Рассказы. Часть 1 (ЛП) - Кэмпбелл Рэмси (книги бесплатно читать без TXT) 📗
Ковер в коридоре был влажен от следов ног, большинство из которых он бы обошел, если бы его не отвлекли звуки из комнат. Там, где был плюшевый медведь, кто-то напевал: «К мамочке иди, резиновый». В следующей комнате голос выводил «Вот где вы все», очевидно, обращаясь к фотографиям, и Шоун был рад, что из комнаты с неряшливым вязанием не доносилось никаких слов, а только пощелкивание, такое быстрое, что казалось механическим. Не пытаясь разобраться в этих приглушенных шумах из комнат с темной стороны коридора, он прошлепал вниз так быстро, что два раза чуть не оступился.
В холле ничего не шевелилось, если не считать заливающегося под дверь дождя. Перед телевизором шло несколько (разговоров, никак друг с другом не связанных. Шоун поднял трубку и сунул в телефон монеты, и его палец застрял над нулем на диске. Может, его отвлекла внезапная тишина, но он не мог вспомнить номер Рут.
Он оттянул ноль на диске до упора, будто это могло подсказать ему остальные цифры номера, и, пока диск возвращался на место, так и случилось. Еще десять поворотов диска наградили его звонком, заглушаемым потрескиванием, и казалось, что весь дом ждет, пока Рут ответит. Понадобилось шесть пар звонков — дольше, чем ей надо, чтобы пройти через всю квартиру, — пока раздались слова:
— Рут Лоусон.
— Рут, это я. — В ответ на молчание он попытался оживить старую шутку: — Старый безрутный бандит.
— И что дальше, Том?
Он позволил себе надеяться, что она хоть из вежливости засмеется, но раздраженный тон потряс его меньше, чем реакция из холла с телевизором: хихиканье чьего-то голоса, потом еще нескольких.
— Я просто хотел тебе сказать…
— Том, ты бормочешь. Я тебя не слышу.
Он просто пытался, чтобы его слышала только она.
— Я говорю, я хочу, чтобы ты знала, что у меня просто вышел очень плохой день, — сказал он громче. — Я на самом деле думал, что должен приехать сегодня.
— С каких пор у тебя такая плохая память?
— С… не знаю, кажется, с сегодняшнего дня. Нет, честно, ты ведь думаешь про свой день рождения? Я знаю, что я про него тоже забыл.
Волна веселья накатила из холла перед телевизором. Конечно, все там смеются над телевизором, у которого приглушен звук, объяснил он себе, пока Рут ему отвечала:
— Если ты это можешь забыть, ты все можешь забыть.
— Мне очень жаль.
— Мне еще жальче.
— А мне жальче всех, — рискнул он, и тут же пожалел, что выполнил этот ритуал, поскольку это не дало ему ни малейшей реакции от нее, но больше потому, что из холла раздался рев смеха. — Послушай, я просто хотел, чтобы ты знала, что я не пытался тебя подловить, вот и все.
— Том!
Голос был такой сочувственный, как мог бы быть у кровати больного старого родственника.
— Рут, — ответил он, и тут же глупо спросил:
— Что?
— Мог с тем же успехом и пытаться.
— То есть… ты хочешь сказать, что я мог…
— Я хочу сказать, что ты почти это сделал.
— О! — И после паузы, такой же пустой, как было у него внутри, он повторил этот звук. На этот раз не с разочарованием, а со всем удивлением, которое смог собрать, он мог бы дать и третью версию этого звука, несмотря на или благодаря последнему взрыву веселья в холле, если бы Рут не заговорила:
— Я сейчас с ним говорю.
— С кем говоришь?
Не договорив еще до конца, Шоун уже понял, что она говорила не с ним, а о нем, потому что услышал у нее в квартире мужской голос. И тон его был куда теплее дружеского, и голос был существенно моложе.
— Удачи вам обоим, — сказал он менее иронично и более бесстрастно, чем сам хотел бы, и рванул рычаг, вешая трубку.
Из щели вывалилась монетка и плюхнулась на ковер. Среди бешеного веселья у телевизора несколько женщин кричали: «Кому, кому», как стадо коров.
— А он хорош, правда? — заметил кто-то еще, и Шоун попытался понять, что ему делать со своим смущением на грани паники, когда раздался звон, уходящий в темную часть дома.
Это был небольшой, но гулкий гонг в руках у управляющего. Шоун услышал оживленный топот шагов в холле и еще топот наверху. Он замялся в нерешительности, и Даф вынырнула к нему из-за управляющего.
