Дагиды - Оуэн Томас (книги онлайн полные .TXT) 📗

Когда мы покидали Брюссель, Жан Рэ говорил о «сорока восьми часах». Наша поездка длилась уже более трех дней, но, несмотря на известное нарушение моих планов, я нисколько не сожалел о задержке.

Тревер. Один из самых старинных немецких городов. Знаменитый Augusta Trevirorum, основанный самим императором Августом. Здесь архитектурные воспоминания о римских императорах и князьях-епископах головокружительно перемешаны. Здесь античные руины и средневековые монументы образуют гигантский уникальный музей на открытом воздухе.

Как мне хотелось спокойно побродить между собором, портиком и древнеримскими термами!

Об этом не могло быть и речи. Жан Рэ торопился чрезвычайно, заявив, что нельзя терять ни минуты, и мы довольно быстро пришли к месту назначения.

Массивное угрюмое здание высилось в центре парка, окруженного кирпичными стенами. Здесь находились монастырь и больница. Нас ввели в некомфортабельную прихожую, где среди кадок с пальмами смутно белела статуя святого Иосифа. Жан Рэ показал конверт сестре-привратнице, которая моментально исчезла, позвякивая ключами. Спустя некоторое время вошел улыбающийся отец-францисканец — человек огромного роста, похожий на переодетого кузнеца, который, однако, оставлял впечатление редкой доброты и просветленности. Священник прочел письмо, посмотрел на меня, потом перевел глаза на моего друга — тот одобрительно кивнул. Нас пригласили войти, и мы неспешно двинулись по коридорам, лестницам, мимо полуоткрытой двери в капеллу, то и дело огибая сестер-прислужниц, натирающих мастикой полы или чистящих мебель. Везде царил смешанный запах кухни и церковных благовоний.

Наконец мы достигли последнего этажа. У двери одной из комнат сидела монахиня и вязала, поставив рядом рабочую корзинку. При виде нас она поднялась и поклонилась. Священник обернулся к нам:

— Интересующая вас персона помещается здесь. Она живет в доме более десяти лет. Она одна на свете. Меня уверяли, что она всегда отличалась благонравным поведением. Однако вчера вечером с ней случилось непредсказуемое, превосходящее всякое воображение. Эта несчастная продемонстрировала подлинно дьявольскую одержимость. Вот почему меня позвали… — Францисканец улыбнулся сдержанно и даже застенчиво. — Я экзорцист. Понимаю, для вас это звучит, мягко говоря, старомодно. Тем не менее за годы своей практики я видел немало невероятных вещей. Посудите сами — вчерашней ночью эту женщину, больную, старую, совершенно бессильную, не смогли привести в чувство четыре человека: я и три монахини. Поистине перст провидения направил вас сегодня. Вот почему я решил допустить вас. Возможно, вы подарите ей хоть какое-то утешение.

Жан Рэ развел руками, словно говоря: «Ну, я не собираюсь вмешиваться в ваши дела», но его лицо выражало напряженную серьезность. Очевидно, он думал иначе.

— Все мои молитвы, — продолжал священник, — все мои заклинания не дали результата. Вы сейчас улыбнетесь, увидев бедную больную, но уверяю вас: в ее худой руке, схватившей меня, я весил не более детской куклы. Распростертая на койке, она подняла меня без усилия и отшвырнула к стене на расстояние около четырех метров, где я свалился оглушенный. Все это она проделала, буквально захлебываясь от непристойностей, оскорблений, кощунств, бессвязных фраз на неведомом наречии, сотрясаясь в судорогах, — ее тело даже вздулось от флюидической эманации демона, который вселился в нее.

Добрый, облаченный в рясу гигант отнюдь не шутил. Но, похоже, событие не смутило его принципиально. Это был человек истинно благочестивый, человек высокой духовной энергии и действенных добродетелей. Жан Рэ ему, безусловно, импонировал, и ему, очевидно, вообще доставляло удовольствие беседовать с индивидом крепкого сложения, так как дом населяли старики и монахини.

Мой друг ответствовал с достоинством:

— Я следую за вами, отец мой.

