Грезы Февра (сборник) - Мартин Джордж Р.Р. (первая книга txt) 📗
Когда они отчаливали из порта Мемфиса, закат был особенно красивым. Редкая дымка, подернувшая реку, окрасилась в оранжевые тона, а облака на западе стали насыщенного зловеще-красного цвета, в то время как небо алело, словно охваченное пламенем. Но Эбнер Марш, стоявший в одиночестве на палубной надстройке, не смотрел по сторонам, его взгляд был сосредоточен на реке. Расстилавшееся перед ними водное пространство было спокойным. Кое-где ветер слегка морщил речную поверхность, да у корней старых поваленных деревьев, торчащих из берега, течение реки завихрялось, но в основном старый дьявол пребывал в благодушном настроении.
Когда солнце начало цепляться за горизонт, грязная вода приобрела красноватый оттенок. Красный отблеск разрастался, расползаясь по всей поверхности воды, и темнел. Вскоре стало чудиться, что «Грезы Февра» плывет по кровавой реке. Когда солнце скрылось за деревьями и облаками, вода медленно начала буреть, как это случается с кровью, когда она высыхает. Наконец река приобрела черный, чернильно-черный цвет, черный, как могила. Марш наблюдал, как исчезли последние алые водовороты. В ту ночь звезд на небе не было. Ужинать он спустился с мыслями о крови.
С тех пор как вышли они из Нового Мадрида, прошло уже несколько дней. Марш много размышлял о том, что увидел или чего не увидел в каюте Джошуа Йорка. Конечно, до конца капитан не был уверен в том, что действительно что-то видел. Кроме того, даже если это ему не показалось, что из того? В конце концов, в лесу Джошуа мог порезаться… хотя на другую ночь Марш внимательно осмотрел руки Йорка и следов пореза или царапин не обнаружил. Может, он убил какое-то животное… или защищался от грабителей… На ум приходил не один десяток причин, но все они ничего не стоили перед фактом молчания Джошуа. Если Йорку нечего скрывать, то к чему ему окружать себя таким покровом таинственности?
Маршу доводилось видеть кровь и раньше, на его глазах ее пролилось немало: кулачные и собачьи бои, дуэли на шпагах и револьверах. Река протекала по стране, где пышным цветом процветало рабство, и кровь чернокожих тоже текла рекой. В свободных штатах ситуация складывалась ничуть не лучше.
Некоторое время Марш провел в истекающем кровью Канзасе, где видел предостаточно обгоревших и убитых людей, а в молодости служил в ополчении Иллинойса и принимал участие в сражениях против Черного Ястреба. До сих пор Маршу порой снился сон о нападении Страшного Топора, как они порубили людей Черного Ястреба, женщин и детей, когда те пытались спастись, переправившись на западный, безопасный берег Миссисипи… То был кровавый день, но избежать его было нельзя, так как Черный Ястреб разбойничал в Иллинойсе, совершая набеги на города и селения.
Кровь же, которая могла запачкать руки Йорка, была другого свойства. Эта мысль не давала Маршу покоя ни днем, ни ночью.
Все же он постоянно напоминал себе о том, что заключил сделку. Сделка для Эбнера Марша всегда была сделкой – человек обязан соблюдать условия договора независимо от того, нравятся они ему или нет. Договор, с кем бы он ни был заключен, со святошей ли, с жуликом ли, хоть с самим дьяволом, всегда остается договором. Марш вспомнил, что Джошуа Йорк как-то обмолвился: мол, у него есть враги, а с врагами человек волен поступать, как ему вздумается. С Маршем Йорк был достаточно честен.
Придя к такому заключению, Марш постарался выбросить из головы смущавшие его мысли.
Но окрашенная вечерней зарей Миссисипи превратилась в кровь, и сны Марша тоже стали кровавыми. Настроение на борту парохода становилось все более тоскливым и мрачным. Один из кочегаров по собственной неосмотрительности обварился паром, и в Наполеоне его пришлось высадить на берег. В Виксбурге с корабля сбежал подсобный рабочий – с его стороны достаточно глупо, поскольку штат относился к числу рабовладельческих, а сбежавший был цветным. Среди пассажиров третьего класса время от времени возникали потасовки. По мнению Джефферса, причиной явилось отсутствие занятий и удушливая сырая погода августа. Волосатый Майк соглашался с ним, говоря, что нищета в подобную жару всегда склонна к сумасбродству. Но Эбнеру Маршу казалось, что они просто несут свое наказание.
