Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003) - Линк Келли (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗

— Теперь видишь? Я кивнула.

— Да. Да, вижу.

Снова послышался смех, теперь прозвучавший громче. Кто-то произнес имя. Трава и листья деревьев затрепетали, когда все вокруг внезапно залил яркий свет солнца, вышедшего наконец из тумана у меня за спиной.

— Пойдем! — Кристофер повернулся и пустился бегом вниз по склону.

Я глубоко вдохнула и оглянулась назад. Я видела серый выступ Террасы, а за ней серо-бело-зеленые заросли, тесно обступающие Уединенный Дом. Похоже на картинку из маминой книги: частая сетка перекрестных штрихов, за которой скрываются улей, соты, другой мир.

— Айви! — донесся снизу голос Кристофера. — Айви, ты должна увидеть это!

— Иду! — крикнула я и пошла следом за ним.

Чайна Мьевилль

Детали

Я никогда не отказывался, когда мальчишка, мой сосед сверху, предлагал пострелять из пневматического пистолета или закидать проезжающую машину вареной картошкой. Я был не в стороне, а вместе со всеми. Но когда ребята собирались к желтому дому, чтобы подслушивать под окнами или нацарапать пару слов на кирпичной стене, я отказывался идти с ними. Одна девчонка стала меня дразнить, однако ее заставили заткнуться. Друзья вступились за меня, хотя сами и не понимали, почему я туда не хожу.

Я уже не помню то время, когда ходил в желтый дом по поручениям матери. Каждое утро в среду, часов в девять, я открывал парадную дверь старого здания ключом из связки, которую давала мне мать. Там был холл и две двери. Одна была выбита. Она вела к разбитой лестнице. Я открывал вторую и попадал в темную квартиру. В коридоре было темно и сильно пахло сыростью. Я там больше двух шагов и не смел делать. Гниль и тени сливались воедино, и в темноте казалось, что уже в нескольких метрах от меня коридор обрывается. Дверь в комнату миссис Миллер была прямо напротив. Я протягивал руку и стучал.

Довольно часто там были видны следы недавних посетителей. Об этом говорили сбитая пыль и валявшийся кое-где мусор. Иногда я оказывался там не один, я видел двоих ребят, которые шмыгали в дом или, наоборот, выскакивали из него. Миссис Миллер навещали также некоторые взрослые.

Иногда я наталкивался на кого-нибудь в холле, у двери, а иногда кто-нибудь, горбясь, мялся в самой квартире. В ожидании одни подпирали стены, другие читали дешевого вида книжки или громко ругались.

Там бывала молодая женщина азиатского типа, ярко накрашенная и яростно курившая. Она не обращала на меня никакого внимания. Заходили туда и двое забулдыг. Один всегда, не понятно почему, громогласно меня приветствовал, широко раскинув руки, как будто желая прижать к своему жутко вонючему свитеру. Проходя мимо них, я криво улыбался и с опаской махал рукой в ответ. Другой через раз пребывал либо в меланхолии, либо в ярости. Время от времени я встречал его у двери в комнату миссис Миллер. Он крепко ругался на кокни. Я помню, как увидел его в первый раз. Он стоял с красным, перекошенным лицом, громко стонал и бранил миссис Миллер.

— Вылезай, старая улитка! — завывал он. — Вылезай, корова ты этакая!

Его слова испугали меня, однако звучали они умоляюще. Затем из комнаты донесся голос миссис Миллер. Она отвечала без всякого страха или злобы. В растерянности я попятился назад, не зная, что делать, а она все не умолкала. В конце концов этот несчастный пьяница печально поплелся прочь, а я смог выполнить свое поручение.

Однажды я спросил у мамы, можно ли попробовать еду миссис Миллер. Она сильно рассмеялась и покачала головой. За все те среды, когда я носил обеды миссис Миллер, я ни разу даже пальцем туда не залез, чтобы попробовать.

Вечером каждого вторника мама тратила целый час на приготовление этой стряпни. Сначала она разводила немного желатина или муки в молоке, потом добавляла сахар и специи и туда же крошила горсть витаминов. Все это она перемешивала, пока не получалась густая однородная масса, которой потом давали осесть в одноцветной пластиковой миске. Наутро она превращалась в нечто сильно пахнущее и напоминающее пудинг. Мама накрывала миску полотенцем и давала ее мне вместе со списком вопросов для миссис Миллер, а иногда и ведерком белой краски.

Итак, я стоял перед дверью миссис Миллер, стучал в нее, а миска с едой стояла прямо у моих ног. Сначала слышалось какое-то движение, а потом совсем близко от двери раздавался ее голос.

— Привет, — говорила она, а потом произносила мое имя несколько раз. — Принес завтрак? Готов?

Я подходил ближе к двери, держа еду наготове, и говорил, что готов. Тогда миссис Миллер начинала медленно считать до трех. На счет «три» она приоткрывала дверь на несколько сантиметров, и я быстро просовывал ей еду. Она хватала миску и захлопывала дверь прямо у меня перед носом.

Мне никогда не удавалось рассмотреть ее комнату. Дверь приоткрывалась всего на пару секунд. Больше всего меня поражала ослепительная белизна стен. Рукава ее одежды тоже были белыми. Я толком не мог увидеть и ее лица, а то, что удавалось разглядеть, было не особенно запоминающимся. Это было суровое лицо женщины средних лет.

Если у меня было с собой ведерко с краской, то ритуал повторялся снова. Потом я обычно сидел перед ее дверью и, скрестив ноги, слушал, как она ест.

— Как мама? — выкрикивала она.

На это я разворачивал листок с мамиными вопросами. Я говорил, что все нормально и что у нее есть к ней пара вопросов.

По-детски стараясь, я монотонно зачитывал странные мамины вопросы. При этом миссис Миллер замолкала, потом издавала какие-то странные звуки, прочищала горло и начинала рассуждать вслух. Иногда ответа можно было ждать целую вечность, а иногда он следовал немедленно.

— Скажи маме, что так трудно сказать, хорош человек или плох, — сообщала она.

— Скажи ей, чтобы она не забывала о тех проблемах, какие были у нее с твоим отцом. Иногда она говорила:

— Да, это можно продолжать, только надо рисовать той специальной краской, о которой я ей говорила.

— Скажи маме, что семь. Только четыре из них касаются ее, а остальные три были мертвы.

А однажды она тихо сказала:

— С этим я не могу ей помочь. Скажи маме, чтобы она немедленно шла к врачу.

Мама пошла и вскоре поправилась.

— Кем ты не хочешь стать, когда вырастешь? — однажды спросила меня миссис Миллер.

Когда я пришел к ней в то утро, под дверью ее комнаты опять был тот меланхоличный бродяга, который ругался на кокни. Он барабанил в дверь, и в такт ударам в его руке звякали ключи от квартиры.

— Он умоляет тебя, ты, старая дрянь! Ну пожалуйста! Ты же ему обязана. Он чертовски зол на тебя, — кричал он. — Ну же, старая корова! На коленях прошу!

— Мужчина, моя дверь тебя знает, — отозвалась изнутри миссис Миллер. — Она тебя знает, и я тоже. Ты же знаешь, что она перед тобой не откроется. Я не лишилась глаз и не сдамся. Иди домой.

Я беспокойно ждал, когда бродяга возьмет себя в руки и, пошатываясь, уберется прочь. Потом, опасливо оглядываясь, постучал в дверь миссис Миллер и назвал себя. И вот, когда я отдал ей еду, она задала мне этот вопрос:

— Кем ты не хочешь стать, когда вырастешь?