Оно - Кинг Стивен (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью txt) 📗

Что ж, она надеялась, что теперь миссис Ван Претт довольна. Она надеялась, что теперь миссис Ван Претт знает: в это лето в Дерри маньяк, убивающий детей и младенцев, не единственная опасность. Ее сын лежал на ложе боли в Городской больнице, ему могло парализовать правую руку, она о таком слышала, и, не дай бог, мелкие осколки кости могли по кровеносным сосудам попасть в сердце, продырявить его и убить Эдди. Господь Бог, конечно же, такого никогда не допустит, но она слышала о подобных случаях, то есть Господь Бог такое все же допускал. Пусть и редко.

Она кружила по длинному, укутанному тенью крыльцу Городской больницы, зная, что они обязательно появятся, полная решимости отплатить им за их так называемую «дружбу», за этот дух товарищества, который приводил к сломанным рукам и ложу боли, отсечь их раз и навсегда.

В конце концов они пришли, в чем она и не сомневалась, и к своему ужасу, она увидела, что один из них — ниггер. Против ниггеров она ничего не имела; полагала, что у себя на юге они имеют полное право ездить на автобусах, куда им захочется, и есть в закусочных-ресторанах для белых, и не сидеть в отдельной зоне в кинотеатрах, при условии, что они не пристают к белым

(женщинам)

людям, но она также свято верила в, как она говорила, птичью теорию: вороны летают с воронами, а не со снегирями. Скворцы общаются со скворцами, не крутятся среди соек или соловьев. «Каждому свое» — таким был ее девиз, и, увидев Майка Хэнлона, который ехал на велосипеде вместе с остальными с таким видом, будто имел на это полное право, она укрепилась в решимости положить всему этому конец, не говоря уж о том, что разозлилась еще больше. «Ты никогда не говорил мне, что один из твоих „друзей“ — ниггер», — мысленно упрекнула она Эдди, словно тот был здесь и мог ее услышать.

«Что ж, — думала она двадцать минут спустя, входя в больничную палату, где лежал ее сын с огромной гипсовой повязкой на руке (у нее защемило сердце от одного взгляда на него), — я дала им от ворот поворот… каламбур — это к слову». Никто не попытался возразить, за исключением этого мальчишки Денбро, который так ужасно заикался. Только ему хватило духа отвечать ей. Девочка, кем бы она ни была, только сверкнула однозначно блядскими глазами — с Нижней Главной улицы или откуда-нибудь похуже, как сразу определила Соня Каспбрэк, — но ей хватило ума не раскрывать рта. Если бы произнесла хоть звук, Соня все бы ей выдала: объяснила, какие девочки таскаются с мальчиками. Известно, как называют таких девочек, и она не допустит, чтобы ее сын, сейчас или когда-либо, с ними общался.

Остальные стояли, потупившись, переминаясь с ноги на ногу. Этого она от них и ожидала. А когда высказала им все, что хотела, они уселись на велосипеды и укатили. Этот Тозиер устроился на багажнике позади Денбро на огромном, опасном для катания велосипеде, и миссис Каспбрэк, внутренне содрогнувшись, задалась вопросом, а сколько раз точно так же ездил на этом страшном велосипеде ее Эдди, рискуя руками, и ногами, и шеей, и жизнью.

«Я сделала это ради тебя, Эдди, — думала она, входя в больницу с высоко поднятой головой. — Я знаю, вначале ты, возможно, почувствуешь разочарование, и это естественно. Но родители всегда знают, что лучше для их детей; Бог создал родителей прежде всего для того, чтобы направлять, воспитывать… и оберегать. Пережив первичное разочарование, ты поймешь». И если она испытывала в тот момент облегчение, то лишь потому, что старалась ради Эдди, а не себя. А что еще можно испытывать, как не облегчение, спасая сына от дурной компании.

Да только теперь, когда она смотрела на лицо Эдди, облегчение омрачила нарастающая тревога. Он не спал, хотя она на это рассчитывала. Вместо того чтобы проснуться при ней от тяжелого, обеспеченного сильными болеутоляющими сна вялым, туго соображающим, психологически уязвимым, он смотрел на нее цепко и настороженно, а ведь обычно Эдди отличал мягкий и робкий взгляд. Как и Бен Хэнском (хотя Соня этого не знала), Эдди относился к тем мальчикам, которые могли быстро взглянуть на лицо, чтобы узнать эмоциональный настрой собеседника, и тут же отводили глаза. Но теперь Эдди смотрел на нее в упор («Может, сказывается действие лекарств, — подумала она. — Конечно же, это лекарства. Мне нужно переговорить с доктором Хэндором насчет лекарств, которые здесь ему дают»), и именно она почувствовала желание отвести взгляд. «Судя по его виду, он ждал меня», — подумала она, и ей бы порадоваться от этой мысли — мальчик, ждущий свою мать, что может быть приятнее взгляду Господа…

— Ты прогнала моих друзей. — Голос звучал бесстрастно, в нем не слышалось ни сомнения, ни вопроса.

