Проклятая игра - Баркер Клайв (читаем книги онлайн TXT) 📗
Это было очень радостно: не просто свобода бежать несколько миль, когда никто не смотрит постоянно через твое плечо, а вновь возвращающееся к нему восприятие природных зрелищ. Ему нравилось рано вставать, чтобы посмотреть на восход солнца, и это было почти как будто он бежал навстречу ему, как будто заря была лишь для него и только для него одного – обещание света, тепла и приходящей жизни.
Вскоре он потерял полоску жира вокруг своей талии; четкие границы между мышцами его живота показались вновь: появилась стиральная доска пресса, которой он всегда гордился, как юноша, и которую, как он полагал, он потерял навсегда. Мускулы, о которых он почти позабыл, снова заиграли – поначалу они напоминали о себе ноющей болью, а затем просто зажили своей пылкой, горячей жизнью. Он выжимал из себя вместе с потом годы уныния и поражения и смывал их, становясь от этого легче. Вновь он стал чувствовать свое тело, как систему, где все части соответствовали друг другу, где здоровье было сбалансировано и требовало уважительного к себе отношения.
Если Уайтхед и заметил какие-либо перемены в его физической форме, то ни одного комментария не было сделано. Но Той в один из приездов из Лондона немедленно отметил перемены в нем. Марти тоже заметил изменения в Тое, но к худшему. Было не слишком благовидно комментировать, каким усталым тот выглядел; Марти чувствовал, что их отношения пока еще не позволяют такой фамильярности. Он лишь надеялся, что Той не страдает от чего-нибудь серьезного. Бледность его широкого лица наводила на мысль, что этого человека что-то пожирает изнутри. Легкость его походки, которую Марти отметил, как редкую в годы Тоя, также исчезла.
Кроме недомогания Тоя было еще несколько загадок. Во-первых, была коллекция: работы великих мастеров, покрывавшие стены обиталища. Они были запущены. Никто не вытирал их поверхности от пыли месяцы, возможно, и годы, и, помимо желтоватого лака, затуманивающего их красоту, в слое краски появлялись все новые трещинки. Марти никогда особенно не привлекало искусство, но благодаря избытку времени, в течение которого он наблюдал их, он обнаружил в себе растущий интерес к ним. Многие из них – портреты и работы на религиозную тему – не слишком нравились ему: он не знал ни этих людей, ни этих событий. Но в небольшом коридоре на первом этаже, ведущем в пристройку, где раньше были апартаменты Иванджелины, а теперь были сауна и солярий, он обнаружил две картины, поразившие его воображение. Это были пейзажи, выполненные одной и той же анонимной рукой, и, судя по их захолустному расположению, они не были шедеврами. Но удивительное смешение реального – деревья и вьющаяся дорога под желто-голубым небом – с абсолютно нереальным – дракон с пятнистыми крыльями, готовящийся сожрать человека на дороге; полет женщин, поднявшихся над лесом; отдаленный город в огне – было написано столь убедительно, что Марти обнаружил, что приходит вновь и вновь к этим двум полюбившимся полотнам, находя все больше фантастических деталей в чаще зарослей или в дыму пламени.
Картины были не единственной вещью, вызывавшей его интерес. Верхний этаж основного здания, где у Уайтхеда было несколько комнат, был целиком недоступен для него, и он не раз испытывал страстное желание пробраться туда, когда знал, что старик занят, и сунуть нос на запретную территорию. Он предполагал, что Уайтхед использует верхний этаж как преимущественную точку, с которой он может наблюдать за передвижениями его домашних. На эту мысль его натолкнуло желание разрешить еще одну загадку: во время его пробежек он испытывал чувство, что за ним наблюдают. Но он сопротивлялся искушению проверить. Это могло стоить ему работы у Уайтхеда.
