Суеверие - Амброуз Дэвид (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗
— Уж поверь мне, это их не остановит.
— И все же, если он позволит упомянуть в статье свое имя, я бы специально взяла у него интервью — одно до начала эксперимента, а второе потом, если у нас что-нибудь получится.
— Только, пожалуйста, поосторожнее: после одного такого интервью мы с тобой перешли на «ты».
— Что такое? Ты ревнуешь меня к старику-профессору?
— К этому старику-профессору. Он был женат четыре раза и, судя по всему, не прочь еще разок-другой попытать счастья.
— Четыре раза?!
— Он же ученый. Повторяемость — непременное условие любого эксперимента.
— Кажется, ты только что излечил меня от опасного увлечения.
— Рад слышать, — Сэм притянул ее к себе и поцеловал.
— Как ты думаешь, они знают?
— Кто «они» и что «знают»?
— Другие в группе. О нас с тобой.
Сэм пожал плечами:
— Вероятно, догадываются. А что, это тайна?
— Нет, — она потрепала его по густым волосам и поцеловала в губы. — Никакой тайны.
Изобретение призрака оказалось делом долгим и непростым. Под руководством Сэма они постарались вложить в этот процесс максимум логики. Прежде всего, разумеется, возник вопрос о половой принадлежности привидения. Роджер предложил бросить жребий. Все согласились, в воздух взлетела четвертьдолларовая монетка, и привидению выпало быть мужчиной.
Теперь следовало выбрать период истории, в котором жил призрак. Сэм предложил, чтобы все по очереди высказали бы свои предложения. Начали опять с Мэгги. После долгих оговорок и уверений, что она совсем не знает истории, Мэгги предложила Шотландию восемнадцатого столетия, время правления Прекрасного принца Карла и восстания якобитов. Наступила тишина, поскольку никто не знал, нужно ли комментировать это предложение сразу или выслушать остальных. Сэм решил, что сначала все должны поделиться своими соображениями, а потом начнется обсуждение.
Райли предложил Древний Египет, период герметиков. Дрю — Флоренцию эпохи Возрождения. Барри назвал Америку времен Гражданской Войны, а Джоанна — империю Наполеона. Роджера привлекала Европа семнадцатого-восемнадцатого столетий — «Век Разума». Пит сказал, что сначала хотел предложить Италию Возрождения, но, поскольку это уже было, он поднимает на древко знамя античной Греции и надеется, что у него найдутся приверженцы. После этого Сэм объявил, что материала достаточно, и предложил Мэгги начать обсуждение.
— Мне кажется, — робко начала она, словно извиняясь, что высказывает очевидные вещи, — лучше придумать человека, который говорит на всем нам понятном языке. Вынуждена признать, что французский, итальянский, древнеегипетский и древнегреческий языки для меня — китайская грамота.
— Здравое замечание, — подхватил Фуллертон. — Зачем усложнять без необходимости? Я предлагаю, если никто не против, остановиться на англоязычном призраке.
Все согласились, и обсуждение сразу пошло оживленнее. Сэм разрешил тем, кто предлагал «иностранное» привидение, выбрать заново. Дрю назвала Англию эпохи королевы Виктории. Роджер сказал, что призрак может быть англоязычным путешественником в любой стране, после чего Райли предложил революционную Россию, а Джоанна оставила за собой наполеоновскую Францию.
Они пошли по второму кругу. Мэгги высказалась за Францию — «старый союзник» — любого периода. Дрю сказала, что прочла не настолько много исторических книг, чтобы детально представлять себе какой бы то ни было период, но хотела бы выбрать такое время, когда происходило еще что-то, кроме войн и кровопролитий. Ей нравилась идея Роджера — Век Просвещения, расцвет культуры и зарождение новых идей.
Барри сказал, что в истории периоды войн и развития общества всегда отчасти совпадают, и примером тому — Американская революция Он не хотел отступаться от своего предложения.
Джоанна заметила, что лучше всего остановиться на одной из уже предложенных революционных эпох. Райли добавил, что Век Просвещения привлекает его больше, чем эксперимент в советской России, который доказал, что самоуверенность разума, возомнившего, что он способен разрешить любое противоречие, оборачивается катастрофой. Во времена Французской или Американской революций все же равновесие в значительной степени сохранялось.
