Жажда справедливости. Избранный - Кунцевич Алексей (бесплатные онлайн книги читаем полные .txt) 📗

Но мы отвлеклись. Итак, Виталий шел быстрым шагом к метро. Когда он подходил к подземке, Морозов очнулся. Дрожа от холода, он подобрал куртку и, пошатываясь, чувствуя невыносимую тошноту, вошел в общежитие. Что с ним было дальше этой ночью, мы не знаем, да и не интересно это, скажем только: все случившееся до такой степени потрясло и напугало его, что он сделался заикой, а по ночам его мучили кошмары. Ко всему прочему, это сильнейшим образом отразилось на его рассудке.

Глава XII

АНГЕЛ

Было почти восемь вечера, когда в квартиру № 49 позвонили. Дверь открыла Вельда, облаченная в джинсовую блузку и джинсовые же шорты; вид она имела б весьма соблазнительный, кабы не была мертвой. В дверях стоял Серебряков.

—Добрый вечер,— поздоровался он. В ответ на это Вельда почтительно поклонилась и произнесла:

—Вечер добрый, господин. Прошу с нами отужинать.

Хотя Виталий и был готов к чему-то в этом роде, все же смутился и слегка покраснел. Вельда захлопнула дверь, помогла ему раздеться и сказала:

—Господин граф и господин барон ждут вас.

—Благодарю,— в тон ей ответил Виталий и прошел в зал. В зале находилось двое: Гебриел и Леонард. При появлении Серебрякова барон встал и почтительно поклонился, печатка блеснула в свете свечей белым светом. Виталий был крайне удивлен. А Леонард, который сидел, откинувшись на спинку стула, отрекомендовал барона:

—Сын, представляю тебе сторонника нашего ордена. Это Гебриел. Прошу любить и жаловать. Он будет весьма нам полезен. Он является специалистом по конфликтам,— если можно так выразиться. Несмотря на его смиренный и добропорядочный вид (тут Гебриел мрачно улыбнулся), имеет репутацию убийцы, но исключительно в массовых стычках.

Барон счел нужным поклониться вторично.

Виталий смутился крайне этому выражению почтения со стороны барона и сказал:

—Я, право же,.. барон, очень удивлен. Ведь вы куда старше меня и имеете больше права ожидать от меня поклонов.— Виталий поклонился. Теперь смутился барон и вопросительно взглянул на графа, как бы ожидая намека на то, как себя вести, но граф лишь улыбнулся и слегка пожал плечами. А Виталий продолжал: —Я ведь, в сущности, и представления не имею, сколько вам лет. И прошу извинить меня, я не привык к почестям.

Леонард крайне довольный тем, что произошло, указал Виталию на стул справа от себя. Тот прошел и сел. А барон, дождался, когда сядет Серебряков, и только после сего счел необходимым занять свое место.

Вельда принялась накрывать на стол. В это время Виталий обратился к графу:

—Я, отец, полагаю, что вы недовольны мной. Я осмелился осудить человека и выместить на нем свою злость.

—Учись, сын мой. Ты теперь не один из смертных, но Первый из них, и имя отныне тебе— Избранный!— сказал граф. Сделав небольшую паузу, он продолжил: —Если кто и должен чувствовать себя виноватым, так это Морозов. Ибо не Провидение делает из нас то, что мы есть. Мы— свободные в мыслях и действиях существа. Не Провидение творит наши мысли и направляет их, а это делаем мы! И лишь мы повинны в них. Мысли наши рождают Элементала,— страшную непредсказуемую для непосвященных силу. На путь порока случайно не становятся. Случайность— всего лишь неожиданно проявившая себя закономерность. Не дурно было бы узнать, что двигало в тот момент господином Морозовым. Какие силы завладели его душой, откровенно говоря, душой весьма низкого качества?

Виталий хотя и привык к странной манера графа говорить, всё же мало смог понять чего-либо из его слов. А в довершении ко всему еще и барон добавил загадочно:

—Я, как мне кажется, догадываюсь, кто толкнул вас, Виталий, на сей поступок. Хотя и имеется довольно много воздыхателей, жаждущих изменить положение вещей в этом мире, здесь пахнет методами одного моего знакомого. У него своеобразный способ проверки компетенции своих противников. Ваши деяния, граф, как всегда заслужили внимания очень высокопоставленных особ.