Когда он не работал, он проводил много времени в библиотеке. Там, если он ощущал интерес к окружающему миру, были свежие выпуски журналов «Тайм», «Вашингтон Пост», «Таймс» и несколько других – «Ла Монд», «Франкфурте? Альгемайн Цайтунг», "Нью-Йорк Таимо, которые приносил Лютер. Он пролистывал их в поисках статей и картинок с голыми девицами, которые иногда брал с собой в сауну и читал их там. Когда он уставал от газет, к его выбору были тысячи книг, в большинстве своем, к его огорчению, устрашающие тома. Их было оченьмного – избранная классика мировой литературы, но кроме них полки были заполнены захватанными книжонками научной фантастики в бумажных обложках с мрачными картинками, их было в избытке. Марти начал читать их, выбирая книжки с наиболее впечатляющими картинками на обложках. Также было и видео. Той снабдил его дюжиной лент с сюжетами о боксе, которые Марти систематически просматривал, прокручивая по несколько раз полюбившиеся пленки. Он мог сидеть весь вечер, смотря матчи и восхищаясь грацией великих бойцов. Всегда предусмотрительный Той присовокупил также пару порнографических лент и передал их Марти с конспираторской улыбкой и советом не глотать их сразу все. На кассетах были записаны бессюжетные краткие истории об анонимных парах и троицах, сбрасывавших одежду в первые тридцать секунд и переходивших к делу в течение первой минуты. Ничего особенного: но они сыграли известную роль, поскольку, как предполагал Той, свежий воздух, тренировки и оптимизм сделали чудеса с либидо Марти. Скоро должно было наступить время, когда самоистязание перед экраном телевизора станет недостаточным удовлетворением. Все чаще Марти снилась Шармейн: в недвусмысленных снах действие проходило в Номере Двадцать Шесть. Отчаяние придало ему силы, и, когда он в следующий раз увидел Тоя, он попросил позволения пойти повидать ее. Той обещал поговорить об этом с боссом, но за этим ничего не последовало. Пока что ему приходилось довольствоваться лентами с их показными объятиями и вздохами.
Он начал систематически узнавать имена людей, появляющихся в доме чаще остальных; наиболее доверенных советников Уайтхеда. Конечно, он постоянно замечал Тоя. Также был адвокат по имени Оттави, худой, хорошо одетый мужчина лет сорока, которого Марти стал недолюбливать с того момента, когда он впервые услышал его речь. Оттави говорил с тем оттенком презрения, поддразнивания и передергивания, который Марти давно изучил. Это навевало мрачные воспоминания.
Был еще один, по имени Куртсингер, неброско одетый тип обожавший совершенно безвкусные галстуки и еще худшие одеколоны, который, хотя и часто составлял компанию Оттави, казался намного приятнее. Он был одним из тех, кто действительно реагировал на присутствие Марти в комнате – как правило, едва заметным, твердым кивком. Один раз, отмечая какую-то только что заключенную большую сделку, Куртсингер сунул большую сигару в карман пиджака Марти; после этого Марти многое ему прощал.
Третье лицо, которое, как казалось, постоянно присутствовало на стороне Уайтхеда, было самое загадочное из этой троицы: маленький тролль по имени Двоскин. И если Той это Брут, то он – Кассий. Его безупречный, светло-серый костюм, тщательно сложенные платки, точность каждого жеста – все говорило об одержимости, с которой эти ритуалы опрятности были разработаны, чтобы скрыть крайности его физического строения. Но здесь было и еще кое-что: он побаивался такого человека, которым Марти стал за те годы в Вондсворте. Фактически то же было и с остальными. И за невозмутимостью Оттави и приторностью Куртсингера скрывались мужчины, которые не были – по выражению Сомервиля – совершенно приятными.
Поначалу Марти оценивал их чувство как предубеждение к низшему классу; принцип богатых и влиятельных – никому не доверять. Но чем больше он сидел на встречах, чем большего числа горячих споров он становился свидетелем, тем более он уверялся в том, что в их делах был едва видимый подтекст жульничества или даже преступности. Большинство их разговоров он едва понимал – термины биржевого рынка были для него закрытой книгой, – но даже цивилизованный словарь не мог полностью оздоровить основное направление. Их интересовал механизм мошенничества: манипулировать законом, так же как и рынком. Их беседы были переполнены разговорами об избежании налогов, о торговле между клиентами, чтобы искусственно поднять цены, об упаковке успокоительных лекарств как панацей. В их речах не подразумевалось вины, наоборот – разговоры о незаконных манипуляциях, о проданных и купленных политических лояльностях явно приветствовались. И среди этих манипуляторов Уайтхед был главной фигурой. В его присутствии они были почтительны. Более того, если им удавалось занять место у его ног, они были безжалостны. Он мог, и часто делал это, заставить их замолчать легким движением руки. Каждое его слово воспринималось, словно оно выходило из уст мессии. Эта шарада очень впечатляла Марти, но в соответствии с правилом большого пальца, выученным им в тюрьме, он знал, что для того, чтобы заработать такое поклонение, Уайтхед должен был нагрешить намного больше, чем его почитатели. В коварных и хитрых способностях Уайтхеда он не сомневался: он испытывал его убедительную силу ежедневно. Но со временем среди других вопросов самым обжигающим стал вопрос: был ли он вором? А если нет, то каким былоего преступление?
