Бессмертные карлики (журн. вариант) - Рихтер-Фрих Эрве (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
— Она была удивительная женщина, — пробормотал Фьельд и повернулся к стенке. — Других таких не встретишь в больших городах. Чтобы найти таких, надо уйти в пустыню, далеко от джаз-бандов, граммофонов и модных магазинов… Но что касается теперешнего, Паквай, — после того, что мы знаем об этой экспедиции, мы не можем взять на свою ответственность донну Инесу.
— Опасности существуют повсюду, — сказал индеец. — Пароход в Европу отходит только через три недели, а мы должны, как ты сам решил, двинуться в путь через несколько дней.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что сеньорита Сен-Клэр будет предоставлена своим врагам. Я говорил об этом с Хуамото. Он говорит, что побитый перуанец никогда не сдается. Черный Антонио будет преследовать девушку, подобно разгневанной пчеле. Он, несомненно, приедет с тем же пароходом, что и Конча, вот увидишь! Кроме того…
Паквай вдруг остановился, слегка смущенный.
— Ну, пожалуйста, выбалтывай! — воскликнул Фьельд. — Что там еще кроме?
— Да, господин, — продолжал индеец, — в жилах донны Инесы течет немало перуанской крови. Она упряма. Убедить ее не так-то легко. Она, по-видимому, смотрит на свое участие в поездке, как на нечто, давно решенное и неоспоримое теперь, когда она уверена в прибытии Кончи. Это указание самой судьбы, — твердит она, — что ты задержался с отъездом, а Конча выздоровела так скоро. Она все эти дни только и делает, что подготовляется к дороге и приводит в порядок моторную лодку. Сегодня она заказала новый бак для керосина.
Фьельд поднялся на постели скорее, чем это было для него полезно.
— Эта проклятая рана все еще мешает мне. Не то я бы заставил послушать ее другую музыку. Я не люблю, когда женщины вмешиваются в мои дела. Но я поговорю серьезно с этой молодой сеньорой.
Возможность эта весьма скоро представилась раненому, так как в ту же минуту послышался слабый стук в дверь, и Инеса вошла в комнату. Она осторожно подвигалась на цыпочках и имела весьма озабоченный вид.
Фьельд невольно улыбнулся:
— Пожалуйста, не трудитесь ходить так тихо из-за меня — я не люблю, чтобы со мной обращались, как с больным. Одна лишняя рана ничего не меняет в устройстве моего тела. Через три дня я уезжаю.
Инеса захлопала в ладоши.
— Ах, как прекрасно! — воскликнула она. — Пребывание в этом Икитосе становится невыносимо. Как чудесно будет снова ехать по реке!
Фьельд про себя ругнул ее, а вслух сказал:
— Итак, вы окончательно уверены, что едете с нами?
— Разумеется. Вы же сами дали мне слово. Если Конча выздоровеет… Не правда ли?
— Да, но все это приводит меня в отчаяние. Я не могу взять на себя ответственности…
— Вы не должны так много говорить, — сказала Инеса и положила маленькую руку на его рот. — Я знаю, что это вам вредно. А до вашего выздоровления я считаю себя вашим секретарем и сделала кое-какие приготовления…
— Я уже слышал.
— Вам нечего бояться, что я наделаю глупостей… Я понимаю свое дело.
Фьельд тихо рассмеялся.
— Да, да, теперь вы одерживаете верх, сеньорита Инеса. Я лежу в постели и не смею сорвать своих повязок. Но через два дня эта дудка заиграет другую песенку… Если вы, несмотря на все, отправляетесь с нами, то я требую, чтобы вы не вмешивались в мои дела. Дисциплина и еще раз дисциплина.
Смущенная девушка опустила голову.
— Я всегда имела это в виду. Я знаю свои обязанности.
Она повернулась и тихо вышла из комнаты.
Фьельд смущенно посмотрел ей вслед.
— Лихорадка от раны, должно быть, еще не совсем прошла, Паквай, сказал он. — Мне что-то очень жарко. Давай-ка измерим температуру.
— Странная женщина! — прошептал индеец, ставя больному градусник.
Норвежский доктор, по-видимому, хотел что-то возразить на последнее замечание Паквая, но трудно вообще что-нибудь говорить, когда лежишь с градусником во рту. Итак, при этих обстоятельствах никто не имел возможности узнать мнения Фьельда о странной женщине.