Монахиня взяла свою корзинку и поспешно удалилась. Когда францисканец открыл дверь, из комнаты вырвался поток проклятий и ругательств. Старая изможденная женщина — безобразная, взлохмаченная, бесстыдно раскрытая — разрывала простыни, как папиросную бумагу. Кровать сотрясалась так, будто на ней плясали трое дюжих молодцов.

Охваченный ужасом и отвращением, я старался держаться ближе к выходу рядом с сестрой-сторожницей, вошедшей вслед за нами, — судя по всему, сцена эта ее скорее интересовала, нежели пугала.

Францисканец сделал три шага вперед и звучным голосом произнес несколько латинских слов, которые, похоже, только наэлектризовали демоническое безумие одержимой. Он спокойно отошел, ибо не хотел провоцировать несчастную. Она вдруг уселась на кровати в своей разодранной в клочья ночной рубашке. По ее лицу пробегали конвульсии, слюна пенилась, выброшенные вперед костлявые руки желали оттолкнуть или схватить — ничего не было жесточе и трогательней этого порыва — детского и откровенно безумного одновременно.

И тогда произошла удивительная вещь. Жан Рэ пошел на нее нарочито медленно. Я уже видел однажды это преувеличенное, ледяное спокойствие, когда он на моих глазах вошел в клетку со львами. Сейчас я стоял у него за спиной и не мог видеть его взгляда, вероятно магнетического. Одержимая уронила руки. Ее глаза были наведены на это незнакомое лицо. Все случилось очень быстро. Жан Рэ два раза сильно ударил по щекам это несчастное больное существо. Исторгнутый крик буквально потряс пространство. Мой друг отшатнулся и прыгнул гибким длинным прыжком в угол комнаты за черным камнем, который выкатился неизвестно откуда. Уголь, надо полагать, — паркет на его пути дымился и чернел. Жан Рэ ловко схватил его и швырнул в кропильницу — каменную раковину, укрепленную в стене. Кропильница затрещала и раскололась. «Это» со свистом ураганного порыва пролетело в разбитое окно, прошумело в ветвях, оставляя долгий черный след, как после удара молнии.

— Спасена! — Энтузиаст францисканец не мог сдержать восторга. — Вот это работа! — И он сердечно хлопнул томатурга по плечу.

Монахиня, улыбаясь, прикрыла усмиренную пациентку, уснувшую глубоким сном.

Мой друг послюнявил обожженные кончики пальцев. Он находил все случившееся вполне естественным и не скрывал удовлетворения.

У меня все плыло перед глазами. От внезапного головокружения я потерял сознание. Мне потом сообщили, что францисканец подхватил меня и, как ребенка, донес до гостиной. Добрые сестры предложили нам выпить — вполне заслуженно. Жан Рэ пригубил и даже зажмурился:

— Такого ликера мне еще не приходилось пробовать.

Информатор

Семь часов. Сумерки уже сгущались. С лестницы тянулся запах кофе. Из крана в ванной комнате монотонно капала вода.

Паскаль Арно подошел к окну. Дождь. Автомобили уже зажгли фары. Маленький мальчик бежал, прикрываясь большим зонтом, который смешно замедлял его аллюр. Неосторожно спрыгнув с тротуара, он подвернул ногу и упал перед визгливо затормозившей машиной. Исчез из поля зрения наблюдателя. Тот огорчился, словно потерял существо, которое мог бы полюбить.

Отошел от окна и свалился в кресло, обитое кретоном в цветочек. Он чувствовал себя усталым, ни на что не годным. Он умирал от скуки. Пребывание на море не вылечило его нервов, а размотало их окончательно. Неделя длилась бесконечно: в пятницу вечером приедет Андре и останется до вечера воскресенья; он тосковал без своей жены — ему всегда хотелось кого-то иметь рядом. Он был одним из тех людей, которых, даже если они отменно себя чувствуют, необходимо держать за руку.

Этим вечером ему мечталось переменить обстановку, увидеть новые лица, бежать от невыносимой обыденности пансиона, где он торчал уже несколько недель.

Что касается стола и сервиса вообще — тут жалоб не было, но его угнетала рутина жизни отеля. И потом полное одиночество. Только женщина могла скрасить подобную скуку. Вообще он не знал точно, чего ему хочется. По этой причине он и отдыхал здесь.