Старшие Арканы - Уильямс Чарльз Уолтер Стансби (читаемые книги читать онлайн бесплатно .TXT) 📗
Она не отвечала, и после долгой паузы он заговорил снова.
— Здесь содержится все знание мира. Наша наука разгадывает его шаг за шагом. А танец всегда — само совершенство, и ничем иным быть не может. Ему неведомы радость или скорбь; это чистое движение, быстрое, как свет, и медленное, как разрушение каменного надгробья в джунглях. Если ты плачешь, то лишь потому, что это ритм танца сложился так; если смеешься, значит, какое-то радостное па требует этого, и твоя воля здесь совершенно ни при чем. Если что-то болит, танец изменяет тебя, если ты здорова — танец несет тебя. Медицина тоже танец. Закон, религия, музыка, поэзия — все это только способы, которыми мы объясняем самим себе малейшие перемещения. Мы даже можем успеть понять их смысл, но в следующий миг они уже исчезают в этом никогда не повторяющемся процессе. О Нэнси, постарайся увидеть это! А большего нам и не дано: только увидеть часть танца в ту малую долю времени, пока мы еще живы!
Казалось, сам танец прекратил свое вечное движение в Нэнси, так неподвижна была ее легкая фигурка, так впитывала она странные слова, не проронив ни вздоха, а перед ее глазами продолжали свои бесконечные пируэты маленькие отображения великого мироздания.
— Но однажды, — продолжал Генри, — одни говорят, в Египте, задолго до того, как фараон услышал о Юсуфе бен Иакове, другие — в Европе, когда раввины в грезах шептали за стенами гетто непроизносимые слова, третьи вспоминают о тайном учении, которое Церковь объявила колдовством, — однажды танцор заговорил о танце, но не словами, а образами; однажды некое сознание постигло танец до семьдесят восьмой степени и обрело не только знание, но и путь к его достижению. Дальше ритм самого танца творил, преобразовывал естество этого человека в соответствии с гармонией, изначально существующей в каждом, создавая свою собственную летопись. Так явились на свет золотые фигурки. Мы и предположить не можем, кем был этот человек, не знаем, как сделал он все это, но с тех пор фигурки странствовали с таборами цыган по всему миру, пока не оказались здесь. Здесь они пока и остаются.
Нэнси слабо шевельнулась, и Генри тотчас же смолк. Ей обязательно надо было показать, что она понимает, о чем говорит Генри. Даже голос ее изменился, когда она с усилием произнесла:
— Значит, смотреть на них — все равно что наблюдать мировое движение? Это то, что происходит сейчас — непосредственно сейчас — и нигде не может быть ничего, что не происходило бы здесь?
Он указал на стол.
— Это — настоящее, — сказал он, — и только настоящее, но даже оно изменяется прежде, чем его можно узнать.
— Однако ты говорил, — ответила она, — что тот неизвестный мог узнавать. Как ему это удавалось? И почему фигурки именно такие, а не другие?
— Нужен еще один провидец, чтобы объяснить это, — ответил Генри. — И этому провидцу придется проникнуть за форму символов, увидеть их изнутри.
Ты понимаешь, в чем тут дело, Нэнси? Иногда там, где не пройти одному, можно пройти вдвоем. Подумай об этом, и еще о том, сколько можно увидеть и сделать изнутри танца, если так много можно увидеть снаружи. Пока мы знаем только, что образов двадцать один и ноль, четыре на четыре и четыре по десять. Несомненно, сами эти цифры очень важны для соответствующего знания, но и их тайна тоже кроется где-то внутри танца.
— Но ты ведь, наверное, изучил сами изображения? — спросила она.
— Видимо, изображения нужны, во-первых, как некие первоэлементы, порождающие бесконечное число комбинаций, а во-вторых, для того, чтобы можно было хоть как-то представить себе танец. Должно же быть что-то, что можно видеть, по чему можно читать мировое движение… Думаю, для этого они и предназначались, но даже такое понимание со временем было утрачено — возможно, потому, что карты оказались разлученными со своими золотыми образами, словно ребенок, который без матери оказался в чужой стране и так и не узнал родного языка, своего естественного наследия.
Генри осекся, словно эта мысль встревожила его, и девушка, вспомнив, видимо, то же самое, произнесла:
— Не это ли имела в виду та женщина, которую мы встретили на дороге?
— Мне нет дела до того, что она имела в виду, — раздраженно ответил Генри. — Нас теперь не касаются ни она, ни кто-либо еще, кроме нас самих. Ни у кого, кроме нас, нет подлинного права рассуждать о картах или образах.
