Девятый Будда - Истерман Дэниел (читать книги без .txt) 📗
— Набоб из Хасанабада, — пояснила миссис Карпентер, словно соблюдающая какой-то непонятный пункт индийского этикета, который не позволяет бегуме произносить имя ее мужа. — И то, что говорит бегума, сущая правда — их нельзя беспокоить. Идите домой, мистер Уайлэм. Соберитесь с мыслями. Задумайтесь над тем, что вы говорите. И если после этого сочтете, что вам следует поговорить с моим мужем, приходите днем, как предложила бегума, и он с радостью примет вас. Хотите, я пошлю кого-нибудь в полицию, чтобы оповестить их о вашей ужасной находке?
Она с усилием пыталась превратить разыгравшуюся сцену в обычное событие. Гувернантка начала дышать с облегчением. Пятна чая в конце концов отстираются.
— Его горло было перерезано от уха до уха, — рявкнул Кристофер. — Скальпелем. Вы хотите, чтобы я показал вам? Почему нам всем не усесться в одну из этих сверкающих машин и не отправиться в госпиталь, чтобы вы увидели все своими глазами? Может взять с собой чай и сэндвичи. Только должен предупредить вас — там сейчас очень много мух.
Он почувствовал, что вот-вот сорвется, но это его не обеспокоило.
Две европейки явно побледнели после тирады Кристофера, а бегума осталась спокойной. В отличие от двух других женщин, ей приходилось видеть людей, чье горло было перерезано от уха до уха. Фраза о мухах заставила ее подумать, что незнакомец не в своем уме.
— Пожалуйста, немедленно уходите, — сказала она, — или я позову людей своего мужа, чтобы они вышвырнули вас отсюда. Они не будут деликатничать, и я не огорчусь, если вам сломают шею.
Кристофер выругался и вылетел из комнаты. Он уже потерял достаточно много времени.
Дом Карпентеров был отделен от собственного приюта двойными дверями. Проходя по коридору, он почувствовал озноб — свое помещение Карпентеры отапливали неплохо, и почувствовалась разница температур. Предыдущим вечером он составил очень смутное представление о плане приюта. Первый этаж, на котором он не задержался, состоял из зала для собраний, столовой, классных комнат и кухонь. На втором этаже справа от него были спальни и ванные девочек. Слева было крыло, где жили мальчики и где он уже был прошлым вечером.
Сначала он направился в крыло мальчиков. Открыв дверь, он оказался в длинном пустом коридоре. По обеим сторонам тянулись деревянные двери с застекленными окошками в верхней части. Заглянув в первое окошко, он увидел учителя у доски и первые два ряда парт. Сквозь стекло до него донеслись монотонные голоса мальчиков:
— Девятью семь — шестьдесят три; девятью восемь — семьдесят два; девятью девять — восемьдесят один; девятью...
Он пошел дальше, и голоса стихли. Коридор привел его в выложенный плиткой холл, где каждый шаг его отдавался эхом. За исключением классных комнат, где лишь унылое повторение монотонных фраз намекало на обитаемость, здание было наполнено странной, словно дышащей тишиной. Эта тишина произрастала из страданий и скуки, как сорняки произрастают из особых семян, плотных, запущенных, запретных. Он почувствовал, что замедлил шаг и движется на цыпочках, инстинктивно подстраиваясь под атмосферу этого места. Слева широкая лестница вела на следующий этаж. Он двинулся к ней — его беспричинно потянуло наверх.
Лестница вела в узкий коридор, наполненный запахами грубого мыла и накрахмаленного белья. Стены здесь были пустыми и белыми, без скидок на уязвимость и боль. Здесь сон был обязанностью, с заранее определенным временем и установленными правилами. Только сны избегали регламентации. Сны и кошмары.
Кристофер открыл дверь спальни. Это была длинная, заставленная кроватями комната, вроде той, в которой он спал, когда учился в Винчестере, только здесь было холоднее и безрадостнее. Кто-то оставил открытым окно. Холодный ветер рывками перемещался по комнате, ничуть не ослабев после долгого путешествия с гор.
Он ощутил, как в нем растет беспокойство. Порывы ветра заставляли двигаться бледные простыни. Маленькие кровати с железными сетками, белые стены, ряды безымянных сундучков одинакового цвета — все это напоминало ему больничную палату... или сумасшедший дом. «Какие кошмары посещали сны воспитанников Нокс Хоумз, спящих в своих узких кроватях зимней ночью? — подумал он. — Темные боги... или преподобный и миссис Карпентер с их медленными улыбками и успокаивающими словами из Библии?»
