Право на месть - Мазин Александр Владимирович (книги онлайн TXT) 📗
Непонятное стихотворение. Непонятное и… нехорошее. Андрею Наташа его не показала. На следующее утро позвонил Корвет:
– Здорово, Спортсмен! Не вдруг тебя вычислишь. Хочешь заработать пять тонн зеленых? Или – десять, если окажешься круче, чем я думаю?
– Замочить кого-то? – спросил Ласковин и засмеялся.
– Это уж как получится! – отозвался лидер «тобольцев» и тоже засмеялся. Дяди шутят.
– Без криминала? – недоверчиво спросил Ласковин. Черт! Пять косых решили бы его финансовые проблемы.
– Чистяк! Твой бизнес, Спортсмен! Считай, работа по специальности!
– Слушаю тебя,– все еще с сомнением произнес Ласковин.
Бандитам, даже таким деловым, как Корвет, он доверял не больше, чем бенгальскому тигру. Деловой, он и есть «деловой». Величина его любви к тебе зависит от аппетита.
Глава двенадцатая
В это утро они с Наташей впервые поссорились. Ласковин даже пожалел о том, что рассказал ей о предложении Корвета. Что может женщина понимать в мужских делах?
Позже, когда ехал к Зимородинскому на дневную тренировку, Андрей уже корил себя за несдержанность. Просто его взбесило, когда Наташа сказала, что пойдет танцевать в кабак. Если ему так уж нужны деньги. Конечно, не пять тонн за раз, но одну в месяц ей уже предлагали. Без интима.
Скажи она это в пылу спора, Ласковин не принял бы близко к сердцу. Но ведь Наташа говорила серьезно.
«Если тебе нужны деньги – я их заработаю для тебя».
Вот тут Андрей повел себя как полный идиот. Взбесился, накричал на нее, под конец хлопнул дверью и уехал. Коз-зел!
Ласковин резко свернул к обочине.
Телефон работал не от кредитки, но Андрей отыскал жетон.
– Наташа…
– Да… – голос серый, как газетная бумага.
– Наташа,– сказал Андрей, до боли сдавливая трубку.– Я дурак. Прости меня, пожалуйста!
– За что? – тем же бесцветным голосом.
– За все. Наташка! Наташа… Я тебя люблю! Честно!
– А я знаю.
Андрей чувствовал по ее дыханию, что – улыбается. И глаза мокрые. Это – пусть. У него тоже мокрые.
– Наташка, ты не уходи, дождись меня, ладно?
– Ладно.
– Целую тебя, моя родная! Пока!
– Приезжай скорей!
Остаток пути Ласковин проехал в какой-то рассеянной эйфории. А за Московскими воротами чуть не боднул в зад «Икарус». Хоть пешком иди, ей-богу.
– Какой-то ты взвинченный,– сказал, поглядев на него, сэнсэй.– Давай, соберись, надо нам поговорить.
– Сейчас? – спросил Андрей, пытаясь согнать с лица беспричинную улыбку.
– Нет уж, давай после разминки. Но и после разминки Зимородинский счел, что Андрей недостаточно сосредоточен.
– Девять ката, начиная с хиан-нидан, вместе! – приказал сэнсэй, принимая хачиджи-дачи, исходную стойку.
Начали они одновременно и двигались абсолютно синхронно, до сантиметра выдерживая дистанцию. Танец без музыки, без внешнего ритма, если не считать ритмом щелканье кимоно, свистящие выдохи и гортанные резкие «киай» во время ключевых ударов. Когда они закончили, Ласковин понял, зачем Зимородинский заставил его «танцевать» ката. Теперь Андрей был полностью сосредоточен на искусстве.
«Ката соединяет нас с теми, кто создавал и развивал каратэ!» – Зимородинский говорил это десятки раз, но только сейчас Ласковин понял всю глубину этих слов.
Не в кумитэ, не в технике, а в ката жил дух воинской школы.
– Ты уверен, что действительно хочешь выпустить джинна из бутылки? – спросил Вячеслав Михайлович.
– Да,– несколько удивленно ответил Андрей.– Мы ведь уже все обсудили. Я хочу научиться всему, что знаешь ты.
– Уже лучше,– кивнул Зимородинский.– Намного лучше, чем «научи меня убивать!».
– Суть та же.– Андрей покачал головой.– Но ты ведь уже начал меня учить, разве нет?
– Это был пролог,– ответил Зимородинский.– И своеобразное испытание.
– Я не знал,– проговорил Андрей.– Ну и как, я выдержал?
