Ночью в темных очках - Коллинз Нэнси (читать книги регистрация .TXT) 📗
Кэтрин Колесс резко вскидывает голову. Голос ее напряжен почти до экзальтации.
– Есть ли здесь сегодня Джордж Белуэзер? Джордж Белуэзер, Хоторн, 1005?
По толпе проходит шепоток, головы поворачиваются – все хотят увидеть, кто же встанет для исцеления. Ни у кого нет сомнений, что к имени и адресу прилагается тело. Она всегда знает.
Встает мужчина субтильного вида, сидящий в передних рядах. Те же молодые люди, которые помогли старику с больным (или их двойники), идут от кафедры к публике. Глаза молодых людей защищены черными очками, сделанными на заказ, чтобы их не слепил киношный «солнечный прожектор».
Человек, которого они выводят на сцену, умирает от рака. Он стоит между двумя здоровыми молодыми людьми, у него выступает испарина на лице. Химиотерапия лишила его волос и почти всех зубов, невозможно сказать, молод он или стар. Дорога к подиуму явно истощила все его силы. Сестра Кэтрин кладет руку ему на плечо. Наманикюренные ногти, сияющие свежим лаком цвета крови, вцепляются в мешковатый костюм.
– Брат, давно ли рак поразил тебя? – Сестра Кэтрин пихает микрофон прямо ему в лицо.
Белуэзер с трудом отрывает глаза от исполинского образа Зебулона Колесса, свисающего с потолка.
– Пять лет назад, сестра Кэтрин.
– И что говорят твои врачи?
– Неоперабелен. Несколько месяцев, если не недель...
Толпа сочувственно перешептывается – как срежиссированные вздохи удивления, которые все слышали в телеиграх.
– Ты все попробовал, брат Джордж?
Лысая голова Белуэзера опускается в кивке.
– Химиотерапия, травы, кристаллы...
– Но пробовал ли ты Господа, брат? – В голосе сестры Кэтрин слышатся менторские нотки. Снова микрофон в дрожащее лицо.
– Нет, до этого дня... до этой минуты! – По лицу умирающего текут слезы. Камера наплывает, бледные черты заполняют весь экран. – Помогите мне, сестра Кэтрин! Я не хочу умирать... Прошу вас...
Руки больного, высохшие и костлявые, старушечьи руки, цепляются за руки проповедницы. От всхлипываний он вот-вот рухнет.
– Веришь ли ты в силу Господа нашего Иисуса Христа возвращать жизнь умершим, зрение слепым, слух глухим, здоровье параличным?
Белуэзер прижимается щекой к пальцам сестры, глаза его ничего не видят от слез.
– Веруюверуюверую!
– И готов ли ты, брат Джордж, принять Окончательное Исцеление?
Он кивает – от волнения он не может говорить. Аудитория перешептывается – они знают.
Кэтрин Колесс машет рукой рабочему сцены, чтобы взял микрофон и подержал ее жакет из золотого ламе. Камера отступает, чтобы лучше видеть чудо. Сестра Кэтрин хватает умирающего за плечи, заставляет встать перед ней на колени, спиной к публике. Зал синхронно задерживает дыхание: ради Окончательного Исцеления эти люди и пришли сюда. Даже Зебулон Колесс на пике своей славы не пытался делать вещей таких грандиозных и пугающих.
Закатив рукава, Кэтрин поднимает над головой правую руку, растопыривает пальцы и вращает ладонью, чтобы все видели: в руке ничего нет. Рука повисает в воздухе, яростно подергиваются мышцы предплечья, как живые веревки. И вдруг эта рука пикирует вниз, как орел на добычу, и исчезает в теле Джорджа Белуэзера.
Рот жаждущего исцеления раскрыт так, что вот-вот кожа треснет и покажется череп. Но не слышно ни звука. Голова Джорджа откидывается назад, кажется, что еще чуть-чуть, и он коснется теменем позвоночника. Глаза закатываются под лоб, язык дергается. Публика в ужасе кричит.
Невозможно сказать, то ли у Джорджа Белуэзера мощный оргазм, то ли его потрошат заживо. Передняя часть тела скрыта от объектива, но похоже, будто Кэтрин шарит в пустом мешке.