Она дернулась, будто ее уличили в чем-то предосудительном, и, конечно же, первой в голове сверкнула виноватая мысль: «Как он узнал? Не может он этого знать!» — но тут же она рассердилась на себя (и на него) за подобные чувства. Улыбнулась ему.

— Как мы сегодня себя чувствуем, Эдди?

Да, она отреагировала правильно. Кто-то, какая-нибудь девица, добровольно выполняющая обязанности медсестры, или даже вчерашняя некомпетентная и враждебная медсестра, сболтнул лишнее. Кто-то.

— Как мы себя чувствуем? — спросила снова, когда Эдди не ответил. Подумала, что он ее не услышал. Ни в одной из медицинских книг и журналов она не читала, что перелом руки может отразиться на слухе, но предположила, что такое возможно, возможно все.

Эдди по-прежнему ей не отвечал.

Она приблизилась к кровати, ненавидя себя за нарастающую нерешительность, даже робость, не доверяя этому чувству, потому что никогда раньше не испытывала ни нерешительности, ни робости в отношениях с Эдди. Ощущала она и злость, но это чувство только нарождалось. Да какое право имел он приводить ее в такое состояние, после того, сколько она для него сделала, стольким пожертвовала ради него.

— Я говорила с доктором Хэндором, он уверяет, что ты будешь совершенно здоров, — бодро затараторила Соня, садясь на стоящий у кровати деревянный стул с прямой спинкой. — Разумеется, если возникнет самая незначительная проблема, мы поедем к специалисту в Портленд. В Бостон, если потребуется. — Она улыбнулась, будто облагодетельствовав его.

Эдди в ответ не улыбнулся. И продолжал молчать.

— Эдди, ты меня слышишь?

— Ты прогнала моих друзей, — повторил он.

— Да, — ответила она, перестав притворяться, но больше ничего не сказала. В молчанку могли играть двое. Просто смотрела на него и улыбалась.

Но случилось странное; ужасное, если на то пошло. Глаза Эдди… начали каким-то образом увеличиваться в размерах. Серые крапинки на его радужках вроде бы задвигались, как бегущие грозовые облака. И внезапно она поняла, что он не обижен на нее, не дуется или что-то из этой оперы. Он в ярости… и вот тут Соня испугалась, почувствовав, что в палате в этот момент находится нечто большее, чем ее сын. Она опустила глаза, раскрыла сумочку, начала рыться в ней в поисках бумажной салфетки.

— Да, я их прогнала. — Она обнаружила, что голос у нее остается ровным и достаточно уверенным… если ей нет необходимости смотреть на сына. — У тебя серьезная травма, Эдди. Пока тебе не нужны никакие посетители, кроме твоей мамочки, и тем более тебе не нужны такие посетители. Если бы не они, ты бы сейчас сидел дома и смотрел телевизор или строил в гараже автомобиль для Мыльничной гонки. [295]

Эдди мечтал построить гоночный автомобиль и отправиться с ним в Бангор. Призом для победителя служила полностью оплаченная поездка в Акрон, штат Огайо, на Национальное мыльничное дерби. Соня не рубила под корень эту мечту, пока ей казалось, что создание гоночного автомобиля из ящиков для апельсинов и колес от детского возка «Чу-Чу флайер» [296] остается только мечтой. Конечно же, она никогда не позволила бы Эдди рисковать жизнью, участвуя в гонке на таком опасном транспортном средстве, ни в Дерри, ни в Бангоре, ни — особенно — в Акроне, куда, как сообщил Эдди, добираться пришлось бы на самолете, а там его ждал самоубийственный спуск по крутому склону в поставленном на колеса и лишенном тормозов ящике из-под апельсинов. Но, как часто говорила мать Сони, меньше знаешь — крепче спишь (ее мать также придерживалась и другого принципа — скажи всю правду и посрами дьявола, — однако когда дело доходило до поговорок или афоризмов, Соню, как и большинство людей, отличала удивительная избирательность).