Девятый Будда - Истерман Дэниел (читать книги без .txt) 📗
Он направился к госпиталю по улицам, забитым людьми и животными. Слепой попрошайка снова сидел на своем месте на базаре, тихо бормоча молитвы. Кристофер быстро прошел мимо, игнорируя его вопли. Справа из переулка вышла на главную улицу группка поющих людей. Это были боулы, члены секты бродяг, ищущих Бога вне ритуалов и церемоний организованной религии. В руках у них были самые простые музыкальные инструменты, и они играли и пели на ходу. Когда они поравнялись с ним, Кристофер внезапно узнал песню, которую они исполняли, — это была та же самая песня, которую несколько минут назад он слышал в исполнении девушки.
Он почувствовал, что его окружает зло, ощутил себя в самом центре кошмара и побежал, а голоса поющих все раздавались в его ушах, как и тихий голос девушки, незабываемый и холодный.
Госпиталь находился по соседству с бесплатной больницей для бедняков, в одном здании. Это было маленькое заведение, всего на двадцать восемь коек, но аккуратное и в хорошем состоянии. Когда Кристофер вошел внутрь, небольшой холл, выкрашенный белой краской, был пуст. На стене висела лакированная мемориальная табличка, повешенная здесь в честь открытия госпиталя и посвященная его славе христианского Бога. Рядом стояла двухуровневая медицинская каталка с различными инструментами. В белой эмалированной раковине забрызганный кровью бинт бросал вызов окружающей его стерильности. Со стены, прямо над каталкой, улыбался нарядный как с иголочки светловолосый Иисус, окруженный толпами смеющихся детей с сияющими лицами, ни один из которых даже отдаленно не напоминал индийца.
— Кой хай,— громко позвал Кристофер, и голос его повторило эхо. До него донесся запах эфира. Где-то кто-то позвал на помощь и снова замолчал. Кто-то сухо и мучительно закашлялся, потом кашель перешел в рвоту. Металл звякнул о металл.
Откуда-то появился пеон. Он был одет в накрахмаленную белую униформу с туго повязанным пугари с эмблемой госпиталя.
— Вы звали, сахиб?
— Да, — ответил Кристофер. — Я бы хотел увидеть доктора Кормака, он ждет меня. Он сказал, что я смогу его найти в его бунгало. Вы не покажете мне, как туда пройти?
— Когда выйдете из центрального входа, сахиб, поверните налево. Вы увидите несколько гималайских кедров. Это ворота. Идите по дорожке до третьего бунгало. Я буду счастлив проводить вас, сахиб.
Разумеется, он имел в виду, что будет счастлив проследить за Кристофером.
— Нет, спасибо. Я сам найду дорогу.
Кристофер снова вышел на солнце, даже не останавливаясь, чтобы проверить, не идет ли кто-нибудь за ним. Доме подметал гравиевую дорожку перед зданием: он шел по дорожке, а длинная метла двигалась взад и вперед, взад и вперед, и возникало ощущение, что он подметает эту дорожку всю свою жизнь. Он поднял глаза, когда Кристофер выходил из здания, и тут же отвел взгляд, так как сахиб мог счесть его нечистым.
За госпиталем находилась аккуратно подстриженная лужайка, а затем он увидел кедры, чьи широкие ветви почти касались земли. На воротах была небольшая табличка; ярко-черная надпись на белой доске гласила: «Местному медперсоналу вход воспрещен». Кристофер открыл задвижку и вошел.
Он увидел шесть бунгало, уютно прилепившихся друг к другу под сенью еще одного ряда кипарисов. Дорожка к бунгало Кормака была с обеих сторон уставлена горшками с хризантемами, в основном красными и розовыми. Было видно, что их недавно поливали, должно быть, садовник был где-то неподалеку — Кристофер сомневался, что Кормак заставляет ухаживать за цветами своих помощников.
Он трижды постучал в дверь. Ответа не было. Наверное, вчера Кормак выпил слишком много виски. Кристофер постучал еще раз, громче, чем раньше. Никто не вышел. Это было странно. У него сложилось впечатление, что Кормак вряд ли ведет собственное хозяйство, а значит, у него должен был быть слуга или даже двое слуг.
Дверь была незаперта. Кристофер шагнул за порог и прикрыл за собой дверь. Он стоял в выкрашенном в кремовый цвет маленьком вестибюле. От пола до потолка на стенах висели стеклянные ящики с сотнями и тысячами ярко раскрашенных бабочек. Ими славился находящийся неподалеку Сикким, рай, наполненный шелестом дурманящих ярких крыльев. Здесь, в маленьком холле бунгало Кормака, они были тихими и молчаливыми, и казалось, что они все еще живы, просто спят после дозы хлороформа. Ярко-алые полосы на фиолетовых крыльях казались ранами.
