Сошествие тьмы - Кунц Дин Рей (книга регистрации TXT) 📗

Джек, глядя в настороженные, жесткие глаза старика, ответил:

— Да. Именно так. Я никогда в своей жизни не брал взяток.

— Даже как знак внимания?..

— Нет.

— ...например, за благосклонность к преступнику, которого совсем не тянуло за решетку?

— Нет.

— Или за порцию кокаина, немного травки от торговца, которому надо было, чтобы вы смотрели в другую сторону?

— Нет.

— А бутылка виски или двадцать долларов на Рождество?

— Нет.

Карамацца внимательно разглядывал их минуту-другую. Облако снега вокруг машины скрывало очертания города. Наконец он сказал как бы сам себе:

— Значит, мне довелось беседовать с двумя ненормальными.

Он произнес это слово с полным презрением, настолько возмущала его сама мысль о том, что где-то в мире могут быть честные чиновники.

— Вы ошибаетесь, в нас нет ничего ненормального. Не все полицейские охвачены заразой коррупции и взяточничества. Я сказал бы даже, что большинство этим не страдают.

— Нет, этим страдает абсолютное большинство, — парировал Карамацца.

Джек был настойчив:

— Не правда. У нас есть, конечно, черные овцы, но их совсем мало. Я горжусь людьми, с которыми работаю.

Карамацца не отступал:

— Нет, большинство берут на лапу, в разной степени, но берут.

— Это не правда.

Ребекка сказала:

— Нет смысла спорить с ним, Джек. Ему удобно верить в то, что всех нас можно купить. Надо же оправдать то, что он творит сам.

Старик тяжело вздохнул, открыл кейс, лежавший у него на коленях, достал внушительный конверт и протянул его Джеку.

— Это должно вам помочь.

Джек взял конверт, сохраняя безразличие.

— Что здесь?

— Успокойтесь, не деньги, это все, что мы смогли узнать об этом человеке, Баба Лавелле. Адрес его последнего местожительства, ресторан, где он бывал до начала войны с нами и до своего исчезновения, имена и адреса всех торговцев, которые толкали его товар в течение последних двух месяцев, хотя многих из них вы уже не сможете допросить.

Ребекка, как всегда, выстрелила "в яблочко":

— Потому что вы их убрали?

— Ну зачем же так? Может, они просто уехали из города.

— Ну конечно!

— Короче, там только информация. Возможно, она у вас уже есть, хотя я склонен считать, что пока у вас нет таких данных.

Джек спросил Карамацца:

— Зачем вы передаете ее нам?

Старик приподнял наплывающие веки.

— Вы что, не понимаете? Я хочу, чтобы Лавелля нашли. Я хочу, чтобы его остановили.

Держа конверт в руке и хлопая им по колену, Джек сказал:

— Я думаю, у вас шансов найти его куда больше, чем у нас. Он — часть вашего мира. Вы можете задействовать свои связи и источники информации.

— В этом случае обычные контакты не помогут. Этот Лавелль... Он — одиночка. Хуже того, создается впечатление, что он... мираж.

Ребекка спросила:

— Вы-то уверены, что этот Лавелль существует? Может быть, это просто фикция? Может быть, ваши враги его придумали, чтобы им прикрываться?

Карамацца ответил с такой убежденностью, что одним своим тоном поколебал скепсис Ребекки:

— Нет, он существует. Он нелегально въехал в Штаты прошлой весной, проследовав с Ямайки через Пуэрто-Рико. В конверт вложено его фото.

Услышав это, Джек поспешил раскрыть конверт и, покопавшись, извлек фотографию размером двадцать на двадцать сантиметров.

Карамацца объяснил:

— Это увеличенное скрытое фото Лавелля, сделанное в ресторане вскоре после того, как он начал работать на нашей территории.

"Господи, — подумал Джек, — "наша территория"! Совсем как английский герцог жалуется на крестьян, вторгшихся в пределы его полей для охоты на лис!"

Снимок был немного размытый, но лицо Лавелля вполне пропечаталось.

Вглядевшись в него, Джек решил, что узнает гаитянца, встретив его на улице.

Человек этот запоминался: очень темный негр с правильными чертами лица, широкие брови, большие, глубокопосаженные глаза, высокие скулы и большой рот. Он был красив и даже эффектен. На фотографии он улыбался кому-то, кто не попал в объектив. Улыбка у него была чарующая.

