтобы ее крутил кто-то другой. Шли годы, и это привело его к только что окончившимся разговорам по телефону, в ходе которых он иногда ощущал, что не может повлиять на ход событий так, как хотел бы. Сейчас ему представился такой шанс, и Линфорд не возражал против того, чтобы эфир с этим скрипачом поднял и его собственную репутацию, когда близится время продлевать контракт. Он уже почти приблизился к скрипачу — достаточно, чтобы мельком увидеть дергающуюся бледную гладкую кожу, по всей видимости, от беззвучных слов в такт музыке, и скрипач вдруг, пританцовывая, если можно было назвать это танцем, снова ускользнул от него.
«Если только он не глухой — нет, даже если он и глухой…» — Линфорд намеревался добиться от него хоть какого-то ответа. Возможно, музыкант несколько не в себе в каком-то смысле, но затем Линфорд подумал, что человек может работать в другом месте и ему не требуется, чтобы его талант был открыт.
— Вы с кем-то играете? — как мог громко спросил Линфорд.
Похоже, этот вопрос заслужил ответа. Скрипач махнул вперед смычком, так молниеносно, что Линфорд не уловил ни малейшего разрыва в мелодии. Если этот жест и не дал понять, что музыкант пойдет ему навстречу, то надо было получить от него более четкий ответ. Но Линфорд просто шел следом за музыкантом, не переходя на бег и ощущая всю абсурдность ситуации, и решил не подходить ближе чем на вытянутую руку.
Из витрин смотрели манекены в одежде с ценниками и без ценников (пусть прохожие сами догадаются, сколько она стоит), манекены с пустыми лицами, неподвижными и невыразительными, будто посмертные маски, сделанные неопытным учеником. Зеленое свечение витрины попало на бейсболку, когда артист свернул в переулок к парковке. Бейсболка блестела, будто мох. В четверти мили впереди на основной дороге Линфорд увидел полицейскую машину с мигающими маячками, пронесшуюся через перекресток, ближайший из тех, где было разрешено движение. Конечно, полицейские могут ездить, где им вздумается, а на крышах домов стоят камеры — один из его полуночных собеседников заявил, что камеры наблюдения в наше время — почти как всевидящий Господь. В данный момент у Линфорда не было в них нужды, но определенно нет ничего плохого в том, что за тобой наблюдают. Махнув рукой перед лицом, чтобы отделаться от мерзкого запаха, заполнявшего переулок, он последовал за музыкантом.
Улица вела прямиком на парковку — кусок ненужной земли где-то двести на двести метров, усеянный мелкими осколками кирпича, пустыми бутылками и расплющенными банками. Лишь ворота на выходе и непоколебимо стоящий на месте «Пежо» Линфорда говорили о том, что эта стоянка еще действует. Универсальные магазины были обращены к стоянке тылом, а справа находились рестораны, чьи мусорные баки, по всей вероятности, и служили причиной мерзкого запаха. Слева шел сетчатый забор с колючей проволокой поверх него, отгораживая квартал, вдали виднелись старые трехэтажные дома, в которых когда-то были офисы. Музыкант вприпрыжку шел прямо к ним под свет дуговых ламп, и тени вокруг него стали более отчетливыми.
Он дошел до здания в тот момент, когда Линфорд поравнялся со своей машиной. Не допустив ни малейшей оплошности в мелодии, скрипач поднял ногу, будто продолжая танцевать, и пинком открыл заднюю дверь. Длинная коричневатая палочка смычка взлетела вверх, будто приглашая Линфорда идти за ним. Прежде чем он успел окликнуть музыканта, если, конечно, необходимо это делать, Линфорд увидел, как тот исчез в узком дверном проеме, черном, как свежевскопанная земля.
Положив руку на чуть теплую крышу машины, Линфорд сказал себе, что сделал достаточно. Если музыкант пользуется заброшенным офисным зданием в качестве жилища, вряд ли он там в одиночестве. Возможно, его худоба — симптом наркомании. Перспектива войти в заброшенный дом, наполненный наркоманами, Линфорда не воодушевляла. Он искал в кармане ключи от машины, когда на стоянке внезапно воцарилась тишина. Музыка, глухо звучавшая внутри здания, оборвалась на середине фразы, не до конца заглушив пронзительный крик — крик, который Линфорд слишком четко расслышал, чтобы проигнорировать, крик о помощи.