Он смотрел, как мрачнело ее лицо. Но вот она слегка улыбнулась и негромко сказала:
— Расскажи мне побольше о картах.
— Карты были созданы вместе с образами, — снова заговорил Генри. — Метка на уголке каждой из них — это точный оттиск, имеющийся на основании каждой золотой фигурки. Фигур семьдесят восемь; столько же и печатей, и карт столько же. Изображения на папирусе в точности повторяют фигуры; это рисунки, сделанные с фигур. Здесь у нас единственный подлинный комплект, точно соответствующий оригиналу, и поэтому — единственный комплект, благодаря которому может быть прочитан танец. Танцоры все время перемещаются, но в каждый момент времени их положение друг относительно друга определено, и когда карты связаны с танцем, они располагаются в том же порядке. Взаимосвязь осуществляется через руки гадателя, а по тому, как ложатся карты, мы можем прочесть судьбу того, кто их держит.
— А как же масти, ты говорил, они связаны со стихиями? — спросила Нэнси. Генри кивнул.
— Правильно. Во внешнем мире они — возрастающая сила четырех стихий, имеющих соответствия в человеческом теле.
— А остальные? — продолжала расспрашивать Нэнси. — Старшие Арканы?
Он подошел к ней ближе и понизил голос, как будто не хотел, чтобы золотые танцоры знали, что он говорит о них.
— Это истины, — сказал он, — или факты, называй, как хочешь, принципы мышления, проявление совместного существования: Смерть и Любовь, некоторые Добродетели и Размышление, Милостивое Солнце Мудрости, и так далее. Ты должна их увидеть, словами этого не передать.
— А Дьявол — он действительно дьявол?
— Это бессмысленная ненависть и злоба, которая живет в каждом из нас.
— А Жонглер — если он и вправду жонглер?
— Это начало всех вещей — проявление, неустойчивость равновесия, взлет и падение. Это способ, с помощью которого Он, кем бы он ни был, формирует начало и ход самого танца.
— Значит, это Бог? — спросила Нэнси, тоже переходя на шепот.
Генри нетерпеливо шевельнулся.
— Что мы можем знать? Дело же не в словах. Бог, или боги, или не боги вообще — они существуют и могут быть выражены в такой форме. Если хочешь, называй это Богом, но лучше называть его Жонглером и не иметь при этом в виду ни Бога, ни Его отсутствие.
— А Шут? — помедлив, спросила она.
— Шут — это то, что не движется, больше мне о нем нечего сказать, — мрачно отозвался Генри. — Предания, устные и письменные, говорят обо всех танцорах, кроме Шута; о нем молчат и тайные учения, и предсказатели. Я так и не смог выяснить, чем он может быть.
— Однако тетя Сибил видела, как он движется, сказала она.
— Потом сама у нее спросишь, — сказал Генри. — Сейчас еще не время. Ну вот, я рассказал тебе все, что мог; дальше придется поработать твоему воображению. Когда тебе откроется смысл, тогда посмотрим, сможем ли мы при помощи Таро найти свой путь в те края, которые лежат за туманом. А сейчас я хочу показать тебе кое-что еще. Подожди минуту.
Он помедлил в раздумье, потом направился к противоположной стене, скрытой драпировками, и исчез за ними. Послышался стук, словно открыли окно, и Генри тут же вернулся.
— Если ты посмотришь на эту комнату снаружи, сообщил он, — то увидишь, что в ней четыре окна. Я открыл восточное. А теперь смотри.
Он подошел к дальней части стола (ее можно было бы назвать восточной) и, пошарив рукой под ним, выдвинул дополнительную столешницу. Шириной она была около трех футов, и теперь стол почти касался занавесей. На золотой поверхности Нэнси заметила какие-то знаки, напоминавшие очертания материков на карте мира.
Укрепив эту часть стола дополнительной ножкой, Генри начал раскладывать карты. Старшие Арканы он положил на самом краю по порядку номеров, но начал не с первой, а со второй карты — Императрицы, и дошел до двадцатой — Страшного Суда с изображением Руки, выступившей из тумана. Огромная рука разбивала саркофаг, чтобы дать возможность подняться скелету, лежавшему в нем. Рядом Генри положил карту с номером 21 — Мир. На ней гибкая женская фигура поднималась в лучах света к ясному синему небу, оставив под ногами луну, солнце и звезды.
