Вампир — граф Дракула - Корелли Мария (электронная книга txt) 📗
Мне снилось, что я ожидаю прихода Андрея. Я очень беспокоилась за него, но встать не могла, так как чувствовала себя прикованной к месту и неспособной пошевелить ни рукой, ни ногой. Внезапно я поняла, что воздух, окружавший меня, тяжелый, сырой и холодный. Я сняла одеяло с лица и к своему удивлению заметила, что перед моими глазами все было мутно: газовый рожок, оставленный зажженным, мерцал, как слабая звездочка… Очевидно, туман проник в комнату. Тогда только я вспомнила, что оставила окно открытым, и хотела встать, но какая-то сила по-прежнему приковывала меня к месту. Я закрыла глаза, но продолжала все видеть сквозь сомкнутые веки… Туман, клубясь, вползал в комнату, однако не через окно, как я предполагала, а через щели двери. Газовый рожок превратился в красный глаз… Мало-помалу мне стало казаться, что вместо одного глаза их уже два и что эти огненные глаза смотрят на меня в упор сквозь густую пелену тумана, совсем как те, о которых говорила когда-то Луси. Неописуемый ужас овладел мной… Я вспомнила, что в рассказе Андрея туман превратился в отвратительных женщин, жаждущих крови. К горлу подступила тошнота, голова закружилась; в комнате стало темно. Во мраке вырисовывалось чье-то мертвенно-бледное лицо с огненными глазами…
Какой отвратительный сон! Надеюсь, что он не повторится! Я хотела попросить у фон Гельсинга или Сиварда каких-нибудь успокоительных капель, но боюсь встревожить их, если расскажу свой ужасный сон. Постараюсь заснуть без лекарств. Чувствую себя страшно утомленной и разбитой.
2 октября, 10 часов вечера. Спала довольно крепко, но несмотря на это чувствую себя хуже, чем вчера. Из-за слабости пролежала несколько часов на кушетке. Мой муж и все остальные отсутствовали почти весь день и вернулись только к обеду. Я поняла, что Андрей узнал что-то важное, так как он посоветовал мне лечь раньше. Не чувствуя ни малейшей склонности ко сну, я согласилась на предложение Сиварда и выпила приготовленное им легкое снотворное. Боюсь, что поступила опрометчиво. Пожалуй, было бы лучше мне не спать…
Глава XX
2 октября. Мои труды увенчались неожиданным успехом. Я нашел Жака Смолиса и получил от него интересующие меня сведения, а именно: шесть ящиков отвезены в Чиксанд, 197, еще шесть — в Джемейс-Лен, 20, девять — на Пикадилли-стрит в пустой дом. Номер последнего Смолис не запомнил, но подробно описал здание. Смолис добавил, что перевозка ящиков была поручена ему высоким худым мужчиной с белой бородой и красноватыми глазами. Значит, этот изверг развез свои ящики по разным кварталам Лондона!
Я немедленно отправился на Пикадилли-стрит. Смолис сказал, что дом находится рядом с церковью, но даже если бы у меня не было этого ориентира, думаю, что узнал бы его по сходству с домом в Пурфлите. Казалось, в нем давно никто не живет. Окна грязны и кое-где разбиты, краска на стенах облупилась, балкон провис.
Желая убедиться, что ящики находятся здесь, я обратился к соседям с просьбой указать мне владельца дома. К сожалению, никто его не знал, и меня направили в контору «Митчел и К°». Управляющий принял меня весьма сухо и наотрез отказался сообщить что-либо о своих клиентах, ссылаясь на профессиональную тайну. Когда же я обратился к нему якобы по поручению мистера Голмвуда, он изменил тон. Но, увы, управляющий мало что знал. Дом продан какому-то иностранцу, графу де Виль, высокому худому господину с белой бородой, уплатившему всю сумму наличными и не торгуясь.
Вернувшись домой, я поделился с друзьями результатами своих поисков. Все были очень довольны, но нас смущает один вопрос: как проникнуть в дом, где, по всей вероятности, находятся эти проклятые ящики?
Меня очень беспокоит жена. Вид у нее крайне усталый, веки опухли, как будто она долго плакала. Я убежден, что неведение, в котором мы держим Минну, угнетает и мучает ее. Завтра хочу отправить ее обратно в Эксетер. У себя дома она будет меньше волноваться.
