Всадник. Легенда Сонной Лощины - Генри Кристина (электронные книги бесплатно .TXT, .FB2) 📗
с жесткой, подбитой гвоздиками подошвой, так что все они носили мягкую обувку, как у ленапе [5]. Да, только по мокасинам его и можно было опознать. Ведь голова у мальчика отсутствовала. Как и кисти.
И голову, и кисти, похоже, неумело отделили от тела. На запястьях лохматились клочья кожи, а из обрубка шеи, на том месте, где была некогда голова Кристоффеля, торчал зазубренный конец переломленного позвоночника.
Не слишком мне нравился Кристоффель. Он был беден, и Катрина всегда говорила, что мы должны с состраданием относиться к нуждающимся, но Кристоффель был настоящим хулиганом, всегда искавшим случая выместить на ком-то свои обиды. Он якшался с Юстусом Смитом и еще с несколькими мальчишками, настолько серыми и бесхарактерными, что о них и говорить-то не стоило.
Однажды Кристоффель прицепился ко мне – и заработал разбитый в кровь нос, за что Катрина наградила меня лекцией о правильном поведении (даже не припомню, которой по счету; никогда не слушаю эти нотации), а Бром похлопал по плечу, согрев тем мое сердце, несмотря на крики Катрины.
Да, мне не нравился Кристоффель, но он не заслуживал смерти. Тем более – такой кошмарной. Хорошо, что Сандер не видел. Желудок у него был слабоват, и он тут же выдал бы нас, окатив его содержимым стоящих внизу людей.
На тропе темнели пятна крови. Мужчинам, кажется, не хотелось приближаться к телу – то ли из уважения, то ли из страха, точно определить мне не удалось. Они тихо переговаривались – слишком тихо, чтобы можно было разобрать хоть слово. И все лошади рвались с поводьев – все, кроме Донара, черного жеребца Брома, настоящего великана, на три локтя возвышающегося над прочими. Он стоял спокойно, и понять, что он тоже встревожен, можно было лишь по тому, как конь нервно раздувал ноздри.
Наконец Бром тяжело вздохнул и сказал – достаточно громко:
– Нужно отвезти его к матери.
– И что мы ей скажем?
Это был Сэм Беккер, городской судья. Он сильно сутулился, словно пытаясь спрятаться от того, что видел.
Этот Сэм Беккер неизменно преисполнялся сердечности при виде меня, считая необходимым ущипнуть за щеку и заметить, как быстро растут дети. Своих детей у него не было, и он явно не представлял, как с ними обращаться. Мне вот лично не нравилось, когда меня щиплют за щеки, тем более городской судья с его вечно грязными ногтями.
Брому Сэм Беккер тоже не нравился. Опа считал судью человеком, абсолютно лишенным элементарного здравого смысла, необходимого для того, чтобы вершить правосудие. Но большинство живущих в Лощине были фермерами или торговцами и не желали иметь дела с законом. Да и преступлений в Лощине совершалось не так уж много – ну разве что кто-нибудь затеет потасовку в таверне, и тогда задачей блюстителя порядка было драку прекратить, а виновную сторону отправить домой, к разъяренной жене. Лишь изредка случалось что-то посерьезнее.
Однако в целом Лощина была мирным местом, населенным по большей части потомками основателей деревни. Чужаки заглядывали сюда редко и почти никогда не оставались. Во многих смыслах Лощина наша была диорамой в коробочке – неизменной и вечной.
– Скажем его матери то, что знаем, – в голосе Брома прозвучало нетерпение. – Что нашли его в лесу в таком вот виде.
– У него нет головы, Бром, – заметил Сэм Беккер. – Как мы объясним отсутствие головы?
– Всадник, – буркнул один из мужчин; судя по грубому голосу, это был Эбб де Йонг, мясник.
– Цыц! Даже не начинай! Все эти байки о Всаднике – полная чушь! – рявкнул Бром. – Ты же знаешь, никакого Всадника не существует.
– Но что-то же убило мальчика и забрало его голову. – Эбб кивнул на труп. – Почему не Всадник?
– А почему не проклятые туземцы? – поинтересовался другой мужчина.
Поля шляпы скрывали его лицо, и голос был мне незнаком, хотя мне вроде как были известны все живущие в Лощине, так же как и я им.
– И это тоже чушь.