Роджер с ним согласился.
— Это было время, — сказал он, — когда люди верили в технический прогресс, но не так бездумно, как сегодня. Только в двадцатом веке появились телевизоры, холодильники, ракеты, способные долететь до Луны, и прочие вещи, подтверждающие эффективность научных открытий. Между тем два столетия назад достижения науки не имели такой наглядности. Идей было больше, чем их практических воплощений, а предположений — больше, чем решений.
Сэм сказал, что если выбирать между Францией и Америкой, замечание Мэгги по поводу языка может оказаться решающим.
— В Париже говорили по-английски, — возразила Дрю, невольно лишая мужа поддержки. — К тому же Джефферсон бывал во Франции. И Бенджамин Франклин. А как насчет Лафайета?
Роджер признался, что слабо разбирается в истории войн, однако Джоанна усомнилась в его невежестве. Она заметила, как он перехватил смущенный взгляд Мэгги, которая явно слыхом не слыхивала ни о каком Лафайете. Судя по всему, Роджер просто проявлял благородство — уж не подыскивает ли он себе и впрямь пятую жену, подумала Джоанна.
Барри вызвался прочесть краткую лекцию о Лафайете. Маркиз Марк Жозеф Лафайет родился в 1757 году в богатой семье французских аристократов, был при дворе Людовика XVI, но в 1775 году по собственному почину и на свои средства уехал в Америку, чтобы сражаться против англичан в Войне за независимость. Он стал генерал-майором, завязал дружбу с Джорджем Вашингтоном и особенно отличился в битве при Брэндивайне в Пенсильвании. В 1779 году он приехал во Францию и уговорил министров послать шесть тысяч человек для оказания военной помощи колонистам. Он участвовал в решающем сражении под Йорктауном в 1781 году. Став героем двух стран, он вернулся во Францию и возглавил партию либеральных дворян, которые провозглашали веротерпимость и выступали за запрещение работорговли. В 1789 году он был одним из вождей Французской революции, но его реформаторский пыл не сочетался с фанатизмом Робеспьера и других. После того как попытки спасти монархию потерпели крах, Лафайет в 1792 году бежал в Австрию. При Наполеоне он возвратился и прожил более тридцати лет помещиком, будучи при этом членом палаты представителей. В Америке его не забыли, и когда он вновь посетил ее в 1824 году, его повсюду встречали как героя и оказывали всевозможные почести.
— Хорошая история, — сказал Сэм, когда Барри закончил. — Но Лафайет нам не подходит — это же историческое лицо.
— Зато мы можем придумать американца, который вместе с ним уехал во Францию, — возразил Барри. — Какого-нибудь мальчишку из Новой Англии, идеалиста, преданного революции, и кончившего свои дни на гильотине.
Все одобрительно закивали, и Мэгги выразила общее мнение, сказав:
— По-моему, это замечательная идея. В самом деле. Американец в Париже. Отлично.
Глава 15
У матери были красные глаза: она проплакала всю ночь. Он хотел обнять ее, успокоить, сказать, что все будет хорошо, и они обязательно еще увидятся. Но в их семье это не было принято. Он не мог сказать матери, что любит ее и будет тосковать в разлуке, а она не могла сказать сыну, как горько ей отпускать его в чужую страну. Ее единственный сын уезжал во Францию вместе с великим генералом Лафайетом, и что-то подсказывало ей, что больше она его не увидит. Но когда он спросил, отчего у нее красные глаза, она довольно резко ответила, что это от мучной пыли, белым облаком висящей над мельницей.
— А теперь поешь, — сказала она. — У тебя впереди долгий путь, и на пустой желудок далеко не уедешь.
Мать старалась занять себя домашними делами и принялась с шумом убирать посуду, начищать котлы и сковородки, пока сын в последний раз завтракал в родном доме. В окно она видела, как ее муж Джон вместе с конюхом Эдвардом седлает коней. Потом Джон пошел к дому, и она поняла, что настала пора прощаться.
