Круги ужаса (Новеллы) - Рэй Жан (книга жизни .txt) 📗
Разочарование было подобно пощечине. Дорога продолжалась, петляя, но я вновь увидел три небольших двери в белой стене и кусты калины.
Я конечно бы вернулся, если бы в этот момент не начался прилив мелодии, далекий призыв пенящихся звуков…
Я преодолел необъяснимый страх, чтобы вслушаться и, если возможно, проанализировать музыку.
Я сказал прилив: это был звук, родившийся на большом отдалении, но мощный, как рев моря.
Я прислушивался и уже не различал первого дыхания гармонии, которую, казалось, обнаружил.
Возник тяжелый разлад звуков, яростный шум жалоб и ненависти.
Вы не замечали, что первые наплывы отвратительной вони бывают иногда нежными и даже приятными? И вспомнил, как однажды выйдя из дома, я почувствовал на улице восхитительный запах жареного мяса.
— Отличная утренняя кухня, — сказал я себе под нос. Но через сотню шагов аромат превратился в тошнотворную вонь горящей ткани. Действительно, горела лавочка торговца тканями, наполняя воздух огненными искрами и дымящимися обломками. Наверное, первое сходство мелодичного шума обманывало меня.
— А если пройти новый поворот? — уговаривал я себя. Действительно мои первые опасения почти исчезли. Я за несколько секунд преодолел пространство перед собой, на этот раз спокойным шагом… чтобы обнаружить в третий раз то, что я оставил позади.
Нечто вроде горькой ярости, которой сменилось любопытство, овладело всем моим существом.
Три идентичных домика, и опять три идентичных домика.
Хотя открыв первую дверь, я уже взломал межпространственную тайну.
Мрачная решимость овладела мной. Теперь я двигался по переулку, и мое разочарование росло с ужасающей скоростью.
Поворот, три желтых дверцы, куст калины, новый поворот и появление трех дверец в белой стене и тень от кустов. Это повторялось, как в последовательности цифр, вот уже полчаса, став каким-то наваждением во время моего яростного и шумного движения.
И вдруг, после нового поворота, эта ужасная симметрия исчезла.
Были те же три дверцы и калина, но появился и большой портал из серого дерева, словно покрытый патиной. И эта дверь испугала меня.
Теперь шум налетал ревущими порывами. Я отступил к Молденштрассе. Музыкальные периоды стали похожи на жалобные катрены — три дверцы и калина, три дверцы и калина…
Наконец замигали первые фонари реального мира. Но шум преследовал меня до самого выхода на Молденштрассе. Он разом оборвался, перейдя в веселые шумы вечерней заполненной народом улицы. Таинственная и ужасная череда звуков обернулась звонкими детскими голосами, поющими какую-то песню.
Невероятный ужас обрушился на город.
Я не стал бы упоминать о нем в этих кратких мемуарах, интересных только для меня, если бы не нашел таинственной связи между сумрачным переулком и кровавыми преступлениями, которые еженощно происходят в городе.
Более ста человек внезапно исчезли. Сотня других была убита с чудовищной жестокостью.
Когда я начертал на плане города извилистую линию Берегонгассе, непонятный тупик, врезающийся в наш земной мир, то с невероятным удивлением обнаружил, что все эти преступления были совершены вдоль этой линии.
Несчастный Клингбом исчез одним из первых. По словам его приказчика, он растаял, как дым, когда входил в помещение перегонных кубов. Жена торговца зерном последовала за ним, унесенная из своего печального садика. Ее мужа нашли с пробитой головой в сушильне.
В одном доме на улице Старой Биржи исчезли все обитатели. На улице Церкви нашли два, три, четыре, а потом шесть трупов. На улице Почты было пять исчезновений и четыре убийства. И это продолжается, ограничиваясь Дойчештрассе, где снова есть убитые и похищенные.
Теперь я отдаю себе отчет, что говорить об этом равнозначно тому, что я сам распахну двери Кирхауза, мрачного приюта для сумасшедших, могилы, где не будет Лазаря. Либо я стану жертвой толпы религиозных фанатиков, которые в раздражении разорвут меня на куски, словно колдуна.
Однако после моих монотонных, ежедневных краж во мне растет гнев, заставляя разрабатывать смутные планы мести.
