Худеющий - Кинг Стивен (книги без сокращений txt) 📗
16. ПИСЬМО БИЛЛИ
На следующее утро сразу после десяти Хейди ушла за покупками. Она даже не посмотрела в сторону Билли, чтобы хотя бы сказать, когда вернется или куда уходит. Эта старая добрая привычка прекратила свое существование. Билли сидел у себя в кабинете и наблюдал в окно, как «олдс» задним ходом выезжал на улицу. В какой-то момент голова Хейди повернулась и, похоже, их взгляды встретились. Его взгляд — растерянный и испуганный, ее — упрямо обвиняющий: «Ты вынудил меня отправить отсюда дочь; профессиональную помощь, в которой ты нуждаешься, ты отвергаешь; наши друзья уже начали пересуды. Похоже, что тебе нужен сопровождающий в дурдом, и выбрали меня. Ну и катись к чертовой бабушке. Оставь меня в покое, хоть сгори все синим огнем, но заставить меня отправляться вместе с тобой на лечение в дурдом — не имеешь права».
Иллюзия, разумеется. Не может она видеть его позади, в тени.
Иллюзия, но как больно!
Когда «олдс» скрылся на улице, Билли сунул листок бумаги в свою «Оливетти» и отпечатал: «Дорогая Хейди!» — в самом верху. Эта часть письма оказалась самой легкой. А дальше каждое предложение давалось ему мучительно. Постоянно тревожила мысль, что она вот-вот вернется и застигнет его за печатанием послания к ней. Но она не возвращалась. Наконец он извлек лист из машинки и перечитал:
«К тому времени, как ты прочтешь это, я уеду. Сам точно не знаю — куда, и не знаю, на сколько времени… Но надеюсь, что, когда вернусь, все будет закончено, весь этот кошмар, которым мы живем.
Хейди, Майкл Хаустон ошибается, ошибается во всем. Леда Россингтон в самом деле сказала мне, что старый цыган — его зовут Тадуз Лемке — прикоснулся к Кэри, и она в самом деле сказала мне, что его кожа превращается в броню. А Данкен Хопли на самом деле был покрыт опухолями и нарывами. Это гораздо кошмарное, чем ты себе можешь представить.
Хаустон отказывается провести логическую связь, которую я представил ему в защиту своей точки зрения, не хочет увязать это с моим необъяснимым недугом (155 сегодня утром). Он не может принять подобного, поскольку оно полностью вышибает его из привычной колеи. Он скорее упрячет меня пожизненно в психбольницу, чем примет всерьез возможность того, что все происходящее есть результат цыганского проклятия. Такая вещь, как существование цыганского проклятия, повсюду, и особенно в Фэйрвью, — анафема всему, во что верил Майкл Хаустон. Его боги приходят не с неба, а из сосуда.
Но я верю, что где-то в глубине души ты допускаешь, что такое возможно. Я думаю, частично твой гнев против меня в последнюю неделю был вызван тем, что я настаивал на том, во что ты в глубине души веришь и знаешь, что это правда. Можешь обвинять меня в том, что я сам разыгрываю спектакль постепенного исчезновения, но я расцениваю это так: верить в проклятие — значит, верить в то, что только один из нас наказан за то, в чем мы оба виноваты. Я говорю о том, как ты избегаешь чувства вины. И Господь знает, Хейди, в предательской и трусливой части своей души я чувствую: если мне удастся пройти все это дьявольское падение, ты тоже пройдешь через подобное испытание. Несчастье любит компаньона, а я полагаю, что в каждом из нас сидит негодяй, который тесно переплетается с добрым началом нашей натуры, и потому от него не избавиться.
Но есть во мне еще одна часть — та, которая по-прежнему любит тебя, Хейди. И эта часть ни в коем случае не желает, чтобы тебе было хоть в чем-то плохо. Эта лучшая моя часть обладает интеллектуальной логикой, и потому я уехал. Я должен найти того цыгана, Хейди. Я обязан найти Тадуза Лемке и высказать ему все, что я продумал за последние шесть недель. Легко обвинять, легко жаждать мщения. Но когда посмотришь на вещи прямо, то замечаешь, как каждое событие завязано на другом, и что иногда вещи случаются потому, что они случаются. Никто не хочет признавать, что это так, поскольку тогда мы не сможем ни на ком выместить собственную боль. Придется искать другой путь, а все иные пути не столь просты и утешительны. Хочу сказать ему, что не было злого умысла. Хочу попросить его снять проклятие, поскольку предполагаю, что это в его силах. Но более всего желаю — просто просить прощения. За меня, за тебя, за весь Фэйрвью. Я, видишь ли, теперь знаю о цыганах гораздо больше, чем знал прежде. Можно сказать, у меня открылись глаза. И потому стоит высказать тебе еще одну вещь, Хейди. Если он сможет снять проклятие, если у меня вновь появится какое-то будущее, я не захочу больше жить в Фэйрвью. С меня отныне хватит паба Энди, Лантерн Драйв, клуба, всего грязного лицемерия. Если у меня окажется какое-то будущее, я надеюсь, что ты и Линда согласитесь уехать в другое, более чистое место вместе со мной. Если не согласитесь, то я уеду один. Если Лемке не сделает или не сможет сделать ничего, чтобы помочь мне, я во-крайней мере буду знать, что сделал все от меня зависящее. Когда я вернусь домой, то обязательно запишусь в клинику Глассмана, если ты все еще этого пожелаешь.
Можешь показать эти письма Майклу Хаустону, если захочешь, или врачам Глассмана. Они, я думаю, согласятся с тем, что мои нынешние поступки могут быть очень хорошей терапией. В конце концов, они подумают — если он это делает, чтобы наказать себя (они ведь все время твердят о психической „анорексии невроза“, мол, если чувствуешь себя достаточно виноватым, можешь ускорить свой метаболизм, пока он не начнет сжигать кучу калорий в день, встреча с Лемке как раз и выдаст Халлеку искупление, в котором он нуждается). Или решат, что есть две другие возможности. Одна — что Лемке засмеется и скажет, мол, никаких проклятий в жизни ни на кого не накладывал. Тем самым будет разрушена база психической мании, которая мной овладела, та грань, на которой она балансирует. Или вдруг окажется, что Лемке увидит способ нажиться и начнет врать о том, что он-де проклял меня, и запросит фантастическую сумму за исцеление. Но они решат, что фантастическая сумма за фантастическое излечение может оказаться полностью эффективным средством.
Я подключил сыщиков через Кирка Пеншли и выяснил, что цыгане продвигаются на север по 95-му шоссе. Надеюсь найти их в штате Мэн. Если что-то произойдет, я сразу же сообщу, а пока предпочитаю не подвергать тебя больше испытаниям. Поверь, я люблю тебя всем сердцем.
Твой Билли».
Он сунул письмо в конверт, написал на нем имя Хейди и оставил на видном месте на кухне. Потом вызвал такси, чтобы добраться до агентства Херца в Уэстпорте. Постоял на ступеньках, поджидая машину, надеясь, что Хейди вдруг появится, и они потолкуют.
Только усевшись в машину, он сообразил, что обсуждать что-либо с Хейди было не очень хорошей идеей. Разговоры с ней ушли в прошлое — в то время, когда он жил в городе жирных котов так, как жили все, даже о том не подозревая. Все это стало теперь прошлым. Если и было будущее, то оно лежало на магистрали где-то в штате Мэн. За ним предстояло гнаться, пока он не истаял совсем…