Позади остались Миссури и Теннесси. Мимо проплывали города и городишки, дровяные склады и плантации, недели мучительно растягивались. Из-за медлительности Йорка они теряли пассажиров и груз.
Марш посещал салоны и постоялые дворы, популярные среди речников; там ему пришлось услышать немало нелицеприятных сплетен о своем пароходе. Несмотря на количество установленных на его борту паровых котлов, он настолько велик и неповоротлив, услышал Марш как-то раз, что не способен развивать приличную скорость. Согласно другим слухам, у них барахлила паровая машина и котлы могли в любой момент взорваться. Эти слухи были самыми опасными, поскольку на реке и пассажиры, и команда больше всего опасались именно взрыва.
Один речник из Нового Орлеана в Виксбурге сказал Маршу, что «Грезы Февра» производит вполне приятное впечатление, однако его капитан ни на что не годится, так как доселе ходил только в верхнем русле Миссисипи и боится раскочегарить пароход во всю его мощь. Марш тогда едва не проломил ему голову. Сплетничали не только о нем, но и о Йорке и его друзьях, об их странном поведении. «Грезы Февра» начинали приобретать репутацию – к несчастью, не такую, о какой мечталось Эбнеру Маршу.
К тому времени, когда они достигли Натчеза, терпение Марша истощилось.
Когда город впервые замаячил на горизонте, день клонился к закату и кое-где уже зажглись фонари. С запада тянулись длинные тени. Если бы не изнурительная жара, день можно было бы назвать прекрасным. Впервые после Каира они показали приличное время. Река отливала золотом, и блики солнца на воде одевали ее в сверкающий наряд, нестерпимо яркий и легкий, меняющий свой узор при каждом дуновении ветерка.
После обеда Марш прилег – от такой непогоды ему нездоровилось, – но, услышав пронзительный звук сирены, вышел из каюты. Гудок прозвучал в ответ на приветствие другого парохода, красиво и гордо скользившего по воде. Марш знал, что идущие вверх и спускающиеся вниз по течению реки суда переговариваются между собой, решая, какое из них, чтобы разойтись, пойдет по правому, а какое по левому берегу реки. Такое происходило по десяти раз за день. Но сейчас в звуке сирены встречного корабля капитану послышалось нечто такое, что насторожило его и заставило выбраться из мягкой постели.
Марш вышел на палубу как раз вовремя, когда другой пароход проходил мимо; это был «Эклипс», стремительный и высокомерный. Между труб, из которых валили клубы дыма, на солнце сияла позолотой эмблема. На палубах парохода толпились пассажиры. Марш провожал шедший вверх по течению реки корабль взглядом до тех пор, пока тот не скрылся из глаз. Почему-то у него защемило сердце.
Когда «Эклипс» растворился вдали, как по утрам растворяется сон, Марш повернулся и увидел впереди Натчез. Ударили склянки, известив о скорой остановке.
На пристани стояло несколько судов. «Грезы Февра» ждали два города, начинавшиеся сразу за причалом. Сам город, Натчез-на-холме, со своими широкими улицами, деревьями и цветами, великолепными домами, стоял на высоком крутом берегу. Каждый дом в нем имел название: Монмут, Линден, Оберн, Равенна, Конкорд, и Белфаст, и Ветреный Холм, и Жар.
В молодые годы, до того как стать судовладельцем, Марш часто бывал в Натчезе, и каждый раз он по традиции прогуливался мимо прекрасных многоэтажных зданий. Это были настоящие дворцы, и среди них Марш чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Обитавшие в них старинные фамилии тоже держали себя с королевским величием; холодные и надменные, они потягивали виски с содовой или шерри с сахаром и лимоном, охлаждая свои чертовы напитки льдом, или развлекались бегами чистокровных скакунов, охотой на медведей, дуэлями на револьверах и ножах при малейшем подозрении в насмешке.
Марш слышал, что их называли набобами. Славные они были ребята, и каждый имел звание полковника. Иногда они появлялись на пристани, и тогда, как бы они себя ни вели, их приходилось приглашать на борт своего парохода и угощать сигарами и вином.
