Оно - Кинг Стивен (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью txt) 📗

Таким был Дерри в первые двадцать или чуть больше лет двадцатого века: процветание, и пьянка, и гулянка. По Пенобскоту и Кендускигу бревна плыли нескончаемым потоком с ледохода в апреле до ледостава в ноябре. В двадцатых бизнес начал хиреть без военных и строительных заказов. Лесные бароны положили деньги в нью-йоркские и бостонские банки, которые пережили биржевой крах, и оставили экономику Дерри жить — или умирать — саму по себе. Они удалились в роскошные особняки на Западном Бродвее, а детей отправили в частные школы Нью-Хэмпшира, Массачусетса и Нью-Йорка. Жили на проценты с капитала и пользовались своими политическими связями.

Так что через семьдесят лет после того, как Эгберт Тарэгуд потратил свой любовный пыл и доллар на проститутку в залитой спермой кровати на Пекарной улице, от их господства остались лишь бескрайние вырубки в округах Пенобскот и Арустук да великолепные викторианские особняки, занимающие два квартала Западного Бродвея… и, разумеется, моя библиотека. Да только я не успел бы и надрочить член (сравнение использую сознательно), как эти добрые люди с Западного Бродвея отняли бы у меня «мою библиотеку», попытайся я опубликовать что-нибудь о «Легионе белой благопристойности», пожаре в «Черном пятне», расстреле банды Брэдли… или историю Клода Эру и «Серебряного доллара».

Так называлась пивная, где в сентябре 1905 года произошло, вероятно, самое странное массовое убийство в истории Америки. В Дерри еще есть несколько старожилов, которые заявляют, что помнят эту историю, но доверяю я, если на то пошло, только Тарэгуду. Ему тогда было восемнадцать.

Сейчас Тарэгуд живет в Доме престарелых Полсона. Зубов у него нет, а французский акцент уроженца долины Сент-Джона столь силен, что понять его, вероятно, может только другой старожил штата Мэн, при условии, если его слова запишут на бумаге по правилам фонетики. Сэнди Айвз, фольклорист из университета Мэна, о котором я упоминал ранее в этих беспорядочных записях, помог мне расшифровать мои аудиозаписи.

Клода Эру Тарэгуд назвал «адын пахой канак, сын шут, зглуд катого зверил тобе, как кобыл вунном швете».

(Перевод: «Один плохой канак, сын шлюхи, взгляд которого сверлил тебя, как кобылий в лунном свете»)

По словам Тарэгуда, он — и все, кто работал с Эру, — не сомневался в том, что тот хитер, как пес, крадущий кур… отчего его налет с топором на «Серебряный доллар» представляется еще более удивительным. Совершенно не в его характере. До того дня лесорубы Дерри верили, что самое большее, на что способен Эру, так это устроить лесной пожар.

Лето 1905 года выдалось долгим и жарким, так что пожаров в лесах хватало. Самый крупный — потом Эру признался, что устроил его, подсунув горящую свечу под кучу щепок и веток — случился в Больших индейских лесах Хейвена. Тогда сгорело двадцать тысяч акров зрелой древесины, и дым чувствовался на расстоянии тридцати пяти миль, в Дерри, когда запряженные лошадьми вагоны ползли по Подъему-в-милю.

Весной того года какое-то время шли разговоры об организации профсоюза. Этим занимались четверо лесорубов (организовывать было особо некого; рабочие Мэна тогда относились к профсоюзам так же враждебно, как в большинстве своем и сейчас), в том числе и Клод Эру, который, вероятно, представлял себе профсоюзную деятельность, как возможность говорить людям умные слова и чаще пьянствовать на Пекарной и Поварской улицах. Эру и трое остальных называли себя «организаторами», лесные бароны полагали их «смутьянами». Во всех лагерях лесорубов, от Тонро до Хейвен-Виллиджа и от Саммер-Плантейшн до Миллинокета, на столовых висели объявления, извещавшие лесорубов, что любой, замеченный в разговорах о создании профсоюза, будет немедленно уволен с работы.

