Худеющий - Кинг Стивен (полные книги .txt) 📗
— Всегда так и бывает, верно? — сказал Билли. Неожиданно почувствовал, что его лицо горит. Почему-то он был уверен, что арестованный в Эттлборо — тот же самый молодой жонглер, который выступал в Фэйрвью.
— Как правило, — заметил Пеншли. — Цыгане все понимают. Раз уж попался их парень, значит полицейские довольны. Не надо поднимать бучу, достаточно их просто удалить, как соринку из глаза. Чего проще — поморгать и соринка покидает глаз. Куда она девается, никого не интересует.
— Значит, соринка, не более? — спросил Билли.
— Для полиции Эттлборо — именно так… Рассказать остальное или потолкуем сначала о проблемах нацменьшинств?
— Пожалуйста, расскажи все до конца.
— Цыгане остановились в Линкольне, Массачусетс. Продержались три дня, прежде чем им дали пинка.
— Та же самая группа? Точно?
— Да, да. Всегда те же машины. Есть список номерных знаков, в основном, Техас и Делавер. Продиктовать?
— Потом, не сейчас. Продолжай.
— Больше ничего особенного не было. Цыгане объявились в Ревере к северу от Бостона, пожили там десять дней и уехали сами. Четыре дня в Портсмуте, Нью-Хэмпшир, после чего они где-то пропали.
— Мы их можем найти, если хочешь, — сказал Пеншли. — Сейчас отстаем от них менее, чем на неделю. Ими занимаются три первоклассных сыщика из «Бартон Детектив Сервис». Уверены, что цыгане в настоящий момент находятся где-то в Мэне. Они продвигались параллельно побережью по шоссе 95 от Коннектикута, даже от Каролины. Похоже на цирковое турне. Они, возможно, работают на юге штата Мэн в туристических районах типа Огунквит и Кеннебанк-порт, продвигаясь к гавани Бутбэй, а закончат в гавани Бар Харбор. Когда туристический сезон будет подходить к концу, они повернут обратно на зиму к побережьям Флориды или Техаса.
— Среди них есть старик? — спросил Билли, крепко сжимая трубку. — Ему лет восемьдесят, у него жуткий нос, весь такой изъеденный.
Звук перелистываемых бумаг слышался целую вечность.
— Тадуз Лемке, — спокойно сказал Пеншли. — Отец женщины, которую ты сбил машиной. Да, он с ними.
— Отец?! — выкрикнул Халлек. — Это невозможно, Кирк! Женщина была старухой лет семидесяти-семидесяти пяти…
— Тадузу Лемке сто шесть лет.
Некоторое время Билли был не в силах вымолвить ни слова. Губы его шевелились — и ни звука, словно привидение поцеловал. Потом повторил:
— Это невозможно.
— Возраст, которому можно позавидовать, — сказал Кирк Пеншли. — Но ничего невозможного. Все эти люди на учете, знаешь ли. У меня документы имеются, если хочешь: номера социальных страховок, отпечатки пальцев. Лемке заявлял, что его возраст сто шесть, сто восемь и сто двадцать лет. Я предпочитаю верить цифре сто шесть, поскольку она представлена специалистами Бартона. Сюзанна Лемке была точно его дочерью, тут сомнений нет. А он в различных игровых лицензиях фигурирует как «президент компании Тадуз», что означает — он глава племени или табора, или как они там себя называют.
Его дочь? Дочь Лемке? В голове Билли возникла сумятица. Каким-то образом это меняло дело. Допустим, кто-то сбил Линду. Вот так и она выбежала бы на мостовую.
— …прекратить?
— А? — Он попытался вернуться к тому, что сказал Кирк Пеншли.
— Я спрашиваю: желаешь ли ты все это прекратить? Тебе, Билли, это в копеечку влетает.
— Попроси, пожалуйста еще немного продолжить, — сказал Билли. — Я позвоню тебе через несколько дней, точнее, через три дна, узнаю, где вы их засекли.
— В этом нужды нет, — сказал Пеншли. — Как только люди Бартона их найдут, ты первый, кому они об этом сообщат.
— Меня здесь не будет, — медленно проговорил Билли.
— О? — Голос Пеншли был продуманно равнодушным. — Где будешь?
— Буду в пути, — ответил Халлек и вскоре положил трубку. Некоторое время сидел совершенно неподвижно, пытаясь разобраться с хаосом в голове. Его пальцы, очень тонкие пальцы, барабанили по столу.