Джек передал фотографию Ребекке.

Карамацца продолжал:

— Лавелль хочет отнять у меня бизнес, уничтожить авторитет в семье, представить меня слабым и беспомощным. Меня! Понимаете, МЕНЯ! Я стою во главе организации вот уже двадцать восемь лет. МЕНЯ!

Это был уже не бесстрастный голос банкира, в нем звучали злость и ярость. Он не говорил, а выплевывал слова, словно они имели дурной вкус и он хотел побыстрее избавиться от них:

— Но это не самое худшее. Нет. Ему мой бизнес и не нужен. Как только он его заполучит, то сам сразу отойдет и пустит в дело другие семьи. Он не хочет, чтобы дело было в руках кого-либо, кто носит фамилию Карамацца. Это не борьба за контроль над территорией. Для Лавелля это только месть, желание изолировать и деморализовать, заставить меня страдать. Он хочет уничтожить мою империю, убив моих сыновей и племянников. Всех, одного за другим! Он угрожает моим лучшим друзьям, всем, кто когда-либо что-либо для меня значил.

Он обещает убить моих драгоценных внуков. Всех пятерых. Вы можете представить, он угрожает младенцам! Никакая месть, насколько бы оправданной она ни была, не должна затрагивать детей.

Ребекка спросила Карамацца:

— Он что, прямо говорил вам об этом? Когда? При каких обстоятельствах?

— Несколько раз.

— Так вы встречались с ним?

— Тогда бы его просто уже не существовало на этом свете.

Расставшись с имиджем банкира, позабыв о спокойствии и величавости, старый Карамацца словно окончательно превратился в рептилию. Только не в простую ящерку, а в змею, облаченную в костюм за тысячу долларов. Очень ядовитую змею.

Карамацца уточнил:

— Подонок Лавелль говорил все эти вещи по телефону, каким-то образом откопав мой незарегистрированный номер. Я меняю его, но Лавелль узнает новый практически сразу после его установки. Говорит, что, убив всех моих друзей и родственников, он... собирается... Он собирается...

Вспомнив все угрозы Лавелля, Карамацца замолчал, не в состоянии говорить. Ярость сковала его челюсти. Зубы сжались, мышцы на шее и щеках напряглись. Его магнетические черные глазки светились теперь нечеловеческим гневом и злобой — у Джека по спине забегали мурашки.

Когда Карамацца справился с собой, он вновь заговорил, но теперь изо рта его вылетел лишь резкий, жесткий шепот:

— Эта сволочь, вонючий черномазый, кусок дерьма, он сказал, что искромсает мою жену, мою Нину. Так и сказал: искромсаю. А после нее обещал расправиться с дочерью.

Тут голос старика смягчился:

— Моя Роза, моя прекрасная Роза, свет моей жизни! Ей двадцать семь, но выглядит она на семнадцать. Очень умная девочка. Кончает медицинский колледж. Собирается стать врачом. Кожа — как фарфор, прекрасные глаза, красивее я не видал.

Он замолчал на минуту, видимо представляя свою Розу, и снова перешел на злой и хриплый шепот:

— Лавелль сказал, что он изнасилует мою дочь и разрежет ее на куски у меня на глазах. Он смеет говорить мне подобные вещи!

Старик снова замолчал, громко и глубоко дыша. Пальцы с длинными ногтями судорожно сжимались и разжимались. Наконец он заговорил:

— Я хочу, чтобы вы остановили эту сволочь.

— Вы задействовали всех своих людей в поисках Лавелля? — спросил его Джек. — Использовали все возможности?

— Да.

— Но так и не смогли найти?

— Н-е-ет.

В это протяжное "нет" Карамацца вложил всю свою боль, страх, ярость.

— Он исчез из Вилледжа и где-то скрывается. Вот почему я передаю вам всю информацию. С фотографией Лавелля вы можете задействовать свою поисковую систему, можете поместить ее в газетах, показать по каналам телевидения. И тогда не только полицейские, каждый житель Нью-Йорка сможет опознать его. Уж если я сам не могу достать Лавелля, то хочу, чтобы вы схватили и упрятали его куда-нибудь подальше. Когда он окажется за решеткой...