Сад мучений - Мирбо Октав (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
И их груди с выдающимися ребрами и их худые бока вздымались, как у запаленных лошадей.
Все это представлялось неясно, несколько смутно, словно в тумане, сразу разрывалось на тысячи частей и потом восстанавливалось все целиком в промежутках листвы и трельяжа.
– Надо торопиться, надо торопиться! – воскликнула Клара и, чтобы идти скорее, закрыла свой зонтик и смелым жестом высоко подняла платье.
Аллея все извивалась, становилась то освещенной, то затененной, постоянно меняла вид и каждую минуту смешивала с величайшей цветочной красотой невыразимый ужас.
– Смотри же, милый, – сказала Клара, – смотри повсюду. Мы в самой красивой, в самой интересной части сада. Смотри, эти цветы! Ах! Эти цветы!
И она указала мне на странные растения, расстилавшиеся по земле, где во все стороны струилась вода…
Я подошел.
Они были на высоких стеблях, чешуйчатые, с черными пятнами, как змеиная кожа, с огромными влагалищами, вроде округленных трубочек лилового цвета, тронутого гнилью внутри, а снаружи желто-зеленого цвета разлагающегося мяса и похожие на вскрытую грудь мертвого животного. Из глубины этих трубочек выходили длинные окровавленные пестики, воспроизводящие по форме чудовищные органы…
Привлекаемые запахом падали, издаваемым этими ужасными растениями, мухи тесными роями летали вокруг, мухи углублялись внутрь влагалищ, усеянных сверху до низу сжимающимися улитками, которые захватывали их в плен вернее, чем сети паука.
А вдоль стеблей лапчатые листья скручивались, извивались, как руки мучеников.
– Видишь, мой милый, – поучала Клара, – эти цветы ничуть не создания больного мозга, безумного воображения. Они естественные. Ведь я же тебе говорила, что природа любит смерть!
– Природа создает и чудовища!
– Чудовища! Чудовища! Прежде всего, нет чудовищ. То, что ты называешь чудовищами, это просто высшие формы, непонятные для тебя. А разве боги не чудовища? А разве гениальный человек не чудовище, как тигр, как паук, как все индивиды, живущие над социальной ложью, в великолепии и божественной безнравственности вещей? Но тогда и я – чудовище!
Теперь мы шли между бамбуковых палисадников, вдоль которых бежала жимолость, душистые жасмины; биньоны, древовидные мальвы, вьющиеся, еще не расцветшие гибискусы.
Менисперм охватывал каменную колонну своими бесчисленными лианами. Наверху колонны гримасничало лицо отвратительной богини, уши которой была раскрыты, как крылья летучей мыши, и волосы оканчивались огромными языками.
Желтые лилии, паслены, шпорники покрывали ее основание, которое исчезало в их розовых колокольчиках, золотых венчиках, яркокрасных торсах и пурпуровидных звездах. Заметив нас, нас начал ругать покрытый паразитами и изъеденный червями нищенствующий бонза, который, казалось, был сторожем этой постройки и обучал туранских ихнемвонов делать диковинные скачки.
– Собаки! Собаки! Собаки!
Надо было бросить несколько монет этому бесноватому, ругательства которого превосходили все, что может придумать самое злобное озверение.
– Я его знаю! – сказала Клара. – Он похож на священника всех религий, он хочет испугать нас, чтобы мы дали ему денег, но он не злой!
То там, то здесь в углублениях палисада, скрываясь цветочными залами и цветниками, виднелись деревянные скамьи, снабженные бронзовыми цепями и ошейниками, железные столы в форме крестов, плахи, решетки, виселицы, машины автоматического четвертования, постели, усыпанные клинками, утыканные железными гвоздями, ошейники, дыбы и колеса, котлы и тазы над потухшими кострами, все орудия жертвоприношений и мучений, запятнанные кровью, кое-где засохшей и черной, а кое-где влажной и красной. Лужи крови наполняли углубления в земле; длинные слезы застывшей крови свешивались с разнообразных аппаратов.
Вокруг этих механизмов почва впитала кровь в себя.
Кровь еще светилась красными пятнами на белизне жасминов, окропляла кораллово-розовую жимолость, а маленькие кусочки человеческого мяса, летевшие под ударами кнутов и ременны х плетей, прицеплялись кое-где к лепесткам и листьям.
