Дом малых теней - Нэвилл Адам (полная версия книги .txt) 📗
Слушая эту гневную тираду, Кэтрин подумала: вдруг в недрах «Би-Би-Си» сохранились исходники фильма? Одна копия осталась здесь, и в связи с прибытием бобины с пленкой в пятидесятых-незнамо-каких годах в Доме возник такой ажиотаж, что Мэйсон купил по сходной цене проектор. В ту пору обитатели Красного Дома еще не были так стеснены в средствах. Проектор по-прежнему работал.
Просмотр планировался сугубо приватный. Ни Эдит, ни Мод, исполнявшая обязанности киномеханика, остаться с ней не пожелали, быстренько покинув комнату. Может быть, фильм им надоел, ведь он служил одним из весьма немногих развлечений в Красном Доме, и его обитатели, возможно, уже насмотрелись до тошноты. Но раздумья Кэтрин о том, а знает ли вообще Эдит, что в мире существуют телевидение, радио, музыка, резко оборвались — ее вниманием всецело овладело происходящее на экране.
Если первый кадр представлял собой некое заявление о намерениях, то Кэтрин с удовольствием воздержалась бы от просмотра всего, что последует за этим вступительным изображением, заполнившим экран на всю длину и ширину — оскалом, намалеванном на черно-белом гипсовом лице.
Судя по участкам стершейся записи, мерцанию и плохому качеству пленки и отсутствию звука, кадры были сняты задолго до заявленных пятидесятых. По изначальному замыслу глаза на лице, заполнившем экран, должны были излучать восторг или радостный задор, но выражение их потускнело. Округлые младенческие черты, в том числе и нарумяненные щечки, покрывала паутина черных трещин. Нос отсутствовал. На его месте зияла уродливая дыра. В застывшей тусклой ухмылке читалось звериное наслаждение тем шоком, что испытывал зритель.
Прическа куклы походила на нелепый парик, современный клоунский атрибут, налакированный или смазанный бриолином по обе стороны от прямого пробора. Голова была старая, скорее всего, изготовленная еще в домэйсоновские времена. Однако Кэтрин уже видела нечто подобное в своих снах. Вид этой головы резко пробудил в памяти что-то из ее трансов, что-то касающееся детей из спецшколы. И не скрывалась ли эта марионетка в детской под одеялом сегодня утром вместе с другими? Кэтрин вздрогнула, вспомнив копну курчавых черных волос на подушке. Ну нет, никакой связи с ее личными проблемами кукла иметь не могла. Одно время у всех манекенов-чревовещателей и марионеток, изображавших мужчин, были похожие головы, да и подобные прически встречались нередко. Да, она видела чепчик в спальне, но куклы-девочки из 1880-х тоже носили чепчики. Однако она так и не могла понять, откуда такие образы могли возникнуть в ее детском воображении.
Камера отъехала, и на экране показалась вся фигура целиком. Кэтрин заерзала на стуле. Жабо на шее и потрепанный бархатный камзол указывали на эпоху Тюдоров, но ноги… ноги были сугубо мэйсоновские. Задние лапы большой собаки поддерживали верхнюю часть тела, существо принялось беззвучно хлопать своими щербатыми деревянными руками, удаляясь на край сцены. Движениями кукла, собственно, и напоминала цирковую псину, обученную ходить на задних лапах. Кэтрин показалось, что она увидела ниточки, но, возможно, эти яркие проблески были всего лишь дефектами поврежденной пленки.
Занавес раздвинулся, и Кэтрин увидела ту самую сцену, которую сейчас закрывал экран. Только в фильме на заднике сцены в мельчайших деталях были изображены подземелье со множеством влажных камней и одинокое зарешеченное окошко. Деревянные декорации опускались сверху.
Замызганная, безвольно висящая на цепях фигура пыталась поднять деревянную голову и посмотреть в камеру. Лицо было перепачкано темной жидкостью, отчего некоторые из черт стали неразличимы. Но на резном деревянном пнце отчетливо выделялась аккуратная бородка, характерная для мужчин елизаветинской поры. Лицо у марионетки было печальным, но благородным, даже царственным, что вызвало у Кэтрин ассоциации с Христом и Карлом Первым одновременно.
