Северные огни - Барлоу Джеффри (электронные книги без регистрации txt) 📗
Парком кивнул; он, разумеется, не вполне понял, о каком колодце идет речь, но каким-то образом догадался, что туда ему совсем не хочется.
— А я, мэм? — вопросила кухарка, выпученными глазами глядя на свою новую, такую грозную хозяйку.
— Ты, Симпкинс, разумеется, поедешь с нами.
— Да, мэм, — отвечала миссис Симпкинс, не зная, радоваться ей или огорчаться.
— И у нас будут пироги с айвой и айвовое повидло. Ох, как же давно я не ела пирогов с айвой и повидла! А еще — печенье «мадлен», и листвянниковый пудинг, и бланманже, и грушевые пирожки, и силлабаб, и разваренный хлеб с сахаром и пряностями, и коньячные вафли, и прочие вкусности. Ты нам все это приготовишь, Симпкинс, как только мы обоснуемся в Скайлингдене.
— Да, мэм.
— А еще мы будем ходить по ежевику, — радостно продолжала миссис Доггер. — Будем варить варенье, делать сидр, печь овсяные лепешки и пироги с крольчатиной, по утрам пить сладкое молоко, разбавленное водой, а по вечерам — горячий флип. Однако всех предупреждаю: никакую птицу мы есть не будем, в холодном ли виде или в горячем! Мы станем играть в ломбер, в кадриль, в добрый старый пикет; станем бренчать на пианино «Хоровод Селлинджера». Словом, Скайлингден — наш, что захотим, то с ним и сделаем; да и по окрестностям нагуляемся всласть, вот только на лодках кататься по Одинокому озеру — ни-ни!
— Скайлингден! — прошептал Ларком. Грудь его вздымалась от гордости (этого добра природа ему отпустила в избытке, так что ему то и дело требовалось выпустить малость, чтобы облегчить давление). В голове его под желтыми лохмами вращались бесчисленные колесики. Торжественно-серьезный взгляд достойного слуги обратился к створным окнам, и к усадьбе вдали, и к огромному круглому «Скайлингденскому глазу» над лесом, что взирал на них сверху вниз; теперь этот глаз не казался ему оком злого великана-людоеда, напротив — словно бы сердечно, гостеприимно подмигивал. Они презрели его, жалкие жители Шильстон-Апкота, они дразнили его самодовольным хлыщом и фатом; они потешались над ним, над его длинными костлявыми голенями, над бриджами, над треуголкой с пером. О, сколько обид и колкостей пришлось ему вынести — тысячу и еще одну! А теперь мир вдруг перевернулся с ног на голову, и он, Ларком, вот-вот станет главным управляющим Скайлингдена!
— Хозяйством буду распоряжаться я, — объявила миссис Доггер, одарив Ларкома суровым предостерегающим взглядом, так что слуга задумался про себя, уж не читает ли она чужие мысли. — Пусть всяк зарубит это себе на носу. Вы двое станете прислуживать мне, моей дочери, ее мужу-банкроту и маленькой Ровене. И смотрите, вы оба, не вздумайте заноситься! — Миссис Доггер вновь взяла ручное зеркальце и внимательно вгляделась в собственное отражение. — До чего ж славно вновь обрести человеческий облик, пусть и не самый приглядный. Но до поры хватит самовосхвалений. У нас еще дел невпроворот.
Окажись он на несколько шагов ближе к створному окну и выгляни он наружу, надменный Ларком, возможно, углядел бы затаившегося в кустах человека: человека, который слышал весь этот примечательный разговор в спальне миссис Доггер от слова до слова, приземистого толстяка лет шестидесяти в черных, порыжевших от времени одеждах и с потрепанной накладкой из волос на голове. Но поскольку Ларком стоял там, где стоял, он никого и не заметил и не стал кричать, привлекая к чужаку внимание своей могущественной хозяйки. В результате помянутый чужак, дрожа от страха и паники, незамеченным улизнул прочь.
POST SCRIPTUM
Мой попутчик замолчал и сокрушенно оглянулся по сторонам. В бледном, унылом лице его читалась тревога: похоже, он дошел до самой жуткой и самой прискорбной части своего рассказа. Не подумав, я предложил ему воды из кувшина, стоявшего на пристенном столике, но он отказался и вместо того кликнул трактирщика.
— Да, сэр, мистер Лэнгли, сэр? — откликнулся владелец заведения, дюжий парень в необъятном переднике и с грубоватым лицом — типичный представитель породы практичных, большеруких трактирщиков в ботинках со стразовыми пряжками, — заглядывая в дверь наших апартаментов в «Перевозчике», так назывался постоялый двор в прелестном городке Джей.
Невзирая на поздний час, попутчик мой попросил подать ему напиток покрепче, нежели вода в кувшине.
