Поворот не туда (СИ) - Хайруллин Миша (полная версия книги .TXT) 📗
***
Когда я очнулся и сфокусировал взгляд, похитителя рядом не было. Он стоял в углу комнаты напротив небольшого металлического стола, разбирая какие-то инструменты.
Забавно, что вся эта ситуация вызывала у меня не так много эмоций, как привычно было бы видеть в таких ситуациях. Именно это сейчас и пугало — безразличие. Единственное, что буравило дыру гигантских размеров в груди — судьба Джо. Не строя ложных надежд, я понимал, что в квартире, которую я закрыл вместе со всеми окнами, он просто погибнет от голода и жажды. Это был тот самый круг, из которого не выбираются: если бы в том переулке ему не «посчастливилось» обрести хозяина, он умер бы ещё раньше. Всё же, меня радовало, что Джо успел повидать хорошую жизнь, ласку, нежность, получил осознание, что есть люди, которым он нужен. Как бы я хотел встретить его ещё раз, хоть на минутку. Погладить его негустую шёрстку пепельного цвета, вслушаться в тихое и отчаянное урчание, прижать к себе и ощутить мокроту маленького носа на своей щеке. Полюбоваться красотой его глубокого взгляда и поговорить в тишине, рассказать то, что навсегда останется лишь в нас двоих.
Похититель рассмеялся и отошёл от стола с отвёрткой в правой руке и небольшим тесаком в левой.
— Думаю, это подойдёт для твоей нежной кожи, — хмыкнул он, подходя ближе и садясь напротив на колени. Я сглотнул; взгляд постепенно стал вопросительным. Он улыбнулся со смешком и приблизил тесак к моей шее.
Лезвие прикоснулось к горлу, прошлось до ключиц; я вздрогнул от холодного металла. Кажется, это конец? Я зажмурил глаза и постарался расслабиться, вспоминая приятные моменты из недолгой жизни длиной в двадцать два года, которых было не так много, но от этого они и ценились.
Ладонь похитителя коснулась моей футболки и приподняла ткань, разрезав напополам.
— Ты надеялся на скорую смерть, мой мальчик? О-о, нет… — пропел он, дотрагиваясь концом отвёртки до моего голого торса, — Такие жертвы бывают редко, оттого я и позволяю себе задержать их подольше, чем остальных. — он скривил улыбку и надул губы, словно ребёнок. — Они такие скучные. И играть с ними неинтересно… Но, почему-то, тебя я хочу оставить у себя ещё на несколько ночей. Кожа у тебя приятная, голос, а твой запах… — Похититель приблизился и склонился над моей макушкой, глубоко вдыхая. Он схватился рукой за мои волосы, вдыхая много раз и выдыхая со стоном. Стало не по себе. — Позволь насладиться тобой, мой мальчик. Теперь договоримся. Верные ответы — верные поступки с моей стороны. — Нож оказался возле моей шеи, — Если ты будешь отвечать на все мои вопросы — получишь приз в виде ласк. Договорились?
— Нет. Если ты собрался убивать меня — делай своё дело. Быть твоей игрушкой я не собираюсь, понятно?
Кажется, он стал зол. Его руки сильнее сжали мои волосы, а металл врезался в кожу; выступили первые капли крови. Я сглотнул и сжал зубы, чтобы не подавать виду о боли. Похититель взял отвёртку, провёл ею медленно от торса до плеч и надавил сильнее, будто желая просверлить инструментом дыру в моей руке. Сдерживаться я не смог — закричал от неприятных ощущений и резкой боли. Он засмеялся и сжал волосы, почти вырывая их, а затем, пробормотав что-то непонятное, склонился к моей шее, резко укусив её. Когда он поднял голову, я увидел кусок своей плоти в его зубах. В животе зашевелилось. Боль в руке превратилась в пульсирующую, к горлу подступала желчь, откровенно тошнило, а перед глазами стояла картина разноцветных пятен, плывущих, словно по воде.
Похититель судорожно зашевелил губами, выплюнул кусок откушенного, засмеялся в голос, встал и запрыгал на месте, хлопая в ладоши: все инструменты, бывшие в его руках, разлетелись и с грохотом свалились на пол. Он подошёл ближе и резко махнул ногой в сторону моего живота; я откашлялся и зажмурился.
Удар. Смешок. Удар. Смех во весь голос. Удар. Истерика. Удар. Он радостно облизывает губы, склоняется ближе и наблюдает за кровью на моём лице. Внутри что-то хрустнуло. Окутывает тьма: холодная, беспросветная и грубая.