— Гоккель, — сказал я себе, — знает больше, чем я. Надо поставить его в известность, тогда он выложит тайну.
Но в тот вечер, когда антиквар сыпал содержимое тяжелого кошелька в мои руки, я ничего не сказал, и Гоккель ушел, как обычно, с вежливыми словами, лишенными какого-либо намека на странное дело, которое сковало нас одной цепью.
Мне кажется, события ускорятся, ураганом ворвутся в мою слишком размеренную жизнь.
Я все больше уверен в том, что Берегонгассе с ее домишками всего лишь прикрытие, за которым прячется неизвестно какая страшная реальность.
До сих пор, и, несомненно, ради моего непомерного счастья, я отправлялся туда в разгар дня, ибо, если правду сказать, не зная почему, я опасался вечера и мрака.
Но однажды я слишком долго возился, обшаривая мебель, опрокидывая ящики, отчаянно надеясь отыскать что-то новенькое. И «снова» послышался глухой рев, похожий на треск тяжелых плит, катящихся по гальке. Я поднял голову и увидел, что опаловый свет потускнел, превратившись в пепельный полумрак. Витражи лестничной площадки побледнели, дворики наполнились тенями.
У меня сжалось сердце, но поскольку шум продолжался, усиленный эхом, мое любопытство оказалось сильнее, и я поднялся по лестнице, чтобы посмотреть, откуда доносится шум.
Становилось все темнее, но перед тем как, словно безумец, броситься к нижним ступеням лестницы и убежать, я смог увидеть…
Стены больше не было!
Лестница исчезала в бездне, проделанной в ночи, откуда поднимались неясные чудовища.
Я добежал до двери. Позади меня что-то опрокинулось.
Молденштрассе сверкала передо мной спасительным убежищем. Я бросился бежать. Вдруг меня с невероятной яростью схватил какой-то коготь.
— Вы с луны свалились?
Я сидел на мостовой Молденштрассе перед моряком, который с гримасой боли почесывал свою голову и смотрел на меня с пораженным видом.
Мое пальто было разорвано в клочья, рана на шее кровоточила. Я не стал терять времени на извинения, а поспешно убежал к крайнему возмущению моряка, кричавшему мне вслед, что после такого болезненного столкновения хотел бы мне предложить выпить.
Анита уехала, Анита исчезла!
Сердце мое разбито, я опустошен и безутешно рыдаю в подушку.
Хотя набережная Голландцев далека от опасной зоны. Боже! Сколько я упустил, излишне осторожничая и нежничая!
Зачем показал Аните, не упоминая о переулке, пресловутую линию, сказав ей, что опасность сосредоточена вдоль этой извилистой кривой?
Глаза девушки в этот момент опасно сверкнули.
Я должен бы предполагать, что невероятный дух авантюры, двигавший ее предками, не умер в ее душе.
Быть может, в то же мгновение, своей женской интуицией, она сопоставила мое внезапное обогащение и эту криминальную топографию… Моя жизнь обрушилась!
Новые убийства, новые исчезновения…
Мою Аниту унес кровавый и необъяснимый вихрь!
Случай Ганса Менделла навел меня на безумную мысль: туманные существа, как он их описал, может быть, и не такие неуязвимые?
Ганс Менделл не относился к людям с приличной репутацией, но его слову можно верить. Опасный человек, одновременно бурлак и бандит.
Когда его нашли, в его кармане лежали кошельки и часы двух несчастных — их окровавленные тела лежали неподалеку от него.
Можно было счесть его полностью виновным, если бы не то, что, когда на умирающего хрипящего Менделла наткнулись, обе его руки были оторваны.
Мужчина могучего сложения, он смог протянуть достаточно долго, чтобы ответить на лихорадочные вопросы судебных чиновников и священников.
Он признал, что уже несколько дней следовал за одной тенью, похожей на черный туман, которая убивала людей, а Менделл затем обчищал их.
В день своего несчастья он увидел в лунном свете, как черный туман выжидал, неподвижно застыв посреди улицы Почты. Менделл спрятался в будке отсутствующего полицейского и принялся наблюдать. Он заметил и другие туманные формы, мрачные и неловкие, которые прыгали, словно детские мячи, а потом исчезли.