Услышав суровый голос Брома, любой мало-мальски здравомыслящий человек пошел бы на попятную. Бром дружил с некоторыми индейцами, обитавшими поблизости, на что никто больше в деревне не осмеливался. По большей части мы их не трогали, а они не трогали нас, и это всем казалось наилучшим вариантом.
– А почему нет? Они так и рыскают в этих лесах, бьют зверей, каких захотят…
– Звери дикие, Смит, и охотиться на них может любой, – отрезал Бром, и стало понятно, с кем он спорит – с Дидериком Смитом, кузнецом.
– …и все мы знаем, что они воруют овец…
– Этому нет никаких доказательств, а поскольку ты овец не разводишь, непонятно, какое это имеет к тебе отношение, – сказал Бром. – Овцевод тут на многие мили вокруг только один – я.
– И слушать не хочу, как ты защищаешь этих дикарей, – фыркнул Смит. – Доказательство – вот оно, перед нашими глазами. Один из них убил этого бедного мальчика и забрал его голову и руки для своих языческих ритуалов.
– Нет, ты все-таки послушай. – Бром просто раздулся от гнева; плечи его словно бы стали еще шире, и кулаки сжались. – Я не желаю, чтобы ты разносил этот бред по Лощине, слышишь? Эти люди ничего нам не сделали, и у тебя нет доказательств.
– Ты не можешь запретить мне говорить. – Слова Смита были смелыми, и кулаки его почти не уступали размером кулакам Брома, и все-таки голос его немного дрожал. – Одно то, что ты крупнейший землевладелец Лощины, не дает тебе права распоряжаться чужими жизнями.
– Если я услышу хоть одно слово, обвиняющее индейцев в этом убийстве, я буду знать, кто пустил слух. – Бром шагнул к Смиту. – Просто запомни это.
Бром возвышался над кузнецом, как возвышался над каждым мужчиной Лощины. Такое уж у него было телосложение – почти что нечеловеческое в своей грандиозности. Смит передернул плечами, кажется, собираясь что-то ответить, но передумал и промолчал.
– Если это не туземцы, остается только Всадник, – сказал де Йонг. – Знаю, тебе это не нравится, Бром, но это правда. И ты понимаешь, что, едва весть об обстоятельствах гибели мальчика разнесется, все в Лощине подумают то же самое.
– Всадник, – пробормотал Бром. – Почему никто из вас не скажет о самом вероятном – что сделал это кто-то из Лощины?
– Кто-то из нас? – поразился де Йонг. – Люди из Лощины не убивают детей и не отрезают им головы.
– Но это куда вероятнее мифического Всадника без головы.
Бром не верил во многое из того, во что верил народ Лощины. И не в первый раз он называл чужие идеи чушью и чепухой.
Хотя все жители деревни по воскресеньям посещали церковь, многие оставались верны тому, что пастор называл «народными верованиями» – да и сам он разделял кое-какие из них, и это было весьма необычно для служителя Господа – так, по крайней мере, говорила Катрина. Возможно, верования эти каким-то образом поощряла сама Лощина, в воздухе которой словно висела магия, и казалось, будто призраки, обитающие в глухих чащобах, тянут к нам свои руки.
Когда-то, давным-давно, мне довелось сойти с тропы в глубине леса. Помню, как сходил с ума от беспокойства Сандер, как кричал, звал меня вернуться, а мне не терпелось узнать, почему никто в Лощине никогда не пересекает этой границы.
Мне не повстречались ни ведьмы, ни гоблины, ни Всадник. Но кто-то как будто прошептал мое имя, и что-то словно коснулось плеча, что-то холодное, как осенний ветер. Ох, как же хотелось убежать, в ужасе умчаться на ферму, но Сандер смотрел, и под этим его взглядом мне ничего другого не оставалось, кроме как спокойно развернуться и вновь шагнуть на тропу. Ощущение холодного прикосновения тут же исчезло. Думаю, знай об этом Бром, он бы гордился моей храбростью – но все равно надрал бы мне уши за то, что лезу куда не следует. Не то чтобы он проделывал это часто. За дисциплину у нас отвечала Катрина.
– Если это не Всадник, то это и не кто-нибудь из Лощины, – продолжал настаивать де Йонг. – Верно, чужак какой-нибудь.
– Никто не сообщал о появлении в наших краях чужаков, – сказал Сэм Беккер.