— Ты усвоил первый урок? — слышу сквозь пелену тьмы, а затем погружаюсь в глубокий сон.
***
В почтовом ящике уже несколько дней валялось письмо, запечатанное в конверт. Напротив, строки «от кого и кому» было выведено кривым почерком: «От Гилберта Хилла — Адаму Хиллу». Внутри скрывалось несколько листов дешёвой бумаги, на которых буквы были нацарапаны гелиевой ручкой; в некоторых местах расплывались въевшиеся капли воды. Адам не может узнать содержание этого письма, его разум затуманен ложью и обидами, а разузнать всю правду ему бы посчастливилось, не будь он в неизвестном месте.
«Тринадцатое октября.
Здравствуй, Адам. Как ты? Как тебе учёба в городе? Знаю, что от меня письма ты никак не мог ждать, но… Знаешь, после того, как ты уехал, я стал часто думать о тебе, вспоминать, наконец обдумал всё и понял, что уделял тебе категорически мало времени, хотя ты в этом сильно нуждался, я знаю. Послушай, в нашей семье все родились строгими… Привыкли не выражать собственных эмоций, держать всё в себе. Так проще… Так просто проще, понимаешь? Но по стечению твоих первых лет жизни я понял, что ты родился не таким же, как мы. Ты воспринимал всё близко к сердцу, сильно переживал за всех и за вся, боялся навредить, обидеть… Мама, папа, я, мы все не привыкли к выражению собственных чувств — видеть тебя, плачущего из-за зарезанной курицы, было чуждо и непонятно. Сначала я тебя не понимал. Решил отстраниться, не признавать, распускал слухи о тебе и о том, что ты ведёшь себя, словно девчонка… Но лишь после того, как ты уехал, лишь после того, как я пожил без тебя, я понял, что вёл себя как самодовольный глупец. Знаешь, очень тяжело было просыпаться и не видеть на тумбочке остывающий крепкий чай. Не слышать твоего робкого: «Доброе утро, Гилберт» и пожелания спокойной ночи. Я наплевал. Не ценил. Не замечал таких мелочей, понимаешь? Ты, наверное, поверить не можешь, что твой всегда бесчувственный брат пишет такое. Чёрт, я даже не знаю, где ты сейчас. Как у тебя дела, нашёл ли ты общий язык с однокурсниками… Я пожелал остаться догнивать в этой поганой деревне, где являлся самым крутым. Побоялся, что по приезде в город не смогу завоевать такой же большой авторитет. Унижал тебя, оскорблял, самоутверждаясь. Боже, я не могу поверить, что плачу сейчас, а ручка дрожит в моей руке. Я пишу тебе не только с целью извиниться за всё… Столько лет прошло. Лучше ведь поздно, чем никогда, верно? Так вот.
Я пишу тебе, потому что нашей матери не стало. Всё не так с тех пор, как ты уехал, правда. В день твоего ухода, сидя рядом с тобой на кровати, я вдруг понял, что в городе тебя ждёт лучшая жизнь. Из-за этого я улыбался тогда, но до конца не понимал, что без тебя и твоей поддержки мы загнёмся тут к чёртовой матери, Адам. Так и случилось. Как только я вышел из комнаты, я услышал, что на кухне, вместе с отцом, плачет мать. У неё случилась истерика, она била отца по груди и плакала навзрыд о том, что она ужасная мать, ведь её сын, которому она уделяла слишком мало времени, уехал за сотни километров.
Она медленно начала увядать, как и цветок на твоём подоконнике. Я стал поливать его каждый день, он вновь расцвёл и позеленел, но я не знал, как сделать так, чтобы наша родная мать расцвела так же. Каждый день у неё были жуткие головные боли, которые не прекращались ни на секунду. Отец злился, пропадал на работе сутками, чтобы заработать на лекарства, но…
Её не стало вечером, двенадцатого октября. Она попросила меня написать тебе письмо и передать, что любит тебя всем сердцем и надеется, что ты живёшь лучшей жизнью.
Адам, я знаю, что это сложно, но я прошу у тебя прощения. За всё сделанное, сказанное и недосказанное.
Я вспоминаю уважаю люблю тебя»
Глава 3
Выбираться из темноты тяжело. Всё тело ломит, некоторые места болят особенно сильно, но поверх кожи в этих местах ощущается приятная мягкость ткани, положенной сверху. Несколько минут пришлось убеждаться в том, что глаза действительно открыты. Лишь через некоторое время я понял, что поверх глаз туго завязана чёрная ткань.
