Томминокеры. Трилогия - Кинг Стивен (читать полную версию книги txt) 📗
Бобби проковыряла пальцем канавку длиной около фута с одной стороны предмета, но не нашла его окончания. Углубившись в землю на фут, она уперлась в камни. По всей видимости, она могла бы вытащить камень — он-то хотя бы поддавался — но делать это было незачем. Предмет в земле продолжался вниз и за камнем.
Питер жалобно заскулил.
Андерсон взглянула на собаку, затем поднялась. Обе ее коленки щелкнули. Левую ногу как будто покалывало иголочками. Она выудила из кармана штанов часы — старые и потускневшие, они составляли вторую часть наследства, доставшегося от дядюшки Фрэнка, — и была ошарашена тем, что просидела здесь столько времени: час с четвертью, как минимум. Был уже пятый час.
— Вперед, Пит, — проговорила она. — Давай вылезать отсюда. Питер опять заскулил, но с места трогаться не желал. И сейчас, уже не на шутку встревоженная, Андерсон заметила, что ее старый пес весь дрожал как в лихорадке. Она понятия не имела, могут ли собаки болеть малярией, но решила, что такие старые все же могут. Бобби вспомнила, что единственный раз, когда она видела Питера в такой же лихорадке, было осенью 1977 года (или это был 1978?). Здесь, в местечке, появилась рысь. И в течение 9 ночей подряд она орала и выла, похоже, что в нерастраченном любовном пылу. Каждую ночь Питер входил в гостиную и вскакивал на старую церковную скамейку, которую Бобби пристроила около книжного шкафа. Он никогда не лаял. А с раздувающимися ноздрями и ушами торчком лишь пристально глядел в сторону, откуда раздавалось это безнадежное женское стенание. И его как будто лихорадило.
Андерсон перешагнула через место своих изысканий и направилась к Питеру. Она опустилась на колени и обняла ладонями собачью морду, чувствуя руками его дрожь.
— Что случилось, мальчик? — тихонько спросила она, уже зная ответ. Пес уставился на предмет в земле, а затем взглянул на нее. Взгляд глаза, не затронутого отвратительной молочной пленкой катаракты, был и без слов ясен: Давай уберемся отсюда, Бобби, мне эта штука нравится не больше чем твоя сестра.
— О'кей, — с трудом согласилась Андерсон. Вдруг ей пришло в голову, что она не может припомнить ни единого раза, когда бы она проводила время так же бездарно, как сейчас.
Питеру это не нравится. И мне тоже.
— Пошли. — Она стала подниматься к тропинке. Питер с готовностью последовал за ней.
Они уже почти дошли до тропинки, когда Андерсон, как и пресловутая жена Лота, оглянулась. Если бы не этот взгляд, она могла бы забыть обо всем. После того, как она бросила колледж перед самыми выпускными экзаменами, несмотря на слезные мольбы матери и неистовые обличительные речи и злобные пророчества сестры, Андерсон наловчилась пускать все на самотек.
Взгляд назад с не столь далекого расстояния открыл ей две вещи. Во-первых, предмет не погружался в землю, как ей показалось сначала. Металлический язычок виднелся из земли в самом центре недавно образовавшегося углубления, неширокого, но довольно глубокого, сформировавшегося после зимних дождей и последовавших за ними сильных весенних ливней. С одной стороны выступающего металлического предмета земля была немного приподнята, и тот просто исчезал в ней. Первая мысль, пришедшая в голову Бобби от всего увиденного и гласящая, что это нечто в земле — угол какой-то машины, оказалась ошибочной или не совсем верной. Во-вторых, предмет был похож на тарелку — не ту, из которой едят, а на тусклую металлическую тарелку, как металлическая обшивка или…
Залаял Питер.
— Ну хорошо, — сказала Андерсон. — Я слышу тебя. Пошли.
Идем. И пусть все будет, как будет.