Он позвал Кормака по имени, но голос его, отразившийся безжизненным эхом от стен пустого коридора, был проглочен тишиной.
Он открыл вторую дверь. За ней была гостиная. Ее заливал бледный свет, оставлявший на мебели расплывчатые пятна. Несколько плетенных стульев, маленький столик, рабочий стол — взятая напрокат мебель из дешевого магазина в Дарджилинге, стоящая несколько рупий в год. Выцветшая льняная скатерть из Белфаста, фотографии с товарищами по школе и университету, весло с именами давно забытой «восьмерки», черно-золотой, украшенный орнаментом регбийный кубок, покрывшийся пылью, несколько учебников по медицине на неловко сколоченных полках.
Как бабочки в прихожей, фрагменты прошлого Мартина Кормака висели на стенах так, словно их тоже только что вытащили за тонкие обмякшие крылья из емкости с хлороформом. Или, возможно, именно это и был хлороформ: эта комната, это бунгало, госпиталь, Калимпонг. Прозрачная бутылка с концентрическими кругами, сквозь стенки которой умирающий человек смотрит на звезды.
Он не отметил, когда впервые услышал жужжание. Конечно, этот звук раздавался, еще когда он только вошел в комнату, но был настолько тихим, что Кристофер не сразу услышал его. На мгновение он застыл и прислушался. Это был глубокий, яростный звук, напоминавший звук крыльев огромных насекомых в раскаленном летнем небе, напоминавший жужжание больших мух над бойней, привлеченных запахом свежей и не очень свежей крови. Но сейчас была зима: никаких мух не должно было быть.
Звук доносился из-за двери, расположенной в дальнем углу гостиной. Дверь была полуоткрыта, но с того места, где он стоял, Кристофер не видел саму комнату. Он еще раз позвал Кормака, почти напуганный звуком собственного голоса.
— Кормак, вы здесь? Есть здесь кто-нибудь?
Ответом было жужжание. Жужжание и запах, казавшийся знакомым, но он был настолько слаб, что Кристофер не мог определить, что это.
Он осторожно подошел к двери. Узкие лучи света пробивались сквозь щели ставней. В золотом свете плясали пылинки. Кристофер почувствовал, как сердце его застыло в груди. Он ощутил приток крови в венах, ее сильные удары в и без того больной голове. Комната была полна мух. Целый рой горячих, жужжащих мух, колышущийся и сверкающий в перемещающихся золотых лучах. Мрачные батальоны мух волнами накатывались друг на друга: черные и яростные, они кружили по комнате и устремлялись вниз, поблескивая крыльями. Он почувствовал тошноту — он наконец узнал запах. Он хотел убежать, но ноги сами несли к двери. Была зима: никаких мух не должно было быть.
Он вошел в комнату, прикрывая лицо руками, полуослепленный плотной массой мух, кружившихся в темноте и узких солнечных лучах. На одной стене комнаты висели огромные прозрачные белые занавески, обрамлявшие ставни; они поднимались и колыхались от слабых дуновений ветерка, и черные тела усыпавших их мух казались грубыми на тонкой ткани. Над его головой мухи образовали толстый ковер, облепив свисающий с потолка пунках. Весь пол был покрыт уже мертвыми мухами, и каждый его шаг оставлял на половицах багровые пятна.
Постель тоже была усыпана мухами, и создавалось впечатление, словно в ней движется что-то живое, пытающееся принять какую-то форму в полумраке комнаты. Стараясь не приближаться к кровати, Кристофер подошел к окну и потянул за шнуры, поднимающие ставни. Он поднял их не полностью, но достаточно для того, чтобы в комнату проникло больше света. Затем он заставил себя повернуться и посмотреть на кровать.
Это действительно был Кормак. Большая часть мух сидела на его теле, там, где была кровь. И ему хватило одного взгляда, чтобы опознать лежавшего. Кто-то перерезал спящему Кормаку горло от уха до уха. На подушке Кристофер заметил скальпель, которым пользовался убийца, яркий, сверкающий, покрытый кровью. Судя по всему, последняя агония была непродолжительной. Одна рука была вывернута так, словно тянулась к перерезанному горлу, пальцы были бледными, скрюченными, обескровленными. Кормак умер рано утром, возможно, через час или два после того, как заснул. Кровь свернулась и засохла, конечности начали коченеть.