Тут Вельда разлила вино по бокалам всем. И была любезно приглашена Леонардом к столу. После чего Сатана сказал:

—Да, барон. Однако похоже, не только он, но и еще многие братья наши, возмущенные моей властью на Земле, вынуждены из-за своей проклятой гордости ненавидеть меня и мешать мне.

Тут что-то сделалось с Леонардом: он страдальчески сдвинул свои густые брови и заговорил он с грустью, сквозившей в каждом слове:

—Проклятая гордыня! Хотеть вернуть назад то, что обратно никогда не воротишь подобными делами! Как можем мы ненавидеть друг друга? Любовь, которая была первопричиной нашего рождения, уступила место зависти. У кого этому можно научиться в мире, прославленном любовью и чистотой? Мы не знали другого счастья, как видеть прекрасный лик отца, ощущать тепло его бесконечной любви, восхищаться его великой мудростью. Венец его славы сиял над нами. Все это пропало в один миг. Гордыня, ненависть к творениям более приближенным к создателю, чем его ангелы, жажда внимания лишь к самим себе,— вот что двигало мною, а в последствие и ими. Сын Утра Прекрасного, я жестоко поплатился за обуявшую меня ревность, за те слова, которые бросил отцу.

Граф замолчал. Заговорил Гебриел:

—Довольно, сир, терзать себя. Чего мы жаждем? Мы хотим вернуть его бесконечную любовь. Когда-то мы потеряли веру. И он отвернулся от нас. Теперь же мы стоим много выше наших братьев; мы уверовали в великую мудрость. Помыслы наши чисты. Он любит нас, но не в состоянии препятствовать своим законам, законам жестким, но правильным. Так будем же делать всё, чтобы вернуть потерянное.

Серебряков непонимающе взглянул на графа. Тот ответил так:

—Ты смущен и озадачен, Виталий. Что ж, откроем эту маленькую завесу, которую я решил сохранить до приезда барона. Пора тебе узнать истинную причину вражды людей на Земле. Люди, движимые своими страстями, слабостями, страхами, вряд ли догадываются, что на самом деле раздувает пламя из едва зародившихся низких чувств. Рождаясь на свет, человек волен выбрать свой путь! И будь я проклят, если у грешника не было иного выбора! Легкое облачко на душе человеческой привлекают силы низшего порядка. И люди преклоняют колени перед металлом и властью! Они понятия не имеют, поднимая в слепой ярости руку с оружием на ближнего своего, ярости порою беспочвенной и отдающей глупостью за версту, что заставляет их делать это. Чужие желания выдают за свои, как проходимец плагиат— за собственное произведение. Земля похожа на древнеримский Колизей. Его заполоняет в амфитеатре и ложах публика, на арену, специально подготовленную к действу, выходят воины и бьются на смерть. Толкает на это их чувство самосохранения: не убьешь ты— прикончат тебя. А в великолепных ложах подобно знати разместились и наблюдают за этим ангелы. Знать хочет получить то, что сама не в силах создать— удовлетворение. Она бессильна завладеть тем, чем владеет гладиатор, и вынуждена довольствоваться малым. Жажда власти, нравственный разврат, чванливость,— вот что привело к распаду Великой Империи,— то же ожидает и этот мир. У человечества есть душа. Как раз этого не хватает нам. Человек, не смотря ни на что, способен любить; мы же утратили это чувство. Ангелы подобны королям: они познали всё, имеют все, но многое утеряли: потеряли веру и любовь. Имея власть, не имея души, хотят иметь ее, ибо только душа способна верить и любить, не смотря ни на что. Мы— первые из детей Отца, мы могущественны, подобно ему, но бездушны, человек же владеет Душой! Вера и Любовь живет в нем вечно. Посему многие из нас жаждут уничтожить человечество— первопричину раздоров и распрей, мелких насекомых, движимых мелкими страстями и, тем не менее, стоящих много ближе нас к Отцу.

Леонард грустил. Боль потери внимания и любви, боль за непонимание братьев отразилась на его лице, от чего оно сразу постарело.