Несущий смерть - Кинг Стивен (книги онлайн полные txt) 📗
Он подумал: «Что значит — человек не может идти против своей природы? Чушь собачья, и ты это знаешь. Человеку не свойственно есть землю, но ты съешь целую миску, если прикажет тебе другой человек, вдавив в твой висок дуло пистолета. Ты прекрасно знаешь, что пора сделать то, что сделал бы мальчик, если б ты ему не помешал. В конце концов, ты в это денег не вкладывал».
Вот тут запротестовала другая часть его мозга: «Вкладывал, конечно, вкладывал, черт побери! Мальчишка разбил совершенно новую полароидную камеру. Правда, по незнанию, но это ничего не меняет. Она же стоила сто тридцать девять долларов!»
— Бред какой-то! — пробормотал Поп. — Дело-то не в этом! Не в деньгах!
Нет, уж конечно, не в чертовых деньгах. Это он мог признать с чистой совестью. Поп мог себе позволить такую трату. Поп многое мог себе позволить, включая собственный особняк в Брэм-Холле, аристократическом районе Портленда, и новенький «мерседес» в гараже. Поп, конечно, никогда не думал о таких покупках, предпочитая складывать свои денежки в кубышку, но это не означало, что он не мог купить дом и автомобиль, возникни у него такое желание.
Нет, дело не в деньгах. Речь шла о том, что важнее денег. Не хотелось выглядеть дураком. Поп принципиально не хотел выглядеть дураком, а если такое случалось, то долго не находил себе места, словно человек, под одежду которого забрались красные муравьи.
Взять, к примеру, тот чертов проигрыватель. Когда Поп выяснил, что торговец антиквариатом из Бостона, по фамилии Донахью, нагрел его на пятьдесят баксов, продав граммофон «Виктор-Графф» модели 1915 года (потом выяснилось, что это более распространенная модель 1919 года). Поп недоспал на добрые триста баксов, строя планы мести (один изощреннее другого). Как же он честил себя! Еще бы, его, Попа Меррилла, какой-то горожанин обвел вокруг пальца, словно мальчишку! Иногда он представлял себе, как этот мерзавец рассказывает своим партнерам по покеру о том, с какой легкостью он все это провернул, что такой деревенщине, как Поп Меррилл, можно всучить и Бруклинский мост, потому что у того не найдется другого ответа, кроме: «Сколько?» А потом они все покатывались от хохота в клубах сигарного дыма (почему-то он всегда видел их сидящими за столом).
Вот и эта история с полароидной камерой ужасно давила на Попа, но он еще не хотел поставить в ней точку.
Пока не хотел.
Ты спятил, корил его внутренний голос. Только сумасшедший может продолжать эти игры.
— Я просто так не сдамся! — пробормотал Поп, окруженный тикающими и такающими часами. — Будь я проклят, если сдамся!
Это не означало, что он и дальше не будет ездить по округе, пытаясь сбыть эту чертову камеру, но вот использовать ее по назначению старик точно не собирался. Поп полагал, что осталось еще три «безопасных» снимка, может, даже и все семь, но лично сам в испытатели не рвался. Отнюдь.
А что-то могло и подвернуться. Как знать. И едва ли камера причинит кому-то вред, если будет лежать в запертом ящике, не так ли?
— Разумеется, нет, — согласился Поп сам с собой, положил камеру, запер ящик, сунул ключи в карман и повернул табличку на двери надписью «ОТКРЫТО».
На данный момент мистер Меррилл решил волнующую его проблему.
ГЛАВА 10
Поп проснулся в три утра, мокрый от пота, со страхом вглядываясь в темноту. Часы только что отбили три, и их стрелки двинулись по следующему кругу.
Его разбудил не бой часов — хотя мог бы, — потому что очнулся Поп не в своей постели, а внизу, в магазине. «Империя изобилия» напоминала пещеру тьмы, по которой гуляли тени, созданные светом уличных фонарей, все-таки проникающим через пыльные стекла витрин.
Разбудил его не бой часов, а вспышка!
Поп ужаснулся, заметив наконец, что стоит в пижаме у верстака с «Солнцем-660» в руках. Он заметил, что открыт и ящик, в котором хранилась полароидная камера. Заметил, что, хотя и сделал только одну фотографию, палец его продолжал жать на спуск, вновь и вновь приводя в действие затвор объектива. Поп сделал бы много фотографий, но ему просто повезло: в кассете оставалась только одна непроявленная заготовка.