Печальный утонченный лик обрамляли темныe густые кудри, спадавшие на льняную запятнанную блузу; наряд довершали рваные лосины. Ступни ног были непропорционально крупны и покрыты белесым пушком.
Голова наклонилась и шевельнулась, произнося какие-то слова. Если бы фильм был звуковым, арестант, скорей всего, вещал бы о своих бедах. Кэтрин поймала себя на том, что испытывает облегчение из-за отсутствия звуковой дорожки.
Занавес закрылся. И открылся снова.
Во второй сцене арестант выглядел еще более скорбным и несчастным; он стоял возле деревянной скамьи в суде или каком-то обветшалом административном здании. В этой сцене по явился второй персонаж — жутковатый человек-заяц, яростно жестикулирующий тонкими передними лапками. На морде зайца ярко горели глаза — громадные и абсолютно белые. Вокруг распахнутого рта, черного и мелкозубого, посверкивали остатки усиков. Кэтрин совершенно точно видела эту мерзкую голову на одной из кроваток в детской.
Обвислое тело зайца торчало из деревянного ящика, служившего трибуной. Мех на его груди был потрепан и блистал проплешинами. Отчетливо проступали два ряда сосков. Заяц был облачен в черную мантию и шелковый парик и, должно быть, председательствовал в суде над человеком. Во всех последующих сценах он один имел отчетливо человеческий вид.
Когда занавес вновь открылся после сцены суда, действие пьесы перенеслось на убогую, заваленную мусором улицу. На мастерски прорисованном заднике проглядывали кучи грязи и скособоченные домишки. Теперь арестант был водружен на колесо, с обода которого свешивалось его измученное, но гордое деревянное лицо.
Декорации тоже поменяли. И хотя нарисованы они были отменно, новый задник придавал дерганым, но пугающе реалистичным движениям марионеток на сцене слегка умиротворяющий оттенок искусственности. Их перемещения по сцене были настолько аутентичны, что Кэтрин пришла к убеждению, что здесь имела место не просто съемка движущихся марионеток, а покадровая анимация. В конце концов, не стоит так уж полагаться на память Эдит.
Из-за кулис на сцену промаршировала разношерстная толпа обряженных в лохмотья фигур и с самым зловещим видом окружила колесо. Кэтрин разглядела дерюгу, керамические лица, деревянные зубы и уши, как у животных. У одних были собачьи лапы, у других — деревянные ножки, обутые в остроносые кожаные башмаки.
В воздух вздымались, потрясая дубинками, маленькие белые ручки, иногда между ними мелькала щетинистая лапа. Животным безумием толпы дирижировал заяц, который скакал и резвился на краю сцены. Он был председателем во второй сцене и, похоже, упивался этим положением.
Развернувшись замызганными спинами к зрителю, толпа окружила колесо и заслонила человека, привязанного к нему. Их тоненькие ручки с дубинками поднимались и опускались, поднимались и опускались, снова и снова обрушиваясь на арестанта.
Кэтрин прикрыла глаза руками и лишь иногда посматривала на экран сквозь пальцы, покуда бойня не закончилась. После минутной экзекуции утомленная толпа громил разбрелась.
Тонкие деревянные конечности жертвы были размозжены. Сквозь утлую одежонку торчали темные, влажные щепки.
Кэтрин предположила, что, скорее всего, именно во время этой сцены мэйсоновской мистерии жестокости режиссер с «Би-Би-Си» понял наконец, может и неохотно, что такое действо не годится не только для детей, но и вообще для кого-либо.
Несмотря на износ пленки, которая теперь то светлела, то темнела, словно будучи на грани сгорания прямо в проекторе, Кэтрин попыталась разглядеть, как толпа поднимает вверх изломанное тело жертвы. Злобная чернь барахталась под тяжестью громоздкого шеста, на котором крепилось колесо.
Занавес сошелся. Но ненадолго.
Искалеченная фигура арестанта вновь появилась, привязанная к колесу на вертикальном шесте. Но на сей раз шест располагался высоко, по центру сцены, на абсолютно черном фоне, идеально передающем состояние холодного небытия. И вновь Кэтрин показалось, что это несчастное деревянное лицо произносит сейчас неслышный из-за отсутствия аудиодорожки монолог на камеру, потому как, хоть его тело и было страшно изуродовано, стеклянные глаза на длинном лице были открыты.