Термометр показывал 37,8, и, значит, дело обстояло не так уж плохо. Затем сосчитали пульс. Сердце работало немного слишком скоро. Врач-испанец, посетивший на следующий день своего норвежского коллегу, был не очень-то им доволен.
Йунас Фьельд также не был доволен. Он плохо спал эту ночь. Он сердился на свое собственное добродушие. Чувство слабости перед двумя большими и серьезными женскими глазами было его давнишним недостатком.
25. ВВЕРХ ПО РЕКЕ
Четверо суток пыхтела большая и неудобная моторная лодка, несущая экспедицию Фьельда вверх по реке Мараньон мимо маленького городка Наута, где второй из главных истоков Амазонки присоединяет свое водное богатство к могучей матери-реке.
Лодка была старая и сильно подержанная, но мотор только что вышел из мастерских Болиндера и был достаточно силен и прочен. Но за спокойный ход похвалить было его нельзя.
Рубка была теперь превращена в пассажирскую каюту и, под наблюдением Инесы, вымыта и вычищена всеми дезинфекционными жидкостями, какие только нашлись в Икитосе. Она все-таки пренеприятно пахла рыбой и разной гнилью. Но жара была такая нестерпимая, что никто не испытывал особенной охоты сойти под палубу, где было еще жарче от топки мотора.
Все же керосин во многих отношениях является отличным топливом. Он держит в отдалении москитов. И поэтому пассажиры моторной лодки имели возможность тихо и мирно лежать в своих гамаках, протянутых на палубе.
Инесе и Конче было предоставлено переднее помещение. Оно, по-видимому, служило некогда «каютой капитана» и, несмотря на свои скромные размеры, было все же самым комфортабельным в лодке.
Обязанности каждого были точно определены. Хуамото, знавший каждый участок фарватера, был лоцманом. Кид Карсон заботился о машине и о кухне. Паквай стоял у руля. Фьельд и Конча, в качестве выздоравливающих, лежали почти все время в своих гамаках, чтобы поскорее набраться сил для предстоящих испытаний. Инеса заведовала провиантом.
Удалившись от последних признаков цивилизации, молодая барышня из Лимы переменилась окончательно. В Икитосе парикмахер с жалобными причитаниями избавил ее от прекрасных пепельно-золотистых волос. Она опять надела мужской костюм, который носила без обычного в таких случаях кокетства. Все части костюма были старые, сильно поношенные, вплоть до тяжелых грубых сапог, в которых ее ноги чувствовали себя отлично. Фьельд замечал не без известного удовольствия, что Инеса отдавала себе точный отчет в предстоящих трудностях. Но то, что доставляло ему особенную радость, было ее простое и спокойное обращение с мужчинами. Она всегда принимала живое участие в их разговорах и подбодряла их всевозможными выходками. В тихие звездные ночи она играла на мандолине и аккомпанировала Киду Карсону, поднимавшему ужасающий вой, который засел в его глотке еще с тех времен, когда он пел куплеты и плясал чечетку в кафе-шантане. Но тоска по умершему деду все еще лежала темной тенью в огромных прекрасных глазах, несмотря на то, что Инеса видимо боролась сама с собой, чтобы скрыть свое горе от посторонних взглядов.
От времени до времени она отводила Паквая в сторону и просила его рассказать еще и еще о малейших подробностях его встречи с профессором. И Паквай начинал своим глубоким мягким голосом повествование о смерти мудрого человека далеко, далеко, в пустынных степях аргентинской сельвы.
И тогда случалось, что Инеса спрашивала:
— Но как случилось, что дедушка попал так далеко на восток?
И Паквай неизменно отвечал:
— Он ведь был старик. Сил у него не хватило, чтобы пойти через высокие плоскогорья. Он стремился вниз. Может быть, он шел, как слепой, ощупью. Может быть, он пытался убежать от того, кто хотел отнять у него жизнь. Я не знаю, сеньорита. Вероятно, он надеялся встретить дружелюбно настроенных индейцев или же наткнуться на какую-нибудь пограничную экспедицию. Он не успел сказать об этом. Еще ведь надо было так много сказать прежде, чем жизнь покинет его. Когда я встретил его, тело его уже умерло, одна только воля еще жила.