Поп навел камеру на витрины, видоискатель с трещинкой-волоском находился на уровне открытого, но спящего глаза. Оказавшись на уровне грудной клетки, руки задрожали, плечи и локти свело. Руки упали, пальцы разжались, камера вывалилась из них в выдвинутый ящик. Фотография, которую он все же успел сделать, уже выползла из щели, зацепилась за край ящика и, покачавшись на нем, полетела не в ящик, а на пол.
Меррилл попытался сесть в кресло на колесиках, стоящее сзади. Ноги начали сгибаться, но на полпути мышцы, подходящие к коленным суставам от голени и бедра, словно замерзли. Так что Поп не сел, а рухнул в кресло. Оно покатилось назад, уперлось в картонную коробку, набитую старыми журналами, и остановилось.
Поп опустил голову, словно борясь с головокружением, посидел не шевелясь. Сколько прошло времени, он потом сказать не мог Может, даже немного поспал. Кровь стучала в виски, билась о лоб. Возможно, Поп слишком долго просидел с наклоненной головой. Но он чувствовал, что может встать, он знал, что должен сделать. Что-то непонятное сумело крепко скрутить его, заставить ходить во сне, заставить (все его существо возмущалось против глагола «заставить», но мог ли он подобрать другой?) делать фотографии. Чего уж больше? Он понятия не имел, что это такое, но в одном сомнений уже не осталось: с этим, следовало покончить раз и навсегда.
Пора сделать то, что следовало с самого начала разрешить мальчику, подумал Поп.
Да. Но не сейчас, не этой ночью. Он совершенно вымотан, взмок как мышь, дрожит. Ему бы забраться по лестнице на второй этаж, не то что махать кувалдой. Конечно, он мог бы обойтись и более простыми средствами: достать камеру из ящика, бросить на пол, поднять, снова бросить… но уж себе-то Поп врать не стал. В эту ночь он больше не хотел иметь ничего общего с камерой.
Для этого будет время утром. Едва ли за несколько часов камера сможет натворить что-то еще: кассета с заготовками опустела.
Поп запер ящик. Медленно, словно глубокий старик, поднялся и, волоча ноги, поплелся к лестнице. Он отдыхал на каждой ступеньке, вцепившись в перила (тоже не слишком прочные) одной рукой, держа связку ключей в другой. Наконец добрался до верхней площадки. Когда Поп закрыл за собой дверь квартиры, ему стало чуть легче. Он сразу лег в кровать, не чувствуя идущего от белья тяжелого запаха: простыни он менял раз в месяц и полагал, что чаще и не надо.
Я не засну, подумал он.
Нет, заснешь, возразил внутренний голос. Заснешь, потому что должен. Иначе утром у тебя не будет сил взять кувалду, разнести, на куски эту чертову камеру и подвести черту под этим кошмаром.
Стоило подумать так, и его тут же сморил сон, остаток ночи Поп провел без сновидений, даже не пошевельнувшись. Он проспал, впервые за добрые десять лет. И, проснувшись, с изумлением услышал, что часы внизу отбили лишний удар: восьмой. Потом ему вспомнилась прошедшая ночь. Теперь, при свете дня, все представлялось ему несколько иначе. Неужели он правда чуть не лишился чувств? А может, это естественное состояние лунатика, которого внезапно будят?
Но нужно ли копаться в нюансах? Яркий утренний свет не изменил главного: он ходил во сне, он сделал по меньшей мере одну фотографию, и сделал бы больше, если б кассета была полной.
Поп встал, оделся, спустился вниз с твердым намерением разнести камеру на куски еще до завтрака.
ГЛАВА 11
Кевину очень хотелось, чтобы его первый визит в двухмерный город Полароидсвилл оказался и последним, но — увы! — такого не получилось. Тринадцать последующих ночей этот сон возвращался. Если же кошмару случалось взять отпуск (мы расстаемся, Кев, но ненадолго, не возражаешь?), то в следующую ночь он посещал мальчика дважды. Теперь Кевин точно знал, что это всего лишь сон, и, как только сон начинался, говорил себе, что для его завершения ему достаточно заставить себя проснуться. Черт, побери, всего лишь заставить себя проснуться! Иногда он все-таки просыпался, иногда погружался в более глубокий сон, но ни разу мальчику не удавалось заставить себя проснуться.