2 октября. Гаркер продолжает свои розыски, Артур и Морис отправились нанимать экипаж. Необходимо иметь его наготове, так как мы не знаем, когда и как можем наткнуться на графа. Первым долгом надо освятить землю во всех ящиках, чтобы разом лишить Дракулу его убежищ. Фон Гельсинг целый день провел в музее, надеясь отыскать в архивах кое-какие необходимые сведения.
Мне иногда приходит в голову мысль, что мы все одновременно лишились рассудка и такие же сумасшедшие теперь, как Ренфильд.
Позже. Благодаря Гаркеру завтра нам, возможно, удастся покончить с этим ужасным делом. Ренфильд сегодня поразительно спокоен. Желал бы я знать, имеет ли это какое-либо отношение к графу? Может быть, несчастный предчувствует близкую гибель своего учителя, как он называет графа? Я не могу иначе объяснить его странное настроение.
Но что это за раздирающий душу крик? Я слышу шаги фельдшера… С Ренфильдом случилось что-то ужасное… Бегу ему на помощь…
3 октября. Постараюсь передать во всех подробностях то, что случилось с момента, когда я поспешно выбежал из кабинета.
Ренфильд лежал на полу в огромной луже крови. Нагнувшись, чтобы поднять его, я понял, что он смертельно ранен. Лицо несчастного было обезображено, голова разбита. Фельдшер, помогавший мне, не мог прийти в себя от удивления.
— У него, кажется, и спина сломана, — сказал он. — Не могу понять, как он мог одновременно расколотить себе голову и сломать спину?
— Бегите скорее за профессором, — приказал я. Фельдшер быстро удалился и вернулся с фон Гельсингом. Увидев окровавленного Ренфильда на полу, он сразу все понял и сделал знак, чтобы я удалил фельдшера.
— Я думаю, Смит, — обратился я к нему, — вам следует продолжить обход. Мы с профессором в случае нужды позовем вас.
Фельдшер ушел, и мы осмотрели Ренфильда. Раны на лице оказались поверхностными, но череп и позвоночник были повреждены настолько сильно, что несчастному оставалось несколько часов жизни.
Раздался стук в дверь, вошли Артур с Морисом. Узнав от Смита об ужасном происшествии, они поспешили сюда, чтобы предложить свою помощь. Я сказал им, что спасти Ренфильда невозможно.
Мы перенесли беднягу на кровать, и я сделал ему укол. Теперь оставалось только ждать, когда он придет в себя. Дыхание Ренфильда постепенно становилось ровнее. Наконец он открыл глаза. На лице его мелькнуло выражение какого-то тупого ужаса, но, увидев меня, Ренфильд успокоился.
— Какой ужасный сон! — прошептал он. — Я так слаб, что двинуться не могу. Что с моим лицом? Оно, кажется, распухло и очень болит.
Малейшее движение причиняло несчастному столь сильные страдания, что я посоветовал ему не двигаться.
— Расскажите нам ваш сон, Ренфильд, — попросил фон Гельсинг.
— У меня пересохло во рту! Дайте воды! Я видел…
Голова его бессильно откинулась.
— Скорей принесите коньяку, — обратился я к Морису. Он стрелой вылетел из комнаты и вернулся с графинчиком в руках. Я смочил губы Ренфильда.
Приоткрыв глаза и глядя на меня с выражением бесконечного отчаяния, забыть которое я не могу, он сказал:
— Я обманывать себя не хочу… Это был не сон… — и вдруг закричал: — Доктор, помогите, я умираю!
Я сделал еще один укол. Немного успокоившись, Ренфильд зашептал:
— Я должен сообщить вам все перед смертью… Помните ту ночь, когда я умолял вас отпустить меня? Тогда я не мог всего объяснить… Какая-то сила удерживала меня, хотя я был в здравом уме, как теперь. Я помню, что пребывал в отчаянии еще долго после вашего ухода. В конце концов я успокоился… Издалека доносился лай собак, но не в том направлении, где находился он…
При этих словах фон Гельсинг схватил меня за руку. Другого признака волнения он не проявлял, только тихо шепнул умирающему:
— Продолжайте.