– Если ты сейчас скажешь: я готов идти дальше,– мы пойдем. Но возврата уже не будет. Никогда. И я должен тебя предупредить: ты не в состоянии представить, что берешь на себя! Никто не может представить… снаружи.
– Да,– без малейшего раздумья сказал Андрей.– Я готов идти дальше. Вперед?
– Сядь,– велел Вячеслав Михайлович.– Сядь и расслабься. Мой учитель называет это искусством волчка,– сказал сэнсэй, тоже опускаясь на пол.– Искусством вращающегося волчка.
– Да, я слышал,– проговорил Андрей.– Волчок, внешне неподвижный, далеко отбрасывает все, что к нему прикасается, так?
– Ты слышал,– насмешливо произнес Зимородинский.– Собака слышит: «Завтра мы отвезем ее, чтобы усыпить». Собака слышит каждое слово, верно?
– Но я понимаю, что это значит! – запротестовал Андрей.
– Если бы ты понимал,– возразил сэнсэй,– то не я тебя, а ты меня учил бы.
Ласковин промолчал.
– Искусству волчка учатся двадцать лет,– сказал Зимородинский, испытующе поглядев на Андрея.
Тот опять промолчал. Двадцать так двадцать.
– Мой учитель наставлял меня два года,– продолжал Вячеслав Михайлович.– Два года учил: куда идти и как. Шел же я сам. И иду по сей день.– Голос сэнсэя приобрел напевность.– Я могу сделать для тебя не больше. И не меньше. И боюсь, что двух лет у нас с тобой уже нет. Зато ты начинаешь сразу с середины лестницы. Мускулы твои способны высвобождать энергию, сознание умеет быть рассредоточенным и спокойным, когда это требуется. Ты управляешь дыханием, ты угадываешь противника и держишь его точку сосредоточения. Тело твое совершенно в своей замкнутости, а сила его удваивается правильными побуждениями. Все это важно для искусства волчка. И все это – ничто. Ты хочешь научиться сражаться силой, большей, чем твоя собственная. Ты – как ребенок, который просит: дай повертеть руль, понажимать на газ… Дай ему – и он погубит себя. И других. Искусство волчка – не для убийства.
Зимородинский сделал паузу, проверяя, как усвоено сказанное.
– Но ты ведь сам говорил о мастерах, которые убивают, не прикасаясь,– произнес Андрей.– И дал мне понять, что знаешь, как они это делают, так?
Зимородинский покачал головой.
– Тигр убивает, чтобы насытиться,– сказал он.– Слон убивает, защищая своих или себя. Цунами убивает потому, что оно – цунами. Кем из трех ты хочешь стать?
– Я хочу быть собой! – ответил Андрей.
– Овладев искусством волчка, ты больше не будешь собой. Никогда. Каждый твой шаг станет частью мира. Ты любишь этот мир?
– Я хотел бы его изменить! – Ласковин нахмурился.– И я попробую его изменить!
– Мир совершенен,– бесстрастно произнес Зимородинский.
– Мы подразумеваем разное под словом «мир»,– не очень уверенно возразил Ласковин.– То, чего я хочу,– справедливости. Для всех. Детей нужно любить и учить, а убийц – убивать!
– Убивай их из своего пистолета,– предложил, усмехнувшись, Вячеслав Михайлович.– Это намного безопасней. В первую очередь – для тебя самого.
– Если я буду пользоваться оружием,– сказал Андрей,– рано или поздно меня найдут. И посадят. А убийцы будут кататься в лимузинах и продолжать убивать!
– Ты видел степной пожар?
Андрей покачал головой.
– Если ты будешь использовать изначальную силу без понимания, ты разожжешь огонь в степи. Ты даже не представляешь, кто может тебя найти в этом случае. Ты сгоришь!
– Нет!
«Нет!» выплеснулось изнутри. Словно не Андрей, а кто-то другой его произнес.
Зимородинский не стал возражать. Он размышлял, присматривался…
– Ты не боишься,– наконец сказал сэнсэй.
– Нет,– возразил Андрей.– Я боюсь. Но у меня нет выбора.
Зимородинский увидел, как огненный столб поднялся за спиной его ученика, ушел вверх и распылился там.
– У меня тоже нет выбора,– произнес Вячеслав Михайлович.
Так выглядела правда. У них не было выбора. Но эта правда не была Истиной. Только – правдой.
– Встань! – велел Зимородинский, и сам тоже поднялся на ноги.
– Тебе не потребуется двадцать лет,– сказал сэнсэй.– Радуйся. Или – плачь!