16. ПИСЬМО БИЛЛИ
На следующее утро сразу после десяти Хейди ушла за покупками. Она даже не посмотрела в сторону Билли, чтобы хотя бы сказать, когда вернется или куда уходит. Эта старая добрая привычка прекратила свое существование. Билли сидел у себя в кабинете и наблюдал в окно, как «олдс» задним ходом выезжал на улицу. В какой-то момент голова Хейди повернулась и, похоже, их взгляды встретились. Его взгляд — растерянный и испуганный, ее — упрямо обвиняющий: «Ты вынудил меня отправить отсюда дочь; профессиональную помощь, в которой ты нуждаешься, ты отвергаешь; наши друзья уже начали пересуды. Похоже, что тебе нужен сопровождающий в дурдом, и выбрали меня. Ну и катись к чертовой бабушке. Оставь меня в покое, хоть сгори все синим огнем, но заставить меня отправляться вместе с тобой на лечение в дурдом — не имеешь права».
Иллюзия, разумеется. Не может она видеть его позади, в тени.
Иллюзия, но как больно!
Когда «олдс» скрылся на улице, Билли сунул листок бумаги в свою «Оливетти» и отпечатал: «Дорогая Хейди!» — в самом верху. Эта часть письма оказалась самой легкой. А дальше каждое предложение давалось ему мучительно. Постоянно тревожила мысль, что она вот-вот вернется и застигнет его за печатанием послания к ней. Но она не возвращалась. Наконец он извлек лист из машинки и перечитал:
«К тому времени, как ты прочтешь это, я уеду. Сам точно не знаю — куда, и не знаю, на сколько времени… Но надеюсь, что, когда вернусь, все будет закончено, весь этот кошмар, которым мы живем.
Хейди, Майкл Хаустон ошибается, ошибается во всем. Леда Россингтон в самом деле сказала мне, что старый цыган — его зовут Тадуз Лемке — прикоснулся к Кэри, и она в самом деле сказала мне, что его кожа превращается в броню. А Данкен Хопли на самом деле был покрыт опухолями и нарывами. Это гораздо кошмарное, чем ты себе можешь представить.
Хаустон отказывается провести логическую связь, которую я представил ему в защиту своей точки зрения, не хочет увязать это с моим необъяснимым недугом (155 сегодня утром). Он не может принять подобного, поскольку оно полностью вышибает его из привычной колеи. Он скорее упрячет меня пожизненно в психбольницу, чем примет всерьез возможность того, что все происходящее есть результат цыганского проклятия. Такая вещь, как существование цыганского проклятия, повсюду, и особенно в Фэйрвью, — анафема всему, во что верил Майкл Хаустон. Его боги приходят не с неба, а из сосуда.
Но я верю, что где-то в глубине души ты допускаешь, что такое возможно. Я думаю, частично твой гнев против меня в последнюю неделю был вызван тем, что я настаивал на том, во что ты в глубине души веришь и знаешь, что это правда. Можешь обвинять меня в том, что я сам разыгрываю спектакль постепенного исчезновения, но я расцениваю это так: верить в проклятие — значит, верить в то, что только один из нас наказан за то, в чем мы оба виноваты. Я говорю о том, как ты избегаешь чувства вины. И Господь знает, Хейди, в предательской и трусливой части своей души я чувствую: если мне удастся пройти все это дьявольское падение, ты тоже пройдешь через подобное испытание. Несчастье любит компаньона, а я полагаю, что в каждом из нас сидит негодяй, который тесно переплетается с добрым началом нашей натуры, и потому от него не избавиться.
Но есть во мне еще одна часть — та, которая по-прежнему любит тебя, Хейди. И эта часть ни в коем случае не желает, чтобы тебе было хоть в чем-то плохо. Эта лучшая моя часть обладает интеллектуальной логикой, и потому я уехал. Я должен найти того цыгана, Хейди. Я обязан найти Тадуза Лемке и высказать ему все, что я продумал за последние шесть недель. Легко обвинять, легко жаждать мщения. Но когда посмотришь на вещи прямо, то замечаешь, как каждое событие завязано на другом, и что иногда вещи случаются потому, что они случаются. Никто не хочет признавать, что это так, поскольку тогда мы не сможем ни на ком выместить собственную боль. Придется искать другой путь, а все иные пути не столь просты и утешительны. Хочу сказать ему, что не было злого умысла. Хочу попросить его снять проклятие, поскольку предполагаю, что это в его силах. Но более всего желаю — просто просить прощения. За меня, за тебя, за весь Фэйрвью. Я, видишь ли, теперь знаю о цыганах гораздо больше, чем знал прежде. Можно сказать, у меня открылись глаза. И потому стоит высказать тебе еще одну вещь, Хейди. Если он сможет снять проклятие, если у меня вновь появится какое-то будущее, я не захочу больше жить в Фэйрвью. С меня отныне хватит паба Энди, Лантерн Драйв, клуба, всего грязного лицемерия. Если у меня окажется какое-то будущее, я надеюсь, что ты и Линда согласитесь уехать в другое, более чистое место вместе со мной. Если не согласитесь, то я уеду один. Если Лемке не сделает или не сможет сделать ничего, чтобы помочь мне, я во-крайней мере буду знать, что сделал все от меня зависящее. Когда я вернусь домой, то обязательно запишусь в клинику Глассмана, если ты все еще этого пожелаешь.