В мае того же года состоялась короткая забастовка неподалеку от Трафэм-Нотч, с которой быстренько разобрались силами штрейкбрехеров и «городских констеблей» (и это более чем странно, вы понимаете, потому что почти тридцать «городских констеблей» размахивали ручками топоров и крушили черепа, хотя до того майского дня в Трафэм-Нотч, и это все знали, не было ни единого констебля, да и проживало там в начале века всего 79 человек), но Эру и другие организаторы рассматривали случившееся как большую победу в своем благородном деле. Соответственно, они приехали в Дерри, чтобы напиться и продолжить «организовывать»… или «смущать умы», в зависимости от того, с чьей стороны смотреть. В любом случае такой работой можно заниматься только на трезвую голову. Они же обошли едва ли не все бары на Адских пол-акра и закончили свой поход в «Спящем серебряном долларе». Там, обняв друг друга за плечи, пьяные в стельку, они горланили профсоюзные песни вперемешку с жалостливыми, вроде «Глаза моей мамы смотрят с Небес», хотя лично я думаю, что любую мать, которая, глядя оттуда, увидела бы своего сыночка в таком скотском состоянии, не стали бы осуждать за то, что она отвернулась.

Согласно Эгберту Тарэгуду, по всеобщему убеждению существовала только одна причина, объясняющая участие Эру в профсоюзном движении. Причина эта звалась Дэйви Хартуэллом. Он был главным «организатором» или «смутьяном», а Эру влюбился в него. Не только он; большинство мужчин, причастных к организующемуся профсоюзу, любили Хартуэлла глубоко и страстно; той гордой любовью, которую мужчины приберегают для представителей своего пола, наделенных той харизмой, что возводит их в ранг святых. «Дэвви Ардувелл фел себе так, шлофто полфина мир принатлекать ему, а фторая он зопирать на самок», — объяснил Тарэгуд.

(Перевод: «Дэйви Хартуэлл вел себя так, будто половина мира принадлежит ему, а вторую он запер на замок».)

«Он быть феликим селофек фнутри; неть нушты гофорить, что не быть. В нем шустфовать шила, шуствовать доштоенстфо, как и в поводке, так и в раехофоре. Неть нушты гофорить, сто он не быть хорох селофеком. Лудя к ему тянулить».

Эру пошел за Хартуэллом организовывать профсоюз, как пошел бы за ним, если бы тот решил стать кораблестроителем в Бревере, что находился дальше от океана, или в Бэте, по пути к океану, или отправился бы строить эстакады в Вермонте, или попытался вернуть с запада «Пони-экспресс». [308] Эру был хитрым и злобным, и я полагаю, что в любом романе сие гарантировало отсутствие у него каких-либо положительных качеств. Но иногда, если человеку всю жизнь не доверяют, да и он сам ни к кому не испытывает доверия, если он одиночка (или неудачник), как по собственному выбору, так и по сложившемуся к нему отношению, он может найти друга или любовника и просто жить ради этого человека, как собака живет ради своего хозяина. И, похоже, именно такие отношения сложились между Эру и Хартуэллом.

Так или иначе, все четверо провели ночь в гостинице «Брентвуд-Армс», которую лесорубы тогда называли «Плавающим псом» (причина канула в Лету — этого не помнит даже Эгберт Тарэгуд). Четверо зарегистрировались в гостинице; никто не выписался. Одного, Энди Делессепса, больше никто не видел; насколько мы можем судить, вполне возможно, что остаток жизни он провел в Портсмуте, ни в чем себе не отказывая. Но я почему-то в этом сомневаюсь. Еще двоих «смутьянов», Эмсела Бикфорда и самого Дэйви Хартуэлла, нашли в Кендускиге, плавающих лицом вниз. У Бикфорда недоставало головы; кто-то снес ее ударом двуручного лесорубского топора. Хартуэлл лишился обеих ног, и те, кто нашел его, клялись, что никогда не видели на человеческом лице такой боли и ужаса. Ему что-то засунули в рот, отчего раздулись щеки, и когда те, кто обнаружил тело, перевернули его и растянули челюсти, в грязь выпали семь пальцев ног. Некоторые думали, что оставшиеся три он потерял за те годы, что рубил лес; другие склонялись к тому, что он их проглотил перед тем, как умереть.

На спине каждого человека крепилась бумажка с одним словом: «ПРОФСОЮЗ».

Клод Эру не предстал перед судом за то, что случилось в «Серебряном долларе» вечером 9 сентября 1905 года, поэтому нет никакой возможности точно узнать, как в ту майскую ночь ему удалось избежать судьбы остальных «смутьянов». Мы только можем высказывать предположения: долгое время прожив в одиночестве, он знал, когда нужно действовать быстро, и, возможно, обладал шестым чувством, которое позволяло предвидеть беду. Но почему тогда он не взял с собой Хартуэлла? Или, возможно, его увели в лес вместе с остальными «агитаторами»? Может, Эру оставили напоследок, и он сумел убежать, когда крики Хартуэлла (приглушенные, потому что рот ему набили его же пальцами) разносились в темноте, вспугивая с гнезд птиц. Узнать это невозможно, точных сведений не получить, но сердцем чувствую — это правильная версия.