Истории, рассказанные у камина (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан (прочитать книгу .TXT) 📗
Одного стилистического анализа и то хватило бы, чтобы считать случай этот убедительным. Но этим дело не ограничивается. На самих записях, которые делались с такой скоростью, которая отрицает возможность сознательного подражания, часто видно почерк Уайльда с характерной для него необычной расстановкой промежутков между знаками. Он часто и достаточно свободно ссылается на различные эпизоды из своей жизни, в том числе и на малоизвестные, которые подтверждаются фактически. Он уверенно, хоть и довольно резко критикует других писателей, причем медиумы мало, а то и вовсе не знакомы с работами, подвергающимися его критике. Он с легкостью говорит о людях, которых знал при жизни. Имя миссис Чан Тун показалось мне подозрительным, и я заподозрил было ошибку, но вскоре, как будто специально, чтобы развеять мои сомнения, пришло письмо от самой указанной леди.
Подводя итог, я хочу сказать, что вряд ли найдется такой человек, который, рассмотрев эту проблему без предубеждения, не согласится, что вопрос о бессмертии Уайльда и о его связи с нашим миром не вызывает сомнения.
Теперь обратимся ко второму случаю. На этот раз речь пойдет о Джеке Лондоне. Этот писатель также отличается до того ярко выраженной индивидуальностью и таким неподражаемым стилем, что любая подделка будет определена сразу же. Собирателем материалов был Эдвард Пейн, который умер вскоре после того, как закончил эту работу. Этот достойный человек был близким другом Джека Лондона и спиритическое движение не поддерживал, поэтому его мнение можно считать авторитетным и непредвзятым. Послание он получил через одну женщину, которая является государственным деятелем и поэтому не хочет, чтобы ее имя называлось. Мистер Пейн ручается за ее bona fide [13] и уверяет, что она не профессиональный медиум, а, напротив, убежденный материалист и просто очень образованный и культурный человек. Так что ее нельзя подозревать в желании фальсифицировать послания, которые по сути своей являются сильнейшим доказательством несостоятельности материализма, какое только можно представить.
Послания эти имеют две формы: одна весьма шаткая, а вторая, напротив, очень убедительная. Первая – это попытка создать новое литературное произведение, которая закончилась полным провалом. Тот факт, что Лондон не смог описать собственную жизнь в мире живых и в то же время был весьма убедителен в разговоре о его нынешнем состоянии, вполне объясним. Очевидно, после смерти его очень обеспокоило то, что все оказалось совсем не так, как он ожидал, хотя, если бы он и другие материалисты прислушивались к несчастным затравленным спиритуалистам, они бы оградили себя от подобных потрясений, последствия которых часто длятся годами.
Вместо ожидаемой утраты индивидуальности Лондон, как и Уайльд, увидел себя окруженным дымкой или туманом (отражением своего собственного озадаченного разума), но наделенным таким же телом и разумом, что и раньше, только ощущения теперь были отчетливее, чем на земле. Скоро ему пришлось признать, что все его учение было совершенно ошибочным, что оно приносило вред и что ему, если это возможно, необходимо как можно скорее вернуться и поправить свою ошибку. Но возвращение – не простая задача. Для этого необходимо найти нужную вибрацию, а искать ее можно очень и очень долго. Однако Лондон был не из тех людей, кого пугают трудности. Он нашел нужную вибрацию и передал свое послание. Вот некоторые его сообщения, и мне кажется, что характер автора здесь чувствуется в каждой строчке.
«Что ж, попытаюсь. Вся моя жизнь – сплошные попытки. Спросите тетю Нетту, мог ли Джек так сказать.
Я живой, чувствую себя самим собой, хотя, что бы я ни говорил, что бы ни писал, это не убедит тех, кто знает меня лучше остальных, что я это я.
Смерть дала мне понять то, что утаила от меня жизнь. В моем духе, который продолжает движение, больше энергии, чем мудрости, как это было и на земле, только теперь я знаю путь и знаю, что такое жизнь. Мне столько нужно переделать!»
Послание его длинное и связное, настоящее эссе. Называется оно «Что Жизнь значит для меня теперь», и в нем он говорит: «Я – душа. Живая Душа. Я шел по ложной дороге материализма, пока меня не стошнило в зловонном тумане ошибок». Все послание, которое слишком длинное, чтобы приводить его здесь полностью, написано крепко, сильно и может послужить предупреждением, посланным из могилы миллионам, бездумно следующим тропой, которая привела самого Лондона к его несчастью.