Видя, что я слабею и скольжу на лужах, которые все увеличивались и занимали середину аллеи, Клара вежливым голосом подбодряла меня:
– Это еще ничего, мой милый. Идем!
Но идти было трудно.
Растения, деревья, воздух, земля были полны мух, опьяненных насекомых, злых и воинственных жесткокрылых, сытых москитов. Здесь, вокруг нас, на солнце, мириадами скучилась вся фауна трупов. Омерзительные личинки кишели в красных лужах, свисали с веток мягкими кистями. Песок, казалось, дышал, двигался от массы паразитов. Оглушенные, ослепленные, мы каждую минуту останавливались всеми этими жужжащими роями, все увеличивающимся, и я боялся за Клару, боялся их смертоносных укусов. Иногда мы испытывали ужасное чувство, что наши ноги углубляются в размякшую, словно после кровавого дождя, землю!
– Это еще ничего, – повторяла Клара. – Идем!
И вот, чтобы дополнить драму, появились человеческие лица. Отряды рабочих, которые спокойно шли чистить и приводить в порядок орудия мучений, потому что время экзекуций в саду прошло. Они смотрели на нас, удивляясь, несомненно, что встретили в это время и на этом месте еще двух стоящих людей, еще двух живых людей, у которых были еще головы, ноги, руки. Дальше М видели пузатого и толстого горшечника, который, сидя на корточках на земле, в положении обезьяны, покрывал лаком цветочные горшки, только что обожженные; около него корзинщик беспечно и искусно плел из гибких камышинок и рисовой соломы изящные навесы для растений; садовник на точиле точил свой нож, напевая народные песенки, между тем, как, пережевы листья бетеля и тряся головой, какая-то старуха спокойно чистила чью-то железную пасть, острые зубья которой еще были усеяны безобразными человеческими останками.
Дальше мы видели детей, которые палками били крыс и наполняли ими корзины.
А вдоль палисадов, голодные и озлобленные, волоча царственно-великолепные свои одежды по кровавой грязи, павлины, толпы павлинов хватали клювами кровь, вытекавшую из сердца цветов, и с кровожадным кудахтаньем бросались на куски мяса, приставшие к листьям.
Отвратительный запах бойни, заглушавший и господствовавший здесь над всеми другими запахами, переворачивал у нас внутренности и вызывал почти рвоту.
Сама Клара, фея могил, ангел разложения и гнили, может быть, потому что нервы у нее ослабли, – Клара слегка побледнела. Пот сверкал у нее на висках.
Я видел, что у нее закрываются глаза и слабеют ноги.
– Мне холодно! – сказала она.
Ее ноздри, всегда раздувавшиеся, как паруса от морского ветра, сделались тоньше. Я думал, что она вот-вот лишится чувств.
– Клара! – умолял я. – Вы же видите, что это невозможно, и что есть такая степень ужаса, которую вы сами не можете преодолеть.
Я протянул ей обе руки. Но она оттолкнула их и, сопротивляясь недомоганию всею неукротимой энергией своих хрупких органов, сказала:
– Вы с ума сошли? Идем, мой милый, скорее, идем скорее!
Однако, она все-таки понюхала соли.
– Вот вы совсем бледный и идете, как пьяный, я не больна, я очень хорошо чувствую себя, и мне хочется петь.
И она начала петь:
Ее одежды – летние сады –
И…
Она слишком напрягла свои силы, голос у нее вдруг застрял в горле.
Я подумал, что представился удобный случай увести ее, тронуть ее, может-быть, напугать. Я крепко попробовал привлечь ее к себе.
– Клара! милая Клара! Не надо надрывать свои силы, не надо надрывать свою душу. Умоляю тебя, вернемся!
Но она воспротивилась:
– Нет, нет, оставь меня, ничего не говори, это ничего. Я счастлива!
И она быстро вырвалась из моих объятий.
– Видишь, на моих башмаках даже нет крови.
Потом сердито добавила:
– Господи, как надоедливы эти мухи! Почему здесь столько мух? И почему ты не заставишь замолчать этих ужасных павлинов?
Я попробовал прогнать их. Некоторые упрямо оставались около своей кровавой пищи; другие тяжело взлетали и, издавая резкие крики, уселись невдалеке от нас, наверху палисадников и на деревьях, откуда их хвосты спускались, словно материи, расшитые сверкающими драгоценностями.