Бобби шла посередине тропинки (Питер вел ее неверным шагом обратно к лесной дороге) и наслаждалась буйной зеленью середины лета… ведь сейчас был первый день лета. Летнее солнцестояние. Самый длинный день года. Она прихлопнула комара и ухмыльнулась. Лето в Хэвене было очень хорошим временем года. Лучшим временем года. И если Хэвен, расположенный на порядочном удалении от Огасты, и не был самым лучшим местом отдыха и большая часть потока туристов не заворачивала сюда, все же здесь можно было неплохо отдохнуть. Было время, когда Андерсон совершенно искренне верила, что она останется здесь всего лишь на несколько лет, чтобы подлечить раны, полученные в юности, подзабыть сестру с ее резкими и неприятными одергиваниями (Энн называла это дать сдачи), и избавиться от воспоминаний о колледже, но постепенно несколько лет оформились в пять, пять в десять, десять в тринадцать, и, посмотри-ка, пес уже стар, и седина собрала неплохой урожай на твоих волосах, бывших когда-то черными, как река Стикс (пару лет назад она попыталась коротко, как панк, подстричься, но пришла в ужас — седые волосы стали еще заметнее; с тех пор она позволяла непокорным прядям расти как им вздумается).
Сейчас Бобби думала, что сможет прожить всю жизнь в Хэвене, совершая редкие, каждые год-два, но необходимые вылазки в Нью-Йорк для встречи с редактором. Город покорит тебя. Местечко присвоит тебя. Земля захватит тебя в полон. И это не было так уж плохо. Может, это было не хуже, чем все остальное.
Как тарелка. Металлическая тарелка.
Она отломила коротенькую веточку, густо усыпанную свежими зелеными листочками, и помахала ею над головой. Комары уже отыскали Бобби и собирались попировать за ее счет. Комары, вьющиеся над головой… и мысли, как комары, вьющиеся внутри головы. Отмахнуться от них она не смогла бы.
Оно на секунду затрепетало под моими руками. Я почувствовала это. Как камертон. Неужели под землей что-то может так вибрировать? Конечно же нет. Быть может…
Может, это была парапсихическая вибрация. Нельзя сказать, что она совсем не верила в существование чего-либо подобного. Может, ее подсознание нащупало какие-то недоступные прямому восприятию сведения об этом скрытом под землей предмете и сейчас пыталось подсказать об этом единственно возможным способом, дав осязательное впечатление колебания. Питер, несомненно, почувствовал что-то; старый пес не хотел и близко подходить к загадочному объекту.
Забудь об этом. Что Бобби и сделала.
На совсем короткое время.
4
Этой ночью поднялся легкий, приятный ветерок, и Андерсон вышла на крыльцо покурить и послушать шепоты и шорохи ветра. В былые времена — еще год назад Питер выбежал бы вслед за ней, но теперь он остался на кухне, свернувшись на своем коврике у плиты — нос к хвосту.
Андерсон почувствовала, что ее мысли все возвращаются и возвращаются к выступающей из земли тарелке. Позже она даже поверила, что был миг, возможно, когда она кинула сигарету на гравийную дорожку, — когда она решила раскопать и понять, что же это такое… хотя и не вполне осознавала свое решение потом.
Ее мысли неустанно возвращались к тому, что же это был за предмет, но теперь она позволяла себе думать на эту тему — поскольку понимала, что если, несмотря на все ее старания, мысли все же возвращаются к предмету размышлений, лучше не сопротивляться. Только одержимые мучаются навязчивыми идеями.
Эта фиговина в земле может быть частью какой-либо сборной конструкции, отважилось подсказать ее сознание. Но никто не строит сборные домики в лесной глуши: зачем тащить сюда металлический хлам, когда трое мужчин с пилами и топорами буквально за шесть часов сделают вместо этого небольшой сарайчик. Кроме того, и машина, и любая другая металлическая вещь за прошедшее время покоробились бы от ржавчины. Может быть, это мотор, но к чему?
И сейчас, с наступлением темноты, память о том ментальном контакте снова вернулась с неоспоримой настойчивостью. Он просто обязан быть парапсихической вибрацией, и Бобби действительно почувствовала ее. Это…
Неожиданно холодное и пугающее чувство уверенности поднялось в ней: там, в земле, кто-то похоронен. Может, она откопала верхнюю часть капота машины или рефрижератора, или даже дорожный железный сундук, но чем бы это ни было в своей прошлой жизни при свете солнца, сейчас это гроб. Жертва убийства? А кто же еще может быть так похоронен, в таком месте и в таком гробу? Те парни, которым случается бродить по лесам в охотничий сезон и которые по несчастному стечению обстоятельств теряются и гибнут, не таскают на себе металлический контейнер, чтобы перед смертью залезть в него… но если принять на веру эту идиотскую мысль, то кто же насыпал над захоронением всю эту землю и грязь? Отдохните, предки, как мы говаривали в радужные дни юности.