С победным воплем Кэтрин выдергивает руку из живота умирающего. Рука до локтя покрыта кровью и слизью. Паства вскакивает на ноги, рыча от восторга и выкрикивая снова и снова имя сотворившей чудо. То, что Кэтрин держит в руках – серовато-черный комок величиной с детский софтбольный мяч. Оно пульсирует и дергается в цепких пальцах сестры Кэтрин. Белуэзер лежит у ее ног, не шевелясь. Появляются молодые люди и уволакивают его со сцены. На натертом паркете остаются следы его волочащихся подошв.
В поле зрения камеры появляется рабочий сцены с серебряным умывальником и белым полотенцем. Еще один прицепляет Кэтрин микрофон на лацкан, она смывает кровь и слизь, одновременно обращаясь к публике:
– Видите, братья и сестры? Видите, что может для вас сделать Вера в Слово Божие? Видите, на что способна мощь Господа нашего Иисуса Христа, стоит вам открыть Ему свое сердце и принять Его божественное сияние? Так речет Господь: «Кто верует в Меня, не погибнет, но обретет жизнь вечную!», и если вы все не хотите погибнуть, братья и сестры, сидящие у себя дома, пошлите мне пожертвования любви своей, и я защищу вас от болезней греха и Сатаны, как защищал вас мой муж. Пошлите мне семена даров ваших, и помните, сторицей вернет вам урожай Господь! Так что посылайте нам двадцать долларов, или десять долларов, или сколько можете, братья и сестры! Не допустите в свой ум сомнения! Действуйте сразу! Ибо усомнившись, вы уже потеряны для Иисуса! Снимите трубку, позвоните сестре Кэтрин!
На экран накладывается компьютерное изображение, объясняющее, как надо посылать чеки и переводы, а также извещающее, что принимаются кредитные карты основных фирм, если сидящие дома зрители пожелают бесплатно позвонить по горячей линии «Пожертвование любви». Операторы готовы принимать звонки.
– Господи Иисусе! – буркнул Хагерти, выключая телевизор. Сестра Кэтрин с ее паствой превратились в гаснущую точку на экране кинескопа.
Хагерти подумал, зачем ему вся эта ахинея. Он же и так часы бодрствования проводит среди психотиков, параноидальных шизофреников, невротиков и одержимых с любой на выбор манией, так зачем тратить время на кучку религиозных психов, ускользнувших от диагноза и снявших себе ТВ-студию?
Клод потер веки. Помимо воли его увлекло дешевое шоу-психов и низкопробные трюки. Во многом это было не так уж далеко оттого, чтобы смотреть реслинг. Но главное, из-за чего он их смотрел, – чтобы не заснуть.
Выйдя с сестринского поста, Хагерти выключил из сети портативный черно-белый телевизор и отнес в комнату отдыха персонала. Там он телевизор смотреть не любил – особенно ночью и один. Чертовы торговые автоматы все время жужжали и щелкали, будто о чем-то между собою сговаривались.
За дверью была длинная и достаточно мягкая кушетка. Хорошо бы сейчас соснуть. Клод помотал головой, отгоняя дремоту. Нет, нельзя! Он сунул квотер в кофейный автомат и выбрал черный, крепкий. И тут – будто нарочно, чтобы оправдать его подозрения насчет злонамеренности вообще всех торговых автоматов, этот бандит высунул чашку из щели под углом. Клод и охнуть не успел, как кофе плеснул ему на ширинку, на штанины и на пол.
– А, блин, чтоб тебя!
Вытерев разлитый кофе и кое-как промокнув штаны туалетной бумагой, Клод вернулся на пост. Его все еще клонило в сон.
Хагерти не боялся, что его застукают спящим на работе. Он много смен прокемарил, засунув ноги в открытый ящик стола, но это было до кошмаров. Проблема была именно в этом.
Сейчас Клод находился на грани погружения в глубокий сон, когда чувства игнорируют окружающий мир и реагируют на сигналы, созданные собственным мозгом. Почему-то всегда это начиналось здесь. Сознание Хагерти, пытающееся сохранить контроль, понимало, что начинается сновидение. Вдруг он оказывался не один. Он не знал, кто вместе с ним смотрит его сны – оно слишком быстро двигалось, намек на движение, пойманный уголком мысленного зрения, что-то, возникшее из тьмы и хаоса. Но он видел эти глаза, отражающие свет, как кошачьи глаза в лучах фар автомобиля. Он хотел велеть этому уйти, но уже проваливался слишком глубоко в сон, чтобы издавать звуки.
Создание тени шастало по его мозгу, раскапывая его с поспешной энергией роющей нору крысы. Закончив обыск, оно останавливалось неподвижно, будто впервые заметив Хагерти. И потом улыбалось.