— Давайте я вас посажу, пока не началась суматоха, — сказала она.
— Я только возьму туфли у себя в комнате.
— Вы же не хотите столкнуться с этим старым стадом. Они же мокрые?
— Кто? — спросил Шоун, потом нашел в себе достаточно здравого смысла, чтобы самому с легким смешком ответить на свой вопрос. — Ах, туфли! У меня с собой только одна пара.
— Я вам что-нибудь найду, когда посажу на место, — сказала она, открывая дверь напротив холла с телевизором, и нагнулась еще ниже, подгоняя его.
Как только он вошел за ней, она пробежала через столовую и стала похлопывать по стоящему отдельно столику, пока он не сел на единственный за ним стул. Он был обращен к комнате и был окружен тремя длинными столами, каждое место за которыми было сервировано, как и его собственное, пластиковой вилкой и ложкой. За столом напротив висел бархатный занавес, бессильно шевелясь, когда окна дрожали от дождя. Стены покрывали подписанные фотографии — портреты комиков, которых он не мог узнать, с веселым или забавно-мрачным видом.
— Они у нас все, — сказала Даф. — Они нас поддерживают. Смех — вот что дает жизнь старикам.
Может, это она и не ему говорила, потому что уже выходила из комнаты. Он еле успел заметить, что гравюры на уэльском столике слева нарисованы на дереве во избежание поломок, как ввалились жильцы.
Споры о том, кому входить первому, стихли при виде его. Некоторые из столующихся еле смогли найти свои места, потому что не отрывали от него глаз, глядя куда пристальнее, чем он в ответ. Несколько было таких раздутых, что трудно определить их пол иначе как по одежде, и даже это непросто в случае с наиболее толстыми, у которых лица казались погружены в гнездо из плоти. Контрастом был мужчина столь высохший, что часы без стрелок соскальзывали с его запястья на костяшки пальцев. Юнити и Амелия сидели лицом к Шоуну, и, к его отчаянию, последнее из восемнадцати мест было занято женщиной, на которую он наткнулся в душе, теперь одетой от шеи до лодыжек в черный свитер и брюки. Когда она оглядела его с таким выражением лица, будто никогда не встречала и очень рада, что это наконец произошло, он попытался испытать некоторое облегчение, но в основном он испытывал чувство, что все обедающие, кажется, ждут от него чего-то. Их внимание начинало его парализовывать, когда снова появились Даф и мистер Снелл — из двери за уэльским столиком, которой Шоун не заметил.
Управляющий уставил левый стол тарелками супа, пока Даф подбежала с особо вместительной парой шлепанцев из белой материи, которые, как заметил Шоун, носили все жильцы.
— У нас только эти, — сказала она, бросая их к его ногам. — Они сухие, а это главное. Как вам они?
Шоун при желании мог бы засунуть обе ноги в каждый.
— Честно говоря, я в них малость как клоун.
— Ничего, вы же никуда не собираетесь.
Она сунула его ноги в тапочки и подняла их, чтобы проверить, есть ли у этой обуви шанс не свалиться. Тут же все жильцы разразились смехом. Некоторые затопали в качестве аплодисментов, и даже Снелл выдал мимолетную благосклонную улыбку, когда они с Даф скрылись на кухне. Шоун опустил ноги, что явно было достойно второго взрыва веселья. Оно миновало, когда Даф и Снелл появились с новыми тарелками супа, одну из которых управляющий принес Шоуну. Он опустил тарелку на стол через плечо гостя, а потом опустил руки на его плечи.
— Перед вами Томми Томсон, — объявил он и наклонился к уху Шоуна. — Так годится, правда? Лучше звучит.
В этот момент Шоуна меньше всего заботило его имя. Он жестом показал на пластиковый столовый прибор:
— Вы не думаете, что мне можно бы…
Не успел он попросить металлический прибор с ножом, Снелл двинулся прочь, будто его уносили взрывы радости, которую вызвало его объявление.
— Будьте сами собой, — сказали Шоуну его губы. Ложка была такого размера, какой Шоун размешивал вы чай, если бы доктор недавно не запретил ему сахар. Когда он поднял ее, тут же воцарилась тишина. Он опустил ее в слабый бульон, где не удалось найти ничего твердого, и поднес к губам. Коричневатая жидкость имела вкус какого-то неопределимого мяса и ржавый привкус. Шоун выя достаточно взрослым, чтобы не привередничать насчет еды, которую подают всем. Он проглотил ее, и когда тело его захотело восстать в протесте, он начал переливать в себя ложкой бульон как можно быстрее, в надежде, скорее с ним разделаться.