«Моя душа, хотя я этого и не знал, была отравлена тем материалистическим фуражом, который я в нее набивал… Конец застал меня врасплох. Он сразил меня, когда я смотрел в другую сторону. Я почти жалею об этом. Наверное, из-за этого мой переход будет труднее.
Я проснулся. Спал? Конечно. Я спал и спал, пока не обрел во сне вечную жизнь. Все размыто. Я сам себе казался размытым. Силы вернулись. Я мог думать. Я приветствовал свой старый разум, как вернувшегося друга. Я шел ощупью, вслепую. Моя земная слепота преследовала меня. Окружала меня туманом. Мне приходилось продираться сквозь нее. У меня не было цели. Я прошел мимо единственной цели, которую признавал. Я оказался позади нее. Пытаюсь подобрать правильное слово, но нельзя передать земными образами то, чего на земле не существует.
Я умер. Смотрю на смерть с другой стороны… с доброй, нестрашной стороны и вижу, что жизнь неразрушима… На земле человек идет к цели, падает, поднимается, идет дальше. Он прокладывает себе путь, и когда место для него готово, занимает его. В этом нет никакой катастрофы. Все так и должно быть.
Я не знаком с этим языком. Я только учусь разговаривать. Дар речи, которым я обладал на земле, разрушился, попав в условия, для которых никогда не предназначался. Но я сделаю все, чтобы вновь его обрести, и тогда я заговорю, и вы, друзья, оставшиеся на земле, узнаете мой голос».
Такими короткими полными смысла предложениями мог писать только Джек Лондон. Похоже, что, как и в случае с Уайльдом, его посмертная работа выдержит сравнение со всем, что он сделал при жизни.
Собственные прежние взгляды теперь пугают его.
«То, что было для меня истиной вчера, то, что я прижимал к себе, как квинтэссенцию собственных мыслей, здесь отравляет меня, словно ядовитые испарения, и я должен… из огня предыдущего существования выбрать новую мысль, с помощью которой смогу подняться. Возрождение души – это труд, пронизанный болью вспоминания. Когда ты стреножен путами былых ошибок, разорвать их можно только адским усилием, таким усилием, от которого может лопнуть сердце… Я чувствую, что помирился с Богом. Я больше не преклоняюсь перед самим собой».
Когда его спросили, чем именно он сейчас занят, он ответил: «Мне нужно направлять заблудших или растерянных, таких, каким я сам был, когда попал сюда. Я занят тем, что указываю путь, которым сам не иду».
Последние слова, как мне кажется, указывают на начало возрождения Джека Лондона. Он понимает, что выполняет безликую, бескорыстную и скромную работу. До этого он хотел заново реализовать себя в старых земных рамках, и осознание того, что это невозможно, стало для него сильным ударом. Но он был настойчив.
«Боже! Я перестал существовать! – сокрушался он. – С этим переходом моя земная жизнь закончена, ее просто вычеркнули из хода времени. У меня это не укладывается в голове. Я растерян. Смерть обокрала меня, приняв в свои объятия? Она украла мое лицо, чтобы те, кто меня знал, теперь видели лишь нечто странное, немощное, достойное сожаления? Кто или что перерубило стержневой корень моей силы? Я в недоумении».
Тогда ребенок еще продолжал требовать свои игрушки и отказывался понимать, что в детский сад он уже не вернется. Однако голос его узнаваем. Человек этот никогда не говорил с такой жизненной энергией, как его призрак. Наконец он заканчивает на том, что ему не нужно оборачиваться, что теперь для него значение имеет только будущее. «Эти послания, – сказал он, – от Джека Лондона, от проклятой души, пытающейся вырваться из собственного материального ада». И все же свет впереди был виден. Ему нужно было лишь продолжать добиваться своего. «Я солдат на бесконечном марше». Кто еще, кроме Джека Лондона, мог так написать? И в заключение он добавляет: «Самое важное – сообщить миру, что сейчас я занят только тем, что исправляю то зло, которое совершил». Увы, Джек, мир слишком занят играми и удовольствиями, слишком увлечен своими одеревеневшими вероисповеданиями и окаменевшими религиями, чтобы прислушаться к тому, что вы познали. Они, так же как вы, поймут это лишь тогда, когда будет слишком поздно.