— Однажды поздним утром меня разбудил жалобный вой в коридоре за дверью спальни, — продолжил рассказчик, раскурив трубку и глотнув принесенного спиртного, дабы укрепить нервы. — Лежа в постели, я обнаружил, что в доме до странности тихо. Обычно повсюду вокруг царили шум и суматоха; слышались шаги и беготня в коридорах, на лестницах, в комнатах сверху и снизу — ведь слуги сложа руки не сидели; а вот сегодня до меня не доносилось ни звука, кроме горестного поскуливания за порогом. Я тут же признал голос Забавника и лишний раз убедился: что-то неладно, ведь терьерчик на моей памяти никогда себя так не вел.
И вновь попутчик прервался. Он щедро отхлебнул спиртного, набираясь мужества, несколько раз затянулся трубкой, взъерошил буйные, припорошенные сединой кудри и наконец продолжил:
— Сэр, до самой смерти не суждено мне забыть сцен того кошмарного дня под пасмурным небом — ибо краткое горное лето близилось к концу; сцены эти навеки запечатлелись в моей памяти. Накануне вечером мой хозяин уехал в Проспект-Коттедж, получив приглашение от миссис Томас Доггер. Звали и меня; но, поскольку я еще не вполне оправился после падения с лошади, я предпочел остаться в Далройде и попросил Марка извиниться. Плечо мое все еще болело; как выяснилось, перелома не было, зато растянулись мышцы, да и сустав ныл немилосердно; кость слегка сместилась, однако доктор Холл умело вправил ее на место. Плечо туго забинтовали, и руку я носил на перевязи. Помимо прочего, доктор прописал мне жидкую мазь для растирания, хотя результата от нее не было никакого, только вся комната пропахла этой гадостью. Перед отъездом в Проспект-Коттедж сквайр, надеясь меня подбодрить, принес в мою комнату первосортного бренди. Бренди оказалось более чем уместно и сослужило мне добрую службу, не чета мази; так что в результате к кувшину с водой, поставленному у моего изголовья, я накануне вечером даже не притронулся. Я и не подозревал, что тем самым сквайр спас мне жизнь; более того, даже не догадывался, что видел Марка Тренча в последний раз.
По-быстрому одевшись — насколько позволяли обездвиженная рука и плечо, — я вышел в коридор проверить, в чем дело. И обнаружил, что весь дом, от погребов до красно-бурой черепичной крыши, от крытой галереи до обширной лужайки за зданием, по всей видимости, обезлюдел. Похоже, слуги сбежали, побросав дела, ибо повсюду вокруг взгляд различал следы прерванной деятельности. Я заглянул в библиотеку, в гостиную, в бильярдную, в спальню к сквайру, в его кабинет, в кухни, в помещения для слуг. Я заглянул в каморку к мистеру Смидерзу, обнаружил целые залежи Скотта, но дворецкого — ни следа; хотя совсем недавно он был здесь. Малыш Забавник бегал за мной по пятам, как привязанный, сопя и поскуливая. Песик искал хозяина — но хозяин, подобно всем прочим, исчез бесследно.
Оставив пса в доме, я направился в конюшни и выяснил, что Медника на месте нет; и, что еще хуже, судя по виду денника, конь вообще не возвращался из Проспект-Коттеджа, а значит, и Марк тоже. Поскольку и конюх Далройда пропал неизвестно куда, я сам оседлал гнедую кобылку — в моем состоянии дело не из простых — и поскакал по дороге посмотреть, что происходит. Охватившее меня поначалу любопытство быстро сменялось озабоченностью, а затем и тревогой — с каждым новым открытием.
Еще не спустившись с холма, я окинул взглядом окрестности, от «Деревенского герба» до шпиля церкви Святой Люсии и деревенских крыш, вплоть до бухты и Скайлингдена. Тут-то я их и увидел — повсюду, здесь и там, со всей деревни, из каждого переулка и каждой улочки, из каждой рощицы бессчетные крохотные фигурки стекались к Скайлингденской дороге и двигались вверх. Кое-кто ехал на лошади; большинство шло пешком. Я пришпорил гнедую кобылку и вскорости поравнялся с одной из таких групп. Кое в ком я опознал завсегдатаев «Герба», прочих мельком видел в деревне и на Нижней улице; их приветливые, доброжелательные лица были мне знакомы, а вот имена — нет. Но сейчас в этих лицах не осталось и тени сердечности, люди глядели бессмысленно и отрешенно; пустые глаза казались просто-напросто нарисованными; руки бессильно болтались по бокам, как если бы энергия их иссякла. Шагали селяне неуклюже и медленно и словно бы не сознавая, что делают. Подобно толпе заведенных автоматов, неуклонно брели они все дальше и дальше, невзирая на препятствия, точно повинуясь неодолимому зову. Как я вскорости обнаружил, остановить их было невозможно.