За следующей дверью была ванная. Вода из крана капала на белую эмаль. Влажные полотенца безвольно повисли на деревянных вешалках. Бледный свет рисовал на плитке решетки.
В конце коридора находилась маленькая деревянная дверь с табличкой «Палата для больных». Кристофер тихо постучал, ответа не было. Он взялся за ручку. Дверь была незаперта. Внутри была низкая кровать с тугими складками простыней, а рядом с ней стоял эмалированный умывальник, прикрытый полотенцем. Даже здесь не было никакого снисхождения. Он вспомнил, как Мойра Карпентер пыталась объяснить ему, что болезнь является символом греха и что за больными надо ухаживать, но не нянчиться с ними. Нянчиться с больным было равноценно потворствованию грехам.
Он уже собирался уходить, как вдруг что-то привлекло его внимание. У стены, прямо напротив кровати, стоял небольшой шкаф. Казалось, его недавно передвигали буквально на полметра дальше от двери, и на стене осталось заметное невыцветшее пятно краски. Кристофер не мог понять, зачем кому-то понадобилось двигать шкаф: теперь он стоял очень неудобно, слишком близко к раковине, и полностью распахнуть дверцы было невозможно.
Он открыл дверцу и заглянул внутрь. Просто стопка аккуратно сложенных простыней. В нижней части шкафа были два ящика. Кристофер по очереди выдвинул их, но нашел только полотенца и самые простые лекарства. Возможно, что-то было не в порядке со стеной за шкафом. Он протиснулся между шкафом и умывальником и напряг мышцы. Шкаф был тяжелым, но легко двигался по гладкому полу.
Ему пришлось отойти, чтобы в свете, падающем от окна, иметь возможность рассмотреть стену. Все было настолько незаметно, что он бы никогда ничего не нашел, если бы его внимание не привлек бессмысленно сдвинутый шкаф. Кто-то выцарапал на задней стенке шкафа две буквы, используя ноготь, или, скорее всего, перочинный нож. Он уже видел эти буквы, и ему не надо было объяснять, что они означали и кто их написал: два перекрещенных "у": Уильям Уайлэм. Он изобрел для сына эту монограмму два месяца назад. Сомнений больше не было. Уильям здесь был.
Глава 16
Он бегом преодолел расстояние до входа в здание. У подножия лестницы, ведущей в спальни девочек, стояли двое прекрасно одетых людей — очевидно, это были личные телохранители набоба. Когда он приблизился, один из них шагнул к нему и вытянул руку ладонью вверх.
— Очень извиняюсь, сахиб, но у меня есть инструкция не пускать вас дальше. Вас просили уйти. Я провожу вас до двери.
Кристофер был не в настроении спорить. Он достал из-за пояса револьвер, который забрал у полицейского в доме Кормака, и нацелил его в лоб телохранителя.
— Мы не идем ни к какой двери, — сказал он. — Идите сюда, — Кристофер указал пистолетом в направлении гостиной, — и прихватите с собой своего друга. Скажите ему, чтобы он пошевелился, или я снесу вам голову.
Спорить никто не стал. Телохранители приблизились к двери гостиной.
— Откройте дверь и заходите внутрь.
Они повиновались. В комнате три женщины пили чай, надкусывая кусочки кекса с тмином. На этот раз гувернантка уронила чашку с блюдцем на пол. Бегума оторвала взгляд от тарелки, увидела, что происходит, и наградила Кристофера взглядом, который, наверное, был равноценен смертному приговору в Хасанабаде. Мойра Карпентер выглядела как живое воплощение антипода христианской благотворительности.
Кристофер вошел в комнату только затем, чтобы вынуть ключ из замка. Потом он снова закрыл дверь и запер ее, положив ключ в карман брюк. Он задумался, успели ли они предупредить Карпентера.
Поднявшись наверх, он обошел все комнаты. Все они были холодными и пустыми. Где-то хлопнула дверь. Вдалеке зашелестели голоса, а потом снова наступила тишина. В конце коридора был узкий лестничный пролет, который вел на чердак. Кристофер вспомнил, что Цевонг покончил с собой именно на чердаке.
